Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако сидящему в карцере наслаждаться дарами близких запрещалось категорически. Карцерная норма — пайка, кипяток, супчик раз в три дня. Никаких разносолов. Когда наказанный выползет из карцера, тогда получит право на них претендовать. Но расписаться в ведомости, что почта груз адресату доставила, Закон требовал.
Оттого и открыл надзиратель дверь моей камеры. Повел в барак, часть которого занимали служебные отсеки. Посылку полагалось вскрыть на месте — вдруг там яды, самогон, пулемет. Вскрывал, конечно, не надзиратель, а надежный холуй, которому вручили сейчас инструмент: кухонный тесак.
Эх, забыл я имя калмыка, почти отбывшего срок за уменье жить кучеряво в годы Отечественной. (На Западе, в нацлегионе.) Назовем его Сократом. Нет, Сократа люблю. Вернее — Малюта. Разумеется, Скуратов. Сытую ряшку его и сейчас вижу перед собой.
Малюта взял тесак, ловко отодрал крышку, одним взглядом оценил, чем заполнен ящик, и, не размениваясь на лучок-чесночок, угадал батон копченой колбасы. По правилам долька его полагалась тому, кто в роли дегустатора обязан снимать пробу. Забота о человеке! Но у Малюты скромная долька доставалась зэку, а батон — надзирателю. Тонкий малый, Малюта рассчитал операцию безупречно: я сижу в карцере. Рядом два надзирателя. Значит, не пикну и пальцем не шевельну. «Другу степей» — широких степей! — не хватило, однако же, чувства меры. Знал я, как достается ссыльной матери каждая крупица в посылке. Схватил руку Малюты, вывернул, приставил тесак к его горлу. Малюта отшатнулся. Оба вертухая рванулись. Переплелись восемь рук.
Надзиратель Усик был вовсе не глуп. И знал, что я умею молчать о его собственных добродетелях. К тому же из груды вскрытых посылок умелец Малюта уже отобрал — конечно, не только для Усика — кучу подарков. ЧП с кровью не улыбалось Усику, мне, Малюте, батон колбасы улегся в посылку, а я возвратился в карцер. Мирно, молча.
И еще деталь из этой посылки.
Витамин «С». Кто-нибудь еще помнит коробочку с желтыми шариками? Любое лекарство из посылки следовало отдавать в санчасть. Правильно. Вдруг жене или матери захотелось отравить арестанта… Нужна бдительность.
Отсидев карцерный срок и боясь опоздать на развод (тогда опять срок), поспешил я к «лепиле» (к врачу — по-зэковски). Дежурила медсестра. Жир и мясцо на ней висели пудами. Держался слух, что скусные. На зэков, правда, она глаз не подымала, но вольняшкам и конвою давала, сколько просили.
— Я насчет витаминов. Из посылки.
Прекрасная Дама подошла к застекленной полке, покопалась в ней. Вынула коробочку. Из нее вынула шарик. И своими перстами хотела всунуть… Но я очень не захотел. От нежных рук отодрал коробочку. Всыпал в рот полсотни шариков. Ее визгливый комментарий не комментирую. Догонять меня в зоне не решилась. Мяса оказалось многовато.
Теперь справный тесачок у меня в левой руке. В детстве я был левша… Кончилась встреча без схватки, взглядом на взгляд. Через полчаса я знал, что кличка незнакомца — Седой.
А через годы в Петрозаводске у входа в гостиницу сталкиваюсь — Седой. Еще более властный. Но теперь-то кровный дружок. И ресторан рядом…
«Чтобы не было разговоров на пересылке», подчеркну. В лагере я голодал самое первое времечко. А потом не голодал даже тогда, когда в карцере держал голодовку.
Между прочим, «черный» этап по отношению ко мне совершил опрометчивый шаг. Оспаривая власть над хлеборезкой, столовой, над местами злачными, авторитеты сварганили цидульку. Накорябали в ней, кому положено подходить к раздаче самому, кушать-есть без бригады. Я в цидульку попал. А она из рук повара через неделю попала к куму. Час от часу не легче…
Одинок он был в Майкудуке, друг Аркадий. С народом «простым» общение не возникало. Спасибо, что посматривали мимо. Достоинства и пороки конструктивистов, рапповцев крестьяне из Захидной Украины не взвешивали. Казакам с Дона, Кубани, полякам обэриуты были до лампочки.
В Майкудуке тянули срок и родные москвичи, юные поборники чистоты ленинизма. А также оглушенные арестом инженеры автозавода имени Сталина. Но вольтерьянский уклон гуманитария не приходился им по вкусу. И они Белинкова не увлекали как собеседники. «Пшено»…
Казалось бы, пришедший в себя Борис Сучков — вот собеседник! Как же-с. Кругом-бегом. Александровско-ждановский цекист, который полностью оправдывал доверие как главный редактор журнала «Интернациональная литература», как создатель мощного издательства со стратегическими целями, ни разу не приблизился к снобу-приготовишке.
Участник Февраля, Октября, подсудимый на известном процессе Союза меньшевиков, а затем арестант централов, тюрем, лагерей, Михаил Якубович относился к эгоцентризму Белинкова крайне сдержанно.
В соседнем «Спасске», куда Белинкова отправили вместе с другими инвалидами, отношение их к коллеге не изменилось.
Признаюсь, за два года общения с лидером мощной школы «необарокко» и я от лидера несколько подустал.
Прошу учесть, что знатоки вроде нас обладали лишь школьно-студенческим багажом, который в казахской степи не пополнялся — разве что в микродозах. На месте Белинкова начал бы повторяться любой эрудит.
Вдова Юлия Даниэля — Ира Уварова — гостила в США у Натальи Белинковой-Яблоковой. Гостила по-деловому. Наташенька показала Ирочке небольшую рукопись, родившуюся за колючкой. Переправленную в Москву. Затем в США. Вдумчиво прочитанная, перепечатанная, рукопись снова оказалась в Москве. Легла на стол другой Ирины — хозяйки «Нового литературного обозрения» — Прохоровой. Рукопись опубликована в восемнадцатом выпуске «НЛО». Его нет под руками. Но лежи он сейчас на столе, я бы сделал выписки из него с единственной целью: показать, что в этих лагерных записках нет ни-че-го о лагере. Экзерсисы насчет изящной словесности писал студиозус. Безусловно — условный зэк. Правда, кроме сюжетов литературных в разговоры вторгалась История. Отечественная. Всемирная. Не могла не вторгаться.
Белинков настаивал, что высадка в Нормандии — грубейшая ошибка союзников. С пеной у рта настаивал, что прав был Черчилль: открывать второй фронт следовало броском на Балканы! Получив поддержку партизанской армии Тито, союзникам удалось бы отрезать Восточную Европу от Сталина. Не съел бы тогда Усатый Польшу, Чехословакию, Венгрию. Вот тогда бы…
Пикейный жилет вроде меня допускал, однако, что у Сталина и Рузвельта, Эйзенхауэра и Жукова агентурная сеть была пошире, чем у Николы Васильева. Раз окончательный приговор они вынесли в пользу Нормандии, значит, на нашем Особом совещании в Майкудуке обжаловать его нет смысла. Своих забот хватает.
Жизнь моя усложнялась по мотивам личным и общественно-историческим. В детали здесь входить незачем. В свои игры я Аркадия Викторовича не включал. Обретенный опыт подсказывал — незачем.
Уже в Москве, погружаясь в «Россию и черта», я не поверил аннотации. В ней говорится, что Белинков был арестован в 1943-м. Странно. Редактор книги почтенен и опытен. Петербуржской школы. Странно, что не заметил он «очепятку», поскольку в издании много раз сказано: арестован в 1944-м, 30 января.
Еще «очепятка» — теперь у истока, а не устья издания. Подготовила его «Н. В. Белинкова-Яблокова». Н. В.? Наталья Александровна уже путает свое отчество?
Из предисловия, не без лукавства названного «Правда вымысла прокладывает дорогу правде факта», из вступлений к разделам, из сносок узнаю, что обнаруживший протоколы Г. Файман получил в КГБ ксерокопии. Спасибо архивам. В компетентных органах любой державы с подлинниками обычно не расстаются. Но что поделаешь, если одновременно с благодарностью в душе рождается сомнение. В ксерокопиях следственного дела № 71/50, предупреждает составитель, опущены имена официальных лиц — «этих винтиков карательного механизма» (стр. 91). Понять легко. Простить уже трудновато. Дальше составитель сообщает, что имена многих свидетелей в публикации тоже опущены. Повторяю: и понять легко, и согласиться трудно. Следует вновь простить?
Вчитываясь в протоколы, я стал, однако, замечать, что «синтетический», обобщенный следователь, задающий вопросы, ведет свою линию куда логичней, пардон, умнее, чем его подопечный. Он выдерживает стратегию и тактику, отработанную задолго до него, со времен Петра I, Екатерины II.
Прошу учесть: ответы Белинкова читает его однокашник, взятый за шкирку в том же возрасте, но шестьдесят лет назад. За отпущенный мне срок зеленый до белизны вьюноша успел не раз передумать опыт собственный, опыт попутчиков, загибавшихся в тюрьмах и зонах. Успел кое-что полистать, следуя завету «ни дня без книжки». В XXI веке дождался трехтомника «Реабилитация: как это было», вошедшего в серию «Россия. XX век. Документы».
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Обратный билет - Санто Габор Т. - Современная проза