это что? — Валентина пристально разглядывает другую руку, где у меня — по иронии судьбы! — сломанные готические куклы, капельницы и целое полотно из психушки. — Никогда такого на женщинах не видела.
— Я не женщина, я — генеральный директор, — говор совершенно невпопад, но эта мысль — единственное, что помогает мне держаться.
Женщина бы смогла сохранить ребенка.
Наверное. Ну хотя бы боролась за него больше, чем я.
Потом медсестра, вдруг что-то вспомнив, ненадолго убегает, а возвращается с огромным бумажным пакетом из ЦУМа. Достает оттуда комплект хлопкового белья — удобного, без идиотских рюшей и нитки в заднице, шелковую пижаму с брюками и удобной кофтой и мягкие полностью закрытые тапочки из уютной овчины.
Ничего такого у меня в гардеробе точно не было.
Вадим уже успел выучить мои повадки и знал, что удержать меня в кровати до официальной выписки не смогут даже черти.
Есть еще один пакет — «Дайсон», уходовая косметика, расчески, заколки для волос.
Он позаботился обо всем.
И «позаботился» о том, чтобы среди всего этого комфорта не было ни ноутбука, ни планшета. Пока Валентина сушит и подкручивает мне волосы, я набираю Вадиму сообщение: напоминаю, что ноутбук мне очень нужен прямо сегодня.
Вадим: Я так понимаю, ты уже не в постели?
Я: Не люблю чувствовать себя амебой.
Я: И нужно спасать свое кресло генерального директора.
Я: Привезешь?
Вадим: Ок.
Авдеев приезжает через пару часов, заходит внутрь и сразу сдергивает с плеча наброшенный исключительно для виду халат. Осматривает меня, сидящую в кресле возле окна — здесь они большие и довольно низкие, и из-за отсутствия других развлечений и просто разглядывала монотонный ливень и бегущих от него людей.
— Отлично выглядишь, — говорит Вадим, но по лицу видно, что он не очень доволен, что я та грубо нарушаю постельный режим.
— На мне заживает как на собаке.
Он кладет мне на колени ноут, выкладывает на столик пару контейнеров, из которых умопомрачительно пахнет едой, термос и отдельный пластиковый бокс с почищенными и порезанными фруктами.
Первым делом заглядываю в почту — больше всего меня интересует, что произошло с «ТехноФинанс», пока я тут изображала бездыханное тело.
— Позавчера Завольский вышел на свободу, — как будто читает мои мысли Вадим. Протягивает мне еду — рыбу, ломтики запеченного батата, овощи. Подтягивает ближе еще один стул и садится.
— Появлялся в офисе? — Я мысленно делаю глубокий вдох, ощущая себя примерно, как двоечник перед началом нового учебного года. Мои маленькие каникулы закончились, а вместе с ними — и затишье перед бурей.
— Валерия, слушай… — Вадим проводит рукой по волосам, откидывает со лба челку, как будто хочет, чтобы я наверняка увидела его сведенные к переносице брови. — Даже самые кровопролитные войны заканчиваются мирными переговорами.
— У меня не кровопролитная война, у меня — показательный танковый бой.
— Я не хочу, чтобы ты продолжала все это.
— Не хоти, — пожимаю плечами.
— Прекрати корчить из себя графа Монте-Кристо, Валерия.
— Кстати, классная книга. — Я окунаю ломтик батата в маленькую коробочку со сметанным соусом, с насаждением жую. — Вадим, почему я здесь? Я имею ввиду — есть же причина, по которой я чуть не сдохла, потеряла ребенка, а ты вдруг решил достучаться до моего человеколюбия?
Он несколько секунд смотрит перед собой, но как будто не в окно, а куда-то к черту за шиворот. Вздыхает, беззвучно матерится сквозь зубы и в двух словах, избегая «пикантных» подробностей, рассказывает, что меня на пару пытались убить мамаша Андрея и моя помощница Катерина.
Наверное, я еще не в полной мере отошла от случившегося или мой организм до сих пор держит истрепанные нерв на сильнодействующем гормональном коктейле, но его рассказ не вызывает во мне почти никаких эмоций. Только пару раз дергает, как же я могла быть настолько слепой. Теперь понятно, почему в телефоне ноль сообщений от моей расторопной помощницы, которая раньше присылала их пачками.
— Я не хочу, чтобы ты рисковала своей жизнью. — Вадим говорит это таким тоном, как будто еле сдерживается, чтобы не всыпать мне парочку отрезвляющих оплеух. — Я не знаю, что сказать, чтобы ты просто отпустила все это дерьмо из своей жизни, но я уверен, что точно не хочу пережить еще раз такие же четыре дня. Хочешь бизнес? Отлично, это можно организовать — любой мой филиал к твоим услугам, выбирай! Любые условия, считай, что у тебя карт-бланш и я согласен вообще на все.
— Мне не нужен твой филиал, Авдеев.
— Ну да, у тебя же там целый расстрельный приговор на трех человек. И что, Валерия? Закопаешь их — и успокоишься? Такой у тебя план на жизнь?
— Более-менее.
— Блядь.
Он резко поднимается, становится к окну, закрывая своей здоровенной спиной бОльшую часть обзора. Скрещивает руки на груди. В палате тусклый свет, но даже так я хорош вижу, как напряжены его мускулы.
— Ты упрямая как осел.
— Но ведь и ты здесь не потому что привык отступать после первого отказа.
Авдеев издает громкий едкий смешок.
Я знаю, что он отчаянно подбирает слова, пытается найти правильную связку, которая, по его мнению, должна меня отрезвить и вернуть к женскому кроткому началу. Только не знает, что все мое женское, нежное и смиренно принимающее пощечины семь лет назад утопилось от трусости, а то, что осталось, готово идти до конца. Даже если это дорога в пропасть.
— Вадим, не надо. Что бы ты не сказал — ты меня не переубедишь. — Если бы все мои жалкие силы не ушли на наведение марафета, я бы хотела встать и обнять его сзади, чтобы нахально украсть немного тепла и скупой мужской заботы. Но сейчас для меня даже еда — непосильная по тяжести ноша. — Я готовилась к этому задолго до встречи с тобой, так что, ради бога, не чувствуй себя обязанным прикрывать мой зад только потому, что мы разок отлично потрахались.
— Меня очень тяжело заставить чувствовать себя обязанным. И уж точно не одним отличным сексом.
— В любом случае, просто держи в уме, что мне не нужен «решатель». Это никогда не было пределом моих мечтаний.
Он оборачивается на меня, хмурится, как будто я сказала что-то крайне неприличное, а потом снова ерошит волосы и зло смеется.
— Знаешь, что самое поганое, Валерия? Когда ты доберешься до конечной точки своей вендетты — скорее всего, тебе ни хрена не будет радостно. И даже вкуса победы не будет.
— Мне все равно. — Хотя я думаю, что он ошибается, но не разводить же споры еще и на эту тему? — Некоторые люди не
