Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[13] См.: Е л и с е е в Н и к и т а. Прогулки с Пастернаком. — «Новый мир», 2006, № 4.
[14] См.: Л а т ы н и н а А л л а. Призвание и судьба. — «Новый мир», 2008, № 6.
[15] См.: Б р а ж н и к о в И л ь я. Каменная летопись невидимого града. — «Новый мир», 2009, № 2.
[16] См.: К о с т ы р к о В а с и л и й. Два Льва; Г у б а й л о в с к и й В л а д и- м и р. Гегель, Эверетт и граф Т. — «Новый мир», 2010, № 3.
[17] См.: Б а л л а О л ь г а. К каждому привязана нитка (рецензия на монографию С. Оробия «Вавилонская башня Михаила Шишкина», Благовещенск, Издательство БГПУ, 2011). — «Новый мир», 2011, № 11.
[18] См.: Е л и с е е в Н и к и т а. Лишний человек на рандеву с историей; Г а л и н а М а р и я. Самозванцы, мученики, ученики. — «Новый мир», 2011, № 4.
[19] См.: Л а т ы н и н а А л л а. Тюбик «живородной пасты» и спрей «мертвая вода». — «Новый мир», 2010, № 8.
[20] См.: Г у с ь к о в а А л е к с а н д р а. Яблоко от яблони, плоть от плоти. — «Новый мир», 2011, № 11.
Сомелье Пелевин. И соглядатаи
Роднянская Ирина Бенционовна — критик, литературовед. Родилась в Харькове. Окончила Московский библиотечный институт. Автор многочисленных статей о современной и классической литературе. Последние книги: «Движение литературы» (в 2-х т., 2006), «Мысли о поэзии в нулевые годы» (2010), «К портретам русских мыслителей» (в соавт. с Р. А. Гальцевой) (2012). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
«Это требовало хорошей организации, но выглядело скучно…» Такой фразой из последнего к нынешнему сроку романа Пелевина можно было бы обозначить мое первоначальное впечатление от него [1] . Отзывы, известные мне, совпадали с этим впечатлением. Красноречивее всех его выразил Мартын Ганин [2] : роман написан с отвращением и усталостью. Обозреватель живо воображает, как Виктор Олегович сидит где-то в южноазийском краю и мучительно выжимает из себя по 15 000 знаков в день — порцию, диктуемую контрактом с «Эксмо». Слово «отвращение» — очень приметное, оно нам еще пригодится. Характерно, что нечто похожее прозвучало в приватном отклике верного читателя Пелевина, математика и программиста У.: «много отталкивающего, много противного» (тут же мой корреспондент приводит замечание своего знакомца: «картонные декорации»). От Пелевина, с годами превратившегося в «нашего угрюмого и беспощадного Свифта» (Е. Ермолин), давно нельзя было ожидать чего-то приятного и утешительного. Но чтобы вот так: писалось с отвращением, читается с зевотой и гримасой… «Дискурсмонгер в печали» (Ганин с ядовитой парафразой из «Снафа»); «кризис среднего писательского возраста» (Полотовский и Козак).
Я бы, пожалуй, и согласилась, если б не перечитала роман сразу после знакомства с биографией Пелевина [3] , написанной двумя предприимчивыми авторами, один из которых (Полотовский) в послужном списке представлен филологом. После невыносимого ощущения духоты, испытанного при этом чтении, возвращение к «Снафу» было равносильно подъему к горным высям. Тут же припомнились слова Сергея Костырко о писателе: «Ему вообще нравится думать». Так Пелевин «Снафа» остался для меня прежним Пелевиным.
«Жанр неавторизованной биографии». Это определение подвида современных жизнеописаний почерпнуто мною у Варвары Бабицкой, отозвавшейся о книге Полотовского и Козака беспощадно и в мелочах, может быть, несправедливо [4] . Между тем из нейтрально звучащей дефиниции легко понять, что биографии нынче пишутся с соизволения и под контролем их героев (буде они живы), а если контакта не получается, жизнеописатели рискуют остаться в «пустоте». С этой точки зрения означенную двоицу биографов следует скорее пожалеть, чем пенять им за скудость сведений. Пелевин давно избегает интервью, фотосессий и прочих публичных дефиле. Как водится, литературная публика, включая авторов «Поколения пустоты», гадает, не является ли такое затворничество искусной стратегией разогревания своей несколько угасающей популярности.
Сам Пелевин откликнулся на подобные предположения с оскорбительной прямотой: «…„угрюмым затворником”, „нелюдем”, „бирюком” и „кокеткой” в наше время называют человека, который не хочет бесплатно трахать свинью перед телекамерой. А если не хочет даже за деньги, тогда говорят — „пытается окружить себя ореолом загадочности...”» («Снаф»). Мне не слишком приятно это цитировать, хотя рассудком я понимаю, что все обсценности П. строго функциональны, — но цитировать приходится, раз уж биографы прошли мимо столь недвусмысленного ответа на свои гадания. К тому же в «Снафе» Пелевин, обыкновенно маскирующий аллюзии на близкий ему идейный материал, нежданно цитирует Сэлинджера (см. стр. 415 романа), то есть подает руку еще одному «затворнику», каковым неизбежно должен оказаться в мире цивилизационного шума спасающийся от него буддист.
Биографы не учли еще одного признания Пелевина, сами же его приведя. Относится оно к 90-м годам. Журналист Андрей Лошак на просьбу к Пелевину об интервью «в ответ получил нестандартное письмо, где говорилось, что как личность он совершенно неинтересен и э т о г о д о с т и г д о л г и м и г о д а м и р а б о т ы н а д с о б о й» (разрядка моя. — И. Р. ). Избавление от «я» как от личной майи, застилающей свет истины, — постоянная тема Пелевина-литератора, но тут он свидетельствует о ней и как о теме своей духовной практики. Однако для биографов из всех мотиваций известного человека существуют только «стратегии» успеха, в данном случае применяемые с целью попасть в ряд «антипубличных публичных фигур» (заодно с Гретой Гарбо и кем-то еще, всуе помянутым).
Название их сочинения — на первый взгляд не более чем красное словцо (специфическая «пустота» людей 90-х годов ничем в тексте не аргументирована). Но при ближайшем рассмотрении тут брезжит негативный контраст с удоволенными жизненной полнотой возрастными группами, к которым принадлежат сами авторы [5] . Отсюда снисходительная фамильярность, отличающая тон этой попсовой книжки («Бог литературы не поцеловал его в коротко остриженную макушку» — фраза, которую один из рецензентов «Поколения пустоты» саркастически назвал «волшебной» [6] ). Биография ведь неавторизованная, почему бы не порезвиться?
Так как же выходят составители из проблемы нехватки информации? Ну, во-первых, кое-что они накопали (хотя могли бы собрать и поболе, расспросив, например, сотрудников журнала «Знамя», открывшего П. путь в серьезную литературу). Разыскали кого-то из приятелей юности Пелевина, и те поделились с ними припоминаниями, по преимуществу анекдотическими, смахивающими на похвальбу стареющих мужчин своей прежней лихостью и крутостью. Скажем, как Виктор пил собственную урину, а другой застольный приятель от него не отставал. Или байки некоего «мага и эзотерика» о том, как, «нажравшись грибов» (понятно, каких) и встав на четвереньки, «П-н <…> укусил грозную собаку овчарку так, что она забилась в будку». Во-вторых, собрали довольно-таки разрозненную газетно-сетевую библиографию, среди которой выделяются суждения А. Гениса, например: «Пелевин — поэт, философ и бытописатель пограничной зоны» (сноски зачем-то даны над верхней строкой — подражание графическим фантазиям героя книги?).
А вот в общедоступные биографические словари заглядывали они неохотно. Иначе как могло их, интригующих нас загадками «нелюдима» и «геймера», не заинтересовать то обстоятельство, что Виктор Пелевин попытался однажды скостить себе пять лет прожитой жизни? «Пелевин Виктор Олегович (29.11. 196 7 )» (курсив мой. — И. Р. ), — читаем в словаре «Русские писатели 20 века» (М., 2000, стр. 543). И далее там же сообщается, что дата рождения «1962» опровергнута самим писателем. Значит, в какой-то момент ему захотелось вынести за скобки обучение в аспирантуре МЭИ, работу в троллейбусном парке, может, что-то еще? В последующих справочниках реальная, видимо, дата — 1962 год — восстановлена… Странный сюжет, на редкость подходящий для розыскной аналитики Полотовского и Козака. Жаль, что неиспользованный. Опять-таки, справочники сообщают, что дебютная «сказочка» Пелевина «Колдун Игнат и люди» была опубликована в журнале «Химия и жизнь», а не в «Науке и религии», как утверждают биографы. Не проверяла, но мне помнится, что правда на стороне справочников.
Единственно интересное, что открыли мне жизнеописатели, — это посвящение Пелевина в «эзотерику» в кружке, где собирались «некро-неромантичный писатель Юрий Мамлеев, исламский деятель Гейдар Джемаль, объявивший себя рейхсфюрером Евгений Головин». Премилая улика для либеральной критики пелевинского «миросозерцания». Вот, оказывается, откуда ноги растут! А мы-то думали, что во всем виноват один Кастанеда. О «Снафе» Роман Арбитман пишет: «Пелевин… в новой книге сделался похож на самоподзаводящегося Проханова с его… конвейерным и оттого уже почти карикатурным антизападничеством…» [7] . Что ж, где Джемаль, там и до Проханова недалеко. На деле — не так: две неправды — «западническая» и «почвенная» — равны в глазах Пелевина как две нерасторжимые стороны ненавистного ему цивилизационного эона. Между тем сведения о кружке «в Южинском переулке» все же ценны — это был, хорош он или нет, один из прорывов за умственный горизонт шестидесятничества, научивший Пелевина тому, что критика сущего может быть не только прогрессистской, но и консервативной, не только рационалистической, но и метафизической.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Сингапур - Геннадий Южаков - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин - Современная проза
- Игры хакеров - Анатолий Сигов - Современная проза
- Страсти по Вечному городу - Всеволод Кшесинский - Современная проза
- Дом слепых - Марина Ахмедова - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Голова моего отца - Елена Бочоришвили - Современная проза
- Оранжевый туман - Мария Донченко - Современная проза