Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пан доктор уже неделю как дома, получшало ему. Лежит, правда, на канапейке, да это он всегда как с прогулки вернется, а так уже совсем здоров, и цвет лица прежний, только б ел побольше, чтоб тела набрать, — говорит мастер Зоуплна. — Воспаление в легких, оно изрядно подкашивает человека, ладно еще, натура у пана доктора моя, кабы в покойницу пошел, не вынес бы такой горячки.
Все это мастер Зоуплна объяснял барышне Мане через дверь из мастерской в жилую комнатенку. Впрочем, двери-то не было, ее давно сняли, так что мастер говорил просто через дверной проем.
Сегодня мастер Зоуплна с изумлением узнал, что и барышне Улликовой предстоят докторские экзамены; а услышав, что его «пан доктор» и барышня Маня заново познакомились уже чуть ли не пять лет назад, впервые нарушил двухтактное движение головой, от ящика с гвоздями к молотку, качнув ее в третьем темпе. При этом он вскинул на барышню свои очки и протянул:
— Да ну?
После чего долго смотрел в окно, а вернувшись к работе, добавил:
— Вот оно как, а я-то ничего и не знал.
— Мы возобновили знакомство с паном доктором еще на выпускных экзаменах в гимназии, — заговорила Маня весело и громко: старик был туговат на ухо. — И письменную по математике делали вместе, сидели рядом, и когда я начала плавать, он меня спас, подбросил маленькую такую записочку с логарифмами, я ведь про логарифмы узнала только на выпускных экзаменах, вот вам и последствия домашнего учения, не умела я ими пользоваться... Все мальчики готовы были за меня в огонь и в воду, да мне-то нужны были только эти логарифмы...
— Хм-хм, — изобразил смешок старый Зоуплна.
— И я без них наверняка провалилась бы, правда? — это Маня обращалась уже к «пану доктору».
— Нууу, — протянул молодой Зоуплна, не пояснив, что он хочет этим сказать: сейчас он больше следил за своим отцом, чем смотрел на Маню; наступила пауза.
Сапожник, повернув подошвой кверху изящную дамскую туфельку, с видом знатока оглядел то место, на котором отсутствовал каблук.
— Кабы, барышня, вы нарочно сделали, и то не глаже оторвалось бы. Это могло случиться разве на решетке над канавой, а то и на трамвайных рельсах, но скорей на канаве: не то вы каблучок-то принесли бы.
— На решетке канавы, — слишком тихо промолвила барышня, заведомо солгав.
И покраснела, и ножку свою в одном чулке спрятала под стул: ей вдруг стало стыдно. К счастью, старый Зоуплна и не подозревал, насколько он близок был к правде и даже просто прав, предположив умышленное отторжение каблука.
Да, Маня сделала это умышленно, чтобы иметь предлог заглянуть к Зоуплнам и узнать о здоровье молодого доктора, в которого была влюблена.
Наступило молчание, Маня в смущении смотрела в окно. Стоило ей на мгновение перевести взгляд на черную раму — и вот уже река остановилась, а они поплыли.
— О чем ты думаешь? — спросил вполголоса выздоравливающий со своей кушетки, и тихий голос его был так же нежен, как и его взгляд, в чем Маня тотчас и убедилась. Впрочем, она и до этого чувствовала, что он на нее смотрит.
— Не сердишься, что я пришла? — так же тихо, каким-то размягченным тоном отозвалась Маня — та самая Маня, которая никогда не плакала.
— Сержусь? — Сколько жара было в его шепоте! — Просто я испугался, увидев тебя здесь...
Он провел рукой полукруг, и это движение довольно точно прокомментировало словечко «здесь».
Здесь, в этой дыре, разделенной на две половины проемом, в этой дыре, куда вела из сеней скрипучая дверь, зимой и летом обитая разбухшим соломенным тюфяком, здесь, у этих двух окон — через одно из них старый Зоуплна иногда вылавливал к ужину рыбу на удочку, Маня отлично знала эту традицию; а если смотреть через второе, выходящее на улицу, то можно было видеть только ноги прохожих, от колен и вниз.
«Боже мой, да где же тут кровать? Наверное, эта кушетка служит постелью обоим!» — подумала Маня.
На самой кушетке спит «пан доктор», а для его старого отца выдвигают из-под нее нижний ящик; сквозь щель виднеется что-то светлое в этой темноватой комнате.
Бедный «пан доктор» явно стыдился. Стыдился за такое «здесь» — он, этот славный, гордый юноша, который не только никого ни о чем не просил, но и ни от кого ничего не принимал, этот возвышенный сын математики — увы, самой бедной матери из всех наук.
По странному совпадению одна и та же мысль пришла всем троим одновременно, ибо старик громко вздохнул:
— Ох-ох-ох, кабы сын выбрал медицину заместо барышни, а барышня математику... это ведь барское учение, в самый раз для дам!
Маня долго подбирала слова для ответа.
— Всюду, где ты, — тихонько промолвила она, — там и мое небо!
— Не оглядывайся на отца, а то привлечешь его внимание, просто говори тихо, он ведь слышит только глазами! — с усталым видом, уже без всякой нежности, посоветовал «пан доктор».
— И если б что, я, ни секунды не задумываясь, переехала бы хоть сюда, к тебе, навсегда!
— Какая жалость, что отец этого не слышит! — злым смехом рассмеялся доктор, причем его воспаленное горло два раза издало хрип. — А ведь ты совсем об этом не думала, когда только что смотрела в окно — потому что улыбалась...
— Я думала о тех трех минутах, в течение которых мы оба были по-настоящему в небе, ты и я — я думала о Юпитере.
Арношт снова захрипел, и когда Маня, несмотря на сумеречный свет, разглядела его лицо, заметила, что он сильно растроган.
— Не слишком ли много ты разговариваешь, Арно? — спросила она.
Юпитер — для обоих это имя символизировало самую памятную минуту из всех, что они пережили вместе.
Случилось это в более счастливое или, по крайней мере, более обещающее для молодого Зоуплны время, еще до того, как он своей гордостью испортил собственную карьеру; тогда он еще пользовался благосклонностью хозяина обсерватории при высшей технической школе, где застрял на первой академической ступени в звании приват-доцента.
С самого начала отношения между ним и Маней были просто студенческим товариществом, находившим свое выражение в совместном хождении
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика