и раненые. Наших же Господь сохранил: убили только трех лошадей да у многих солдат прострелили седла и шинели. Раздается команда:
– «Два орудия на позицию!»
И началось обстреливание деревни залпами…
Стемнело. Остатки японцев засели в каменном ханшинном заводе и сдаваться ни за что не хотели.
Мы стояли так близко к месту боя, что несколько пуль просвистали и над нашими головами. Поэтому ген. Самсонов отвел колонну немного назад, а деревню приказал взять и окончательно выбить оттуда неприятеля. Для этой цели кроме казаков был послан эскадрон 52-го Нежинского полка в пешем строю.
Завязалась сильная ружейная перестрелка. Деревня горела в нескольких местах. Японцы отчаянно защищались всем, чем можно, и даже бросали ручные гранаты.
Потрясающее зрелище было перед глазами. Огромный пожар среди темноты сам по себе наводит ужас. Но, если к этому добавить сознание, что там среди этого пламени и при свете его происходит смертный бой, то какими, спрашивается, словами можно изобразить тогда душевное состояние зрителя? К тому же только полверсты какие-нибудь разделяли нас от этой несчастной деревни. Я и стоял, и ходил, стараясь не смотреть туда. Но через минуту совершенно невольно взоры опять приковывались к зловещему пламени.
Наши 5-й и 6-й эскадроны под командой подполковника Букреева тоже поехали к Амабельчулле.
– «Михайло! говорю я: что же мы стоим здесь? Поедем, поищем перевязочный пункт!»
Поехали, но скоро вернулись: так было темно, что легко было отбиться от полка; а отбиться в этой местности почти все равно, что погибнуть. Поэтому решил не рисковать, а утром сделать для воинов, что можно.
К 10.30 наши окончательно взяли деревню, и только немногие из японцев благодаря темноте спаслись. В Нежинском полку один офицер контужен, 3 солдата убито и 9 ранено. Наших Бог миловал.
Только в 1 час ночи добрались мы до ночлега, и какого!.. Две скверных фанзы на весь полк. Воды ни капли. Так, не пивши и не евши, переутомленные, повалились мы на кан целой кучей, почти один на одном: а некоторые легли на китайских шкафах, на полу. И моментально захрапели.
29 декабря
Встали в 5 часов утра. Воды нет. Так мы и остались не пив; даже лошадей нечем было напоить. Тяжело!..
3-й эскадрон ушел авангардом. Через час должны тронуться все.
Только я сел на лошадь, как подают записку от командира Нежинского полка:
– «Усердно прошу прибыть в полк совершить погребение трех убитых вчера нижних чинов моего полка, отдать последний христианский долг усопшим героям. Полковник Стахович».
Конечно, мы с Михаилом сейчас же поехали. Это в той же деревне, только на другом конце. Подъехали к фанзе командира полка. Рядом солдаты роют могилу, одну на трех. Земля промерзла и не поддается лопате. Но усердие товарищей, не желающих оставить трупы непогребенными, преодолело все, и могила, хотя и не особенно глубокая, готова.
Я облачился. Принесли убитых и положили рядком на мерзлую травку в том же виде, как они были подняты: одежда на них окровавленная, лица в крови, позы – Господи, какой ужас! Один поднял руку к небу, будто зовет оттуда кого-то; другому в голову попала ручная граната, и вместо лица образовалась одна замерзшая кровавая масса. Лицом положили к востоку. И только что начал я погребение, как стало всходить солнышко и лучами своими обласкало, приветствовало почивших героев. Служу. Вокруг стоят солдаты, офицеры, командир полка; часто становятся на колени; и слезы искренние, братские слезы катятся у некоторых из глаз. Трудно не плакать в такой обстановке!
Кончил погребение; положили в могилу усопших. А по отряду давно уже несется «к коням! садись!» Зарыли наскоро могилу, поставили на нее маленький крестик, перекрестились еще раз и рысью поехали к полкам своим.
До 12 часов дня шли благополучно. Получено донесение, что половина нашего 3-го эскадрона ходила в атаку, на большой японский разъезд. Зарубили одного японского офицера и пять солдат, захватили четыре лошади с седлами. 4-й эскадрон тоже нескольких зарубил и трех драгун взял в плен.
Остановились в трех верстах от г. Нью-Чжуана, и наш полк пошел обходить его. Японская пехота обстреляла ружейным огнем наши эскадроны, но неудачно: только ранили одну лошадь.
Видя себя обойденными, японцы бежали, причем многие побросали ружья, ранцы. Корнет Романов со взводом лавой проскакал весь город и удостоверил, что японцы бежали.
Я ехал с артиллерией немного спустя. Еще лежали поломанные нашим полком телеграфные столбы и порванная проволока. Объехали город. Надо спешить к Инкоу.
– «Батюшка! Смотрите скорее направо: наши японский транспорт берут, кричит Михаил.
Оглянулся я. Действительно, наш 2-й эскадрон карьером нагнал обоз в 200 фур с порохом и жизненными припасами. Прикрытие разбежалось. И вот запылал огромный костер. Взрывы пороха следовали один за другим, и черный дым валил к небу. В самом городе горели склады: японцы сами подожгли.
Стемнело. Мы проехали несколько японских этапов с флагами. Конечно, конвои разбежались, и дворы были полны транспортов со всякой всячиной. Эти транспорты сейчас же зажигали, так что кругом нашего пути сразу образовалось несколько огромных пожаров. Всего в этот день сожгли 600 японских транспортных груженых фур и взяли до 1000 лошадей и мулов.
Можете себе представить, что за зрелище было вокруг нас в этот вечер! Удача набега оживила всех. Везде слышался веселый говор, смех и остроты.
В 10 часов вечера остановились на ночлег в деревне «Ляу-тан-гоу». Осталось 12 верст до г. Инкоу. Легли, конечно, не раздеваясь.
30 декабря
Выступили в 8.30 утра. Ехали очень медленно. По дороге жгли японские этапы и мелкие транспорты. Разъезды нашего полка, под начальством корнетов Граве и Гурова, порвали телеграфные и телефонные линии, захватили телефонную станцию и целую кучу полученных, но еще не розданных японских писем.
В 12 часов весь отряд остановился верстах в 5 от г. Инкоу, высшие начальники собрались на военный совет, а мы сели на гаолянную пашню закусывать, доедать последний хлеб. Дальше сухарики…
Еще рано утром было слышно несколько взрывов. Около 3 часов дня еще раздалось несколько. Это наши саперные команды, составленные из драгун, казаков и пограничников, рвут полотно железной дороги. Всего произведено более 20 взрывов, и железную дорогу сильно попортили на протяжении от Хайчепа до Инкоу.
В 3 часа тронулись и поехали прямо рысью. Поднялась такая пыль, какой не было от начала похода: хвоста шедшей впереди лошади не было видно. Положился я на волю Божию, натянул покрепче повод, скачу. Вдруг лошадь моя сразу стала: едва не слетел я. Впереди что-то барахталось. Оказывается, доктор Нежинского полка упал вместе с лошадью. Некогда
