Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Авария, капитан… Котлы!..
Кровь лилась по его щеке, он торопливо отирал ее ладонью и переносил руку на перила, оставляя на белой краске темные густые следы.
Капитан молчал. Он смотрел на механика и, казалось, думал о другом. Наконец, он спросил:
— Гасите топки?
— Да, выпускаем пар… Но…
Механик запнулся и проговорил с усилием, словно преодолевая боль:
— Вы сами знаете… Взрыв… может быть…
— Штурман Варичев, — сказал капитан строго, — приготовить шлюпки!.. Трех матросов пошлите на корму в рубку штур-троса, к штурвалам… Курс — вест… Радисту передайте, сами знаете что…
Прошло уже четверть часа, и матросы ушли от кормового штурвала; там, за кормой, в кипящей воде оказалось сломанным перо руля. Но в машинном отделении и в кочегарке еще оставались люди! Варичев с ужасом подумал об этом. Может быть, впервые в жизни, именно сейчас, когда серая пена взметнулась перед его глазами, он испытал чувство жути. Он вскрикнул, и капитан услышал этот крик. До Варичева донесся его голос:
— К штурману!
Почти тотчас чьи-то сильные руки схватили Варичева за плечи, сзади, и отшвырнули на середину спардека. Поднимаясь, Варичев увидел рядом с собою, около трубы, матроса Горюна. Ветер трепал его рыжие волосы, крупные капли воды текли по лицу.
— Спасибо, — сказал Варичев и, шатаясь, протянул ему руку, но, словно не замечая руки, Горюн закричал, показывая крупные белые зубы:
— Вторую шлюпку сорвало… Почему не берут матросы спасательных поясов?..
Только теперь спокойствие вернулось к штурману.
— Раздать пояса… — сказал он Горюну и бросился на левый борт, где боцман уже отдавал найтовы третьей шлюпки. — Нужно спасти судовые бумаги, — сказал он, обернувшись. — Времени у нас не так много…
Варичев шагнул к трапу — волна со звоном рухнула сзади, швырнула его на машинный люк. Он удержался на ногах. Оступаясь на скошенном трапе, он поднялся в штурманскую рубку и захлопнул дверь. Здесь было сравнительно тихо — гул моря казался далеким, словно уходящим. Варичев осмотрелся по сторонам. Чистый светлый порядок рубки был неизменен. В углу, на полке, тесным рядом стояли лоции морей. Карта Охотского моря, с курсовой чертой, проведенной от Камчатки к западному берегу, лежала на столе. Круглые стенные часы по-прежнему шли. Неторопливо двигалась минутная стрелка. Сначала Варичев не обратил на них внимания. Он открыл дверцу шкафа, взял судовой журнал — тяжелую книгу в черном кожаном переплете. Уже уходя, открывая дверь, он обернулся и взглянул на часы. Что-то живое было в этом бледном лике циферблата; излом стрелок, напряженный и словно мучительный, был похож на кривую усмешку; отверстия заводных винтов смотрели, как глаза.
Варичев распахнул дверь. Ветер плеснул ему в лицо. С палубы он оглянулся еще раз — тусклый лик провожал его насмешливым взглядом маленьких черных глаз.
Варичев поднялся на мостик, стараясь сохранить спокойствие. Крик, его собственный крик, еще звучал в ушах. Он вспомнил день отплытия и свою неуместную шутку. Да, он останется до последней минуты на корабле…
Капитан стоял посредине мостика. Левое крыло было разнесено в щепы. Там, где привычно белели перила, теперь висела раздробленная обшивка, ниже — бунтовала вода.
— Судовой журнал, — сказал Варичев, подавая книгу капитану. Тот медленно обернулся, сдвинул капюшон.
— Благодарю… Шлюпки готовы?
— Да, — сказал Варичев. — Только две…
Капитан вытер мокрые усы, глаза его смотрели устало.
— Садитесь в шлюпку… Возьмите механика… Он у себя в каюте…
Варичев шагнул к перилам, стал рядом с ним.
— Я остаюсь, капитан.
Теперь капитан резко повернулся к нему.
— Что?
— Я остаюсь, рядом с вами… на корабле.
В глазах капитана вспыхнули насмешливые огоньки. Он переждал грохот волны, обрушившейся на люки трюмов, и, пряча под полу плаща журнал, сказал с улыбкой:
— Вы мужественный человек, штурман. Я это знаю. Садитесь в шлюпку — и поскорей.
Почти со злостью и по-прежнему с чувством, похожим на зависть, Варичев посмотрел капитану в глаза.
— До последней секунды, пока волна захлестнет этот мостик, я не покину корабля.
Илья заметил, как напряглись и побагровели щеки капитана.
— Приказываю вам…
Он не успел договорить; внезапный рвущийся гул потряс все судно; мостик зашатался, как будто сразу разошлись все заклепки и швы; рея фок-мачты с треском сорвалась и повисла на саленге; уныло зазвенел колокол; стало слышно, как ломается киль, как гнутся и звенят шпангоуты, как в трюме бушует вода.
Варичев схватился за перила. Снизу, с палубы, кто-то пронзительно крикнул:
— Банка!
Варичев узнал голос боцмана. Тотчас он увидел, как шлюпка взлетела на волне.
Третий штурман сидел на корме, у руля. В шлюпке находилось не менее пятнадцати человек — половина команды «Дельфина».
Капитан шагнул и, пошатываясь, сошел по ступенькам трапа. И по тому, как медленно он шел, как еще остановился у трапа, Илья понял, что, уже ненавидя, капитан все же ждал его.
Варичев остался один. Опустив глаза, он увидел красное пятно на перилах и отдернул руку.
Судно качалось на каменной гряде, тяжелый грохот наполнил трюм, с треском рвалась железная обшивка, и Варичеву казалось, что «Дельфин» стремится сорваться с камней, — он бился на них бортами, килем, — и гул его трюмов был живым, был стоном корабля.
Грузовая стрелка фок-мачты сорвала скобу. Четыре раза она вставала и падала, разбивая фальшборт. Варичев следил за ее страшным полетом. Над пустой, безлюдной палубой носился, сокрушая лебедки, железный таран.
«Собственно, зачем я здесь стою?» — подумал Илья и оглянулся по сторонам. Вторая шлюпка уже отчалила от борта. На стремительном белом гребне она вдруг поднялась высоко над мостиком, и Варичев увидел — все смотрели на него, и капитан что-то кричал в рупор. Он скорее догадался, но не расслышал слов. Спасательный пояс…
Одно мгновение, долгое мгновение все смотрели на него. Он запомнил взгляд кочегара Семена, взгляд Горюна. Не гордость за него, что-то другое было в этих взглядах. Варичев медлил… Вот шлюпка скрылась за гребнем. Пенистым обвалом, покрывая всю палубу, обрушился гребень. Снова затрещал и закачался мостик, что-то тяжелое со свистом пронеслось над головой.
«Зачем же я стою здесь?» — снова подумал он и бросился к трапу, но уже на ступеньках замедлил шаг — с правого борта опять показалась шлюпка.
«Дельфин» разламывался на две части. Медленно погружалась его корма. Кратко, как выстрелы, рвались заклепки.
Варичев надел пояс, крепко завязал его под рукой. Вода показалась ему теплой. Со склона волны он увидел шлюпку, на которой был капитан. Он плыл свободно и легко, но шлюпку несло еще быстрее, хотя там заметили его и теперь гребли изо всех сил.
Он, конечно, доплыл бы, если бы не дождевой шквал, как ночь, опустившийся над морем. Крупные, тяжелые капли со звоном и треском посыпались на волну; потом пена стала сплошной и метельной. Ему трудно стало дышать — воздух сделался густым и липким, он старался лишь удержаться на волне, и все это время, с той минуты, когда в молчаливом гневе уходил капитан, до этих бесконечных часов борьбы со шквалом, все время Варичева не покидало чувство смутного, ничем не оправданного стыда, как будто сознание непоправимо нелепого поступка. Он знал, что сможет еще очень долго продержаться на волне, что будет дальше — он не думал об этом. Дальше был мрак, но впереди еще оставалось время, — как велико оно было?.. Возможно, «Дельфин» еще держался, еще не затонул? Он всматривался во мглу — ничего не было видно, кроме белых, кипящих гребней. Где остался корабль — позади или в стороне, — он не мог определить. Он думал о капитане, о взгляде Горюна, — все понятнее становился стремительный ход событий, происшедших за двадцать минут аварии, в ежесекундном ожидании взрыва, в суматохе аврала. Кажется, он, Варичев, действовал меньше всех. Да, он был спокоен… Только один раз, почти срываясь за борт, он потерял самообладание — и то лишь на мгновение. Он был спокоен, когда люди в панике метались по палубе, но они готовили шлюпки, они гасили котлы… Он ничего не делал, все распоряжения его — у штур-троса, на баке, даже в радиорубке — запаздывали немного. Люди делали свое дело быстро и четко, хотя, казалось, палуба жжет им подошвы, и все же, может быть, именно медлительность его была наибольшим действием? Не передавал ли он матросам спокойную уверенность свою? А это значило очень много! Но тот факт, что он остался на мостике, не подчинившись распоряжению капитана, как понят он командой? Самоубийство — не подвиг. Нет, Варичев презирал самоубийц. Все знали — они не могли это не знать, — почему он остался. Пусть же там, на шлюпках, его мужество будет примером. Только ради этого остался он на корабле. Возможно, здесь, на этой широте, будут замедлять ход суда и печальный сигнал сирены напомнит о Варичеве, и матросы «Дельфина» будут рассказывать о своем штурмане, и капитаны скажут: это был человек.
- Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
- Из моих летописей - Василий Казанский - Советская классическая проза
- Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза
- Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
- Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- Струны памяти - Ким Николаевич Балков - Советская классическая проза