Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Про трагедию декабристов толковать нет резона. Отважные на войне, на дуэли — всюду, замешкались на Сенатской площади. На следствии растерялись.
Линию можно продолжать аж до самого ГКЧП… Для легенд и мифов всегда находятся основания.
Предлагаю факт.
Заглянул я в барак к Белинкову. Не успел обменяться двумя словами, влетает посланец. Ни слова — махнул рукой. Хватаю телогрейку, у двери нахлобучиваю шапку. В стороне от барака две группы. Толковище подходит к тому рубежу, за которым от горячей беседы остается один шажок до дела. «Наши» подбегают один за другим. Возникает наше преимущество, и голос разума пробивается сквозь стену ихнего мата. До горячего дела не дошло. Поворачиваю назад. Нельзя же исчезнуть, прервав разговор об Уинстоне Черчилле на полуслове. Великий англичанин. Дернул дверь в барак — примерзла. Дернул сильнее — навстречу Аркадий Викторович. Застегнутый на все пуговицы. В очках.
— Куда?
— Драться, — скромно ответствует стратег второго фронта, сражения на Балканах.
Молча толкаю его назад, холод лютый. Иду вслед, маршал Тито суров.
У себя в бараке, когда вытянул ноги на родной вагонке, в голове шевельнулась нехорошая мысль. Друг Аркадий ждал, когда угроза миновала? Застегивал пуговички? Неужто стоял у двери и подглядывал в щелочку? Тогда высокая этика накрылась известно каким органом. Плохо вымытым.
Контрдовод: дверь была примерзшая. Я ее дернул. Никакой щелочки. Значит, не мог подглядывать. Значит, ценил нашу дружбу, кирюха…
Из-за нее, примерзшей, не бросал я профессора Индианского университета, пока он в Майкудуке мыслил о «необарокко». Из-за примерзшей и вспомнил я давние споры в непростительно запоздалом очерке.
Тяну руку к полке, где стоит трехтомник — «Реабилитация. Как это было». На темно-красном твердом переплете золотые и белые строки уточняют даты опубликованных документов: «февраль 1956 — начало 80-х годов».
Стр. 111. Записка Председателя Верховного Суда СССР в ЦК КПСС «О мерах по ускорению реабилитации…». А. Волин сообщает, что проведены оргмероприятия, направленные «к децентрализации рассмотрения судебных дел»… В Верховном Суде накопились десятки тысяч дел, проверка и пересмотр которых затягиваются.
На протяжении 1936 — 1940-х годов Военная коллегия Верховного Суда СССР в качестве суда первой инстанции рассмотрела 45 000 дел. По предъявлению Генерального прокурора СССР большинство их пересматривается «по вновь открывшимся обстоятельствам <...> в связи с установлением при проверке фактов фальсификации этих дел. На 1 мая 1956 года пересмотрено (однако же. — М. К. ), «лишь около 5000 дел». Соблюдение действующих процессуальных правил «задерживает на очень длительные сроки реабилитацию осужденных».
Стр. 112. «Большое число судебных дел скопилось и в пленуме Верховного Суда СССР». По ним «...необходимо исправить ошибки, допущенные до 1953 г.». Рассмотрение дел в составе всех членов Верховного Суда «задержит надолго их разрешение». Необходим и «пересмотр дел особого совещания и других внесудебных органов, которыми было допущено массовое необоснованное осуждение».
«Такое же положение имеет место в республиканских и других судах, пересматривающих аналогичные дела бывших местных органов ОГПУ — НКВД — НКГБ».
«Помимо всех указанных выше категорий судебных дел» в Верховный Суд СССР ежемесячно поступает большое количество дел, «подлежащих проверке и рассмотрению в порядке надзора — <...> по текущей судебной практике».
А. Волин просит ЦК КПСС принять постановление, которое разрешало бы накопившиеся вопросы. И предлагает его проект…
Вполне допускаю, что без взрывного темперамента Н. С. Хрущева, без твердой позиции министра обороны Г. К. Жукова, который жестко требовал отмены приговоров безвинно осужденным солдатам, офицерам, генералам, военнопленным, проект не обрел бы реальной силы. Но команда была дана. И, получив приказ, сталинский механизм сработал.
Освобождать из ГУЛАГа стали так же, как в отдаленные времена насаждали картошку. Как при жизни Пастернака кляли «Доктора Живаго». А после Победы в Отечественной — Зощенко, Ахматову… Как внедряли кукурузу.
Году в 57-м, в конце его, завершая невеселую беседу, Вера Панова тяжко вздохнула: «Освобождают из лагерей так же, как в них сажали». Вспомнила Вера Федоровна «великий перелом», штурмовщину пятилеток. Не ржавеет он, этот прочно утвердившийся стиль. Вековой. Отечественный. Но бывало — в него вносили поправки.
Примерно за год до встречи в Ленинграде с Верой Пановой в Казахской ССР слушали дело № 57/52. Выписываю из протокола № 5, под которым дата: 16 июня 1956 г. Обвинялся Белинков Аркадий Викторович. Судьи постановили: ограничиться отбытым сроком наказания. Из мест заключения освободить со снятием судимости и поражения в правах. Подписи.
Львовские лакомства
Бейлис Виктор Александрович родился в 1943 году в Байрам-Али (Туркмения). Окончил Институт восточных языков при МГУ. Кандидат филологических наук. Занимался проблемами традиционных культур народов Африки. Автор книг: “Воле Шойинка” (М., 1971); “Реабилитация Фрейда. Бахтин и другие. Завтрак на пленэре. Актеон” (есть американское издание “The Rehabilitation of Freud. Bakhtin and Others”); “Смерть прототипа, или Портрет” (М., 2005); и др. Публиковался в журналах “Иностранная литература”, “Знамя”, “Звезда”, “Золотой век”, “Время и место” и др. С 1992 года живет в Германии во Франкфурте-на-Майне.
Предлагаемые эссе — выборка из книги воспоминаний “...и другие рассказы”, которая готовится к публикации.
ВИКТОР БЕЙЛИС
*
ЛЬВОВСКИЕ ЛАКОМСТВА
Встреча во Львове
Мы наконец добрались до Львова, вышли из вагона. На перроне нас ждали дедушка и мамин брат Боба. Я увидел их, кажется, впервые. Оба — участники войны, им разрешено было подыскать для семьи квартиру (свободных квартир было много), и они выбирали поближе к университету.
Какое-то время мы шли по шпалам. Услышав звук выстрела, я поднял палец, как бы прислушиваясь, и сказал: “Ляют (т. е. стреляют) — война закончилась!” Эту фразу я освоил еще в Одессе, когда к нам ворвались соседи с криком: “Слышите, слышите, стреляют — война закончилась! Это победа!” Вот эту-то усеченную фразу я и повторял сейчас.
Но стреляли не в воздух, а в нашу сторону, а еще вернее — в нас, “новых оккупантов”. Во Львове еще долго постреливали, во всяком случае, когда отец возвращался из университета домой через парк в темное время суток, в него стреляли неоднократно — не прицельно, конечно, но так, на всякий случай.
Не хотите — не верьте, но я помню обед, которым накормили нас дедушка и дядя, когда мы добрались до дома. Это был божественный желто-прозрачный бульон из куриных потрошков с крупными золотистыми бобами. Я тогда же освоил два новых слова: “фацоли” и “пупчик” (то есть куриный желудочек). Потом я заказывал обед таким образом: “Супчик, пупчик и фацоли”.
Квартира
Я много квартир сменил в своей жизни, но по-настоящему моей, моим семейным домом, была вот эта львовская квартира на улице Жовтневой. Именно она мне снится порой, и никакая другая.
По каким-то сведениям, до нас дошедшим, эта квартира в “бельэтаже” занималась хозяином всего дома, в котором мы поселились, и была в прежние времена, то есть до войны, самой неудобной и темной квартирой во всем здании. Все квартиры выше этажами шли по кругу: дом стоял буквой П, и два крыла буквы П соединялись длиннейшим балконом, нависавшим над двором с двумя акациями и многочисленными кустами сирени.
Наша же квартира состояла из четырех комнат, вытянутых в одну линию — анфиладой. Время показало, что дедушка и дядя Боба сделали верный выбор: нашу квартиру нельзя было нарезать на части, разделить на множество коммунальных комнатушек, как это сделали Советы с остальными квартирами дома, “уплотняя” жильцов, слишком вольготно разместившихся на площади с двумя туалетами.
Впрочем, когда мы въехали в этот дом, квартира таки была разделена на две части, поскольку у нее было два входа — “черный” (со двора) и “парадный” (из подъезда, или “з брамы”, как говорили во Львове). Мы разместились в двух комнатах, имевших вход со двора. В этой части была кухня и уборная, но не было ванны. В другой части квартиры — две комнаты с ванной, но без кухни и сортира, — уже жили какие-то молодожены. Как объяснил дедушка, наши соседи живут здесь временно и скоро уедут и тогда вся квартира станет нашей, то есть папа, мама, дедушка, бабушка, я и дядя Боба займем полностью всю жилплощадь.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Обратный билет - Санто Габор Т. - Современная проза