Рейтинговые книги
Читем онлайн Новый Мир ( № 7 2011) - Новый Мир Новый Мир

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 101

Открываю второй фолиант (М., Международный фонд «Демократия», 2000).

Страница 383, документ № 7. Вдвоем со Сталиным Молотов подписал «81 список на 10 802 человека, из которых 9638 подлежали расстрелу». Только вдвоем! А сколько вместе с верными соратниками, чьи решения стоили жизни миллионам?

Страница 399, документ № 10. Дело Хвата Александра Григорьевича. С 1938 года — следователь НКВД, затем начальник отдела «Т», потом отдела «ТТ» МГБ СССР. С 1955 года — начальник отдела в Министерстве среднего машиностроения, секретарь партийного бюро управления.

В 1938 году подверглась аресту группа руководящих работников Кабардино-Балкарской Республики. Возглавил группу вчерашний секретарь обкома Калмыков Б. Э. На первых допросах арестованные отрицали предъявленные им обвинения. Но когда дело переходило в руки Хвата А. Г., признавали вину, оговаривали других.

 При рассмотрении дела на Военной коллегии Верховного Суда СССР подсудимые отказывались от признаний, дававшихся, когда применялись меры физического воздействия.

Выяснилось, что Хват А. Г. не включал в дело протоколы, опровергавшие его обвинения.

В 1940 — 1941 годах Хват А. Г. лично вел дело вице-президента Академии сельскохозяйственных наук СССР академика Вавилова Н. И. Допрашивал в основном по ночам. Конкретно: 27 августа 1940 года — 14 часов, 28 августа — 20 часов, 30 августа — 16 часов… По данным внутренней тюрьмы, вызывал на допрос подследственного 235 раз. Добытые показания вошли, однако, в протоколы лишь 46 допросов.

Академик Вавилов Н. И. поначалу категорически отрицал свою принадлежность к антисоветской организации, но в итоге признал и вредительскую и шпионскую деятельность. Осужденный 25 апреля 1942 года подал заявление в Совет министров СССР. На протяжении одиннадцати месяцев следствия (около 400 допросов, 1700 часов…), писал в заявлении гениальный ученый, организатор отечественной науки, его вынуждали принять на себя вину. Но «перед лицом смерти как гражданин СССР считаю своим долгом заявить, что я никогда не изменял Родине и ни в помыслах, ни делом не причастен к каким-либо формам шпионской работы в пользу других государств».

Какими глазами могу я сегодня читать протоколы дела № 71/50? Детский лепет. На одном из допросов виновным себя не признает, на другом признает «частично», на третьем — полностью. Запросто подтверждает, что Шкловскому свои антисоветские взгляды высказывал, осуждая политику правительства в области искусства и литературы. Тем самым «закладывал» Шкловского. Свое стихотворение «Пролог» признает антисоветским, клеветническим, осуждающим «отдельные периоды» развития советской власти — в том числе «современный военный». Продает собственного отца, Виктора Лазаревича, знавшего содержание антисоветского стихотворения «Русь 1942 года», антисоветскую новеллу «Другая женщина» и, следовательно, заслужившего срок за недоносительство…

Одноделец Белинкова Генрих Эльштейн на следствии ведет себя — выбираю слова помягче — сходственно. Его предарестному роману «Одиннадцать сомнений», как бы помягче, — грош цена. В камере он сидел с Петром Якиром, Серго Ломинадзе — заработал их прочную антипатию. Кроме сведений устных налицо документальные: очерк Серго Ломинадзе, напечатанный в «Новом журнале», нью-йоркском, известном всемирно.

Эмигрировав, Эльштейн-Горчаков издал в Иерусалиме мемуар, назвав его своим лагерным номером «Л-1-105» (1995). Его супруга считает книгу великой. Воспоминания прочих зэков меркнут. Иным из прославленных — грош цена. Мадам темпераментна…

Через обработку по методу «№ 71/50», кроме лиц сугубо гражданских, проходили офицеры, генералы, маршалы, не раз доказавшие мужество в смертных боях.

«Случай Белинкова» не уникален. Сравнительно быстро осознавший, что поражение налицо, что свидетелей по делу сколько угодно, арестант решился «пойти на вы». Честно. Иллюзий в нем сохранилось побольше, чем гордыни, пижонства и прочих добродетелей. Главную теоретическую проблему — «художник и власть» — подследственный решил практически. Довел детский эксперимент до взрослого конца.

Следователь в протоколах выглядит превосходно. Винтик, шуруп, гвоздик ведет дело по-джентльменски. Никаких кастрюлек-примусов, насилий, грубостей следа нет. В них нет ни малейшей нужды. Подследственный раскалывается под воздействием фактов и логики.

Правильно сделало Ведомство, вручая Г. Файману ксерокопии и намекая, разрешая, предлагая печатать их в «Русской мысли» или в «Новом русском слове», да где угодно. Здесь я использую дело № 71/50 как точку психологического отсчета, дающую право на рабочую гипотезу. Ответ на саднящий вопрос: о чем размышлял — не мог не размышлять — Белинков в течение семи лет, отделивших московское следствие от карагандинского № 57/52. Началось оно 25 мая и завершилось через три месяца — 28 августа 1951 года. Дело это — реванш. Карагандинский расчет за московское поражение.

Первый допрос: «Да, я был антисоветски убежденным и остаюсь таким же и сейчас…» В рукописи рассказа «Человечье мясо», рубит автор наотмашь, «я утверждал, что у власти стоят убийцы. <…> Но самое страшное не в том, что убийцы захватили власть в государстве, а то, что народу они свои, родные и любимые» («Россия и черт»); «…я утверждал тождество между Советской властью и преступным элементом».

Опускаю пересказ 16-й главы, 19-й. Остановлюсь на 21-й. Герой рассказа не приемлет жалкой, пустой болтовни. «Если бы каждый человек мог убить хоть одного врага, то на земле не осталось бы ни одного коммуниста. Посвящаю свои сонеты (стихи) человеку, который убьет последнего коммуниста».

Перед расколом Страны Советов в ее ведущей партии насчитывалось восемнадцать миллионов. На остальной части планеты — никак не меньше, чем сто восемьдесят. Грубый итог — двести. Пол Пот — приготовишка, сосунок рядом с Аркадием Викторовичем.

Второй допрос опубликован без даты. Чтобы первый не вызвал шок, объяснимый нервным срывом повествователя, цитирую: «Нет покоя и счастья. Каждый человек, если дорога ему человеческая история, должен убить коммуниста!»

В третьем допросе от 29 мая (часы не указаны) речь идет о пьесе «Роль труда». Драматург убеждает: «...между марксизмом-ленинизмом и нацизмом никакой разницы нет».

В четвертом допросе от 30 мая, посвященном рукописи на 16 листах «Россия и черт», автор сообщает: под этим заголовком собирался написать роман в нескольких книгах, но «успел написать одну главу». Привет закопанным стеклянным банкам, евреям-доносчикам и пр.

 В последнем из напечатанных допросов — пятом, от 5 июня, карагандинский Шуруп Шурупович ввинчивает вопрос абсолютно неизбежный:

«Кто из близких ваших товарищей знал об изготовлении рукописей антисоветского содержания?».

Ответ: «Абсолютно никто».

Ответ повзрослевшего, умудренного зэка.

Приговор неотвратим. Четвертак по ст. 58-8/19 с последующим поражением в правах по п. п. «а», «б», «в» по ст. 10 УК РСФСР…

Именно с этой высоты героический зэк упал в спецлаг. Когда же свершилось чудо реабилитанса и отпетый вернулся в Москву, то понятно для чего поднялся он в квартиру на Лаврушинском — качать права Илье Сельвинскому. Прокаженный видел себя на Пике хребта. На Вершине, с которой пора, наконец, излить потоки презрения на кормящихся у ее подножия. «Черновик чувств» остался в прошлом. Пробил час вещать набело.

История предоставила нежданный-негаданный шанс. Протоколы второго ареста — это речь с трибуны ООН. Перед всемирным Конвентом. Чтобы устоять на пьедестале, на ветрами обуреваемой Вершине, не дрожа перед зияющей пропастью, требовалась последняя решимость.

К протоколам, окропленным «Шипром» (он был в моде у сотрудников Лубянки), подход нужен исторический.

В письмах домой Александра Радищева, попавшего в объятия кнутобойствующего Шешковского, — горчайшее раскаяние. Постижимое исторически, но после сталинских времен — непонятное. Граф Воронцов опекал ссыльного врага государева, который «опаснее Пугачева». Везли его в кибитке, укрытой мехами. На голодуху даже намека не возникало. Жаль, что дворянский сын, поживший во Франции, попал к Шешковскому плохо обученным. Реабилитированный Павлом I, наперекор покойной матушке, Екатерине II, предпочел вольной жизни самоубийство. С чего бы?

Про трагедию декабристов толковать нет резона. Отважные на войне, на дуэли — всюду, замешкались на Сенатской площади. На следствии растерялись.

Линию можно продолжать аж до самого ГКЧП… Для легенд и мифов всегда находятся основания.

1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 101
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 7 2011) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 7 2011) - Новый Мир Новый Мир книги

Оставить комментарий