Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но почему-то образ некрасивого Рудольфа Важки часто посещает барышню Тинду. Впрочем, сейчас это неудивительно — ведь он играет на рояле в соседней столовой. Тинда ясно представляет себе его голову, склоненную над клавиатурой, его рыжие волосы того темного оттенка, какой не сразу бросается в глаза, а при известном освещении кажется каштановым. Но у Важки и глаза рыжеватые, и в темной их глубине вспыхивает порой красная искорка.
Порой — то есть, когда того захочется Тинде; она с каким-то жадным упоением любит вызывать эти сполохи потаенной, но грозной даже энергии, перед непредсказуемыми поворотами которой следует держаться настороже; похоже на отверстие в дне кратера, которое иногда раскаляется в доказательство того, что там, в недрах, клокочет вулкан.
Вулкан! Этот бедняк, который четыре года упражнялся в двух видах искусства — в сочинении музыки и в голодании, который и теперь-то занимается и тем, и другим с такой трогательной виртуозностью!
Но что за удивительную вещь играет он сегодня? Наверняка что-то собственное, заветное. Тинда уже знает его талант, такой оригинальный, такой особенный, ибо — бог свидетель! — Важка настоящий художник, да, и потому известного рода дружба с ним допустима, — конечно, при соблюдении должного расстояния между ними — ведь Тинде вовсе не хочется его потерять. А его любовь — в любви к ней этого бедного парня нет для нее ничего унизительного.
Тинда села на своей кушетке.
Что это сегодня с Важкой?
Мотив хорошо знаком Тинде — это же просто вариации на ее упражнение, на то самое; нет, Важка не импровизирует, он играет законченное произведение — как оригинально это адажио с арпеджо, расходящееся минорными аккордами...
Она не могла долее выдержать!
Вмиг подлетела к двери, распахнула рывком с резким вопросом:
— Господи, Важка, что вы играете?!
Между ними — вернее, у нее с ним — принят был такой несколько развязный тон.
Целования руки на сей раз не было, Тинда лишь на лету подала ему свою. Важка не отвечал — она сама уже увидела на рояле рукописную партитуру на три голоса.
— Что это? — взяла она ноты. — «Трио для скрипки, виолончели и фортепиано, опус 3. Сочинил и с глубоким почтением и восхищением посвятил барышне Тинде Улликовой Рудольф Важка», — вслух прочитала она. — Вы? Смотрите, какой тайный грешник! А кто вам это разрешил? — она ткнула пальцем в посвящение.
— Я хотел просить разрешения у милостивой барышни после того, как она прослушает эту вещицу, конечно, я не имел права заранее писать посвящение — ведь без вашего разрешения это и не напечатают.
— Напечатают? Господи, Важка, о чем вы толкуете? — вскричала пораженная Тинда — такой долгой речи она от своего репетитора еще не слыхивала. — Разве у вас есть издатель?
— Издатель — Академия, вчера я узнал, что мое «Трио» удостоено первой премии за этот год.
— Но это же великолепно, это чудесно, вас надо поздравить! Я и сама рада, как ваш искренний друг. Вот видите, я всегда вам говорила — не теряйте мужества, искусство требует, во-первых, труда, во-вторых, труда, и в-третьих, опять-таки труда, а потом уж потекут денежки, еще денежки и опять денежки: так говорит пани Майнау. И — благоразумия!
Тут она вздохнула, как если бы последнего-то ей больше всего и не хватало. Однако взгляд ее потеплел, жесты оживились — но то был интерес не женщины, а артистки.
— Трудно будет слушать, если это трио, где мы возьмем виолончелиста и скрипача?
— Все же я немного сыграю вам...
— Погодите, быть может, нам удастся вместе...
И Тинда так стремительно опустилась на второй табурет, что он вплотную подъехал к стулу Важки.
Хорошая музыкантша, она быстро нашла в нотах мелодию, — Важка удивился, до чего легко читала она партию виолончели в разных ключах; сам он все силы отдавал фортепианной партии и лишь изредка показывал ей место, которое следовало акцентировать.
Разбирая первую часть — в ней ведущей была виолончель, — Тинда потянулась к басовым клавишам и сбила руки Важки — пришлось прервать игру. Эту малую паузу заполнил смешок Тинды — сухой, но какой-то лихорадочный; тотчас они двинулись дальше. Тинда была совершенно захвачена этой музыкой.
Сыграли первую, довольно трудную часть — не обошлось, конечно, без запинок и повторений, которые делались молча или по односложной, торопливой просьбе Тинды; некоторые пассажи свидетельствовали не только о ее стремлении как можно глубже понять сочинение, но и о ее глубокой музыкальной интеллигентности, какой Важка и не предполагал у этой доморощенной певицы.
Он испытал безмерное счастье, когда они закончили первую часть и Тинда левой своей рукой нашла его правую, накрыла ее и пожала раз и еще раз.
Как бы в ответ на такое признание осчастливленный композитор проиграл несколько тактов первой части в нужном, несколько более быстром темпе, чтобы прояснилось заключенное в ней упоение отчаянием, стремительно нарастающим вплоть до самого страстного звучания безнадежности в конце части.
— Знаю, знаю, — проговорила Тинда, глянув на него разгоревшимися глазами. — Дальше, дальше!
И она сама заиграла начало адажио.
Ее лицо, ее виски и лоб глубоко порозовели и, со своими светлыми волосами, она стала похожа на разрумянившуюся после танца красавицу с пудреной головой времен рококо.
Эта перемена в ее внешности наполнила Важку блаженнейшим трепетом.
Первые три такта адажио были точным повторением начала того упражнения Тинды, во время которого в душе Важки рухнуло факирство его любви; эти три такта начинала скрипка без сопровождения, затем к ней присоединялась, как в фуге, ведя ту же мелодию, виолончель, а еще несколько погодя вступало и фортепиано.
Смычковые просто пересказывали тему, развитую для дуэта, но партия фортепиано звучала как символ веры Рудольфовой души; это было такое богатое, такое гимническое признание, что Тинда, не прерывая игры, обратила на него сияющий взор:
— Вот вы какой, Важка? А вы знаете, что это великолепно?!
Позже, когда все звуки обрели страстное полнозвучие, она, играя, перекричала рояль:
— Божественная кантилена! А еще говорят, композиторы уже исчерпали все богатство мелодий... Поздравляю, пан Важка!
От этого «пана» Важку обдало холодом — он-то ожидал, что такой выплеск из его сердца удостоится чего-то большего с ее стороны, во всяком случае чего-то менее отстраненного. Неужели не понимает, что это — прямое обращение к ней? Истолкование его недавнего рыдания без слез, когда она утешала его, словно сентиментального мальчишку?!
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика