Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И довольно сомнений… Все будет хорошо. Остальное — выкинуть из головы. Решено.
…Я словно больна… Надеюсь, что когда обниму тебя, все пройдет… Не могу дождаться, когда увижу тебя… Только что у меня здесь был твой голос, дай мне его еще… Только твой голос, вот и его нет… Родной мой, не потеряй высоких мыслей, все остальное не имеет никакого значения… Родной мой… Иду, нельзя опоздать, а потом вернусь сюда и опять можно будет сидеть и ждать твоего звонка, и снова будет твой голос…
* * *— Вот так!.. — сказал Герасим.
Не было других слов.
Сказал и подумал: обычные слова для подведения итогов… Мысль эта появилась, исчезла, не оставив следа; и снова — ничего в нем, только боль.
Ксения сказала еще раз:
— Непросто это — первый мужчина у женщины и первая женщина у мужчины…
Они стояли уже у двери, Герасим уходил, Ксения провожала его.
Должно быть, она что-то вдруг заметила, прочла что-то по его лицу, или по рукам, или по тому, как он стоял; он увидел, как переменились ее глаза. Все время, пока она говорила ему об Ольге, о Борисе, о себе… да, все время, пока она об этом говорила… все это время, что он должен был выслушивать ее… в машине, пока они ехали от сейсмостанции, и потом здесь, у Ксении дома… сидел, не находил сил подняться, теребил скатерть, слушал высокий, со слезами, голос, прислушивался к собственной боли… понимал плохо, только повторял про себя за ней: «Не думайте, не так это просто… непросто…» — все это время в глазах ее были обида и тоска; когда она смотрела на него, он встречал блестящие, холодные глаза, они словно отталкивали от себя весь мир, его — тоже. Теперь ее глаза увидели его, выделили его из остального мира; что-то проступило в них… Сочувствие? Тепло?
Они стояли рядом, один напротив другого, два человека с разными, но каким-то образом встретившимися бедами… Стояли близко, на расстоянии вытянутой руки, наедине друг с другом… Он увидел: глаза ее распахнулись ему навстречу; она потянулась к нему — с бабьим сочувствием, с бабьей добротой; взгляды их соединились, они сделали это первыми, сами заговорили, без них, решили что-то без их участия; он ощутил ее дыхание на своей щеке…
— Им можно было, а нам нельзя? — прошептала она.
Это остановило его; он вскинул голову и увидел со стороны комнату, женщину в ней… Отмечал все холодно, спокойно, как не имеющее к нему отношения… Ее лицо, обращенное к нему…
Затем отчаяние подхватило, подняло его и бросило в бездну, исступленно подняло и снова торопливо бросило, — едва лишь он подумал о том, что надо уходить, уходить, едва вспомнил, осознал, что переступить порог — остаться одному. Герасим шагнул к ней… Он хотел найти в ней спасение, хотел от нее утешения, жалости, признания, поддержки — всего, в чем отказала ему сегодня, чего ему не дала Ольга. Он жаждал забыться — забыть себя — и в то же время мечтал обрести себя, снова себя найти, возродиться. У ее тела он надеялся испросить чуда, верил, что в нем, шелковистом, теплом, есть то, чего не хватает ему, что ему сейчас необходимо, и весь был сейчас готовность вжаться в него, весь был надежда и ожидание наступления этого чуда…
* * *Ольга уже опаздывала…
Еще задержалась — у почтовой стойки.
— А долго будет идти телеграмма?
Прибавила разницу во времени…
Ну, а как же он вечером дома, один? В окно станет глядеть — о чем будет думать? Как спать будет, с чем проснется?
— Тогда, пожалуйста, «молнией»…
А те ли слова?
— И еще, пожалуйста… Да, адрес тот же…
Ну и что — денежки! Конфет можно есть поменьше.
— Да, тоже «молнией»…
* * *— Подожди, не уходи.
Герасим заставил себя повернуться, посмотреть в лицо Ксении.
Нет… Нет.
Чуда не наступит. Он не спасется.
Успел остановить себя…
По-прежнему стояли они у двери, все еще стояли, он уходил, она провожала его.
К Ольге его толкнуло ожидание счастья… С Ксенией его хотела свести обида.
Нет… Понял. Успел.
Ксения провела рукой по его лбу — разгладила.
«Он встречает свою женщину, а ее уносит Кощей Бессмертный…»
Горячая рука.
— Правильно, — сказала Ксения.
Отошла от него на шаг; прислонилась спиной к стене.
Герасим обернулся к двери, положил руку на ключ…
Нельзя было так уйти.
Повернулся к ней, спросил, как спросил бы у друга, у сестры:
— Как у тебя с Борисом, хорошо?
Что-то изменилось в том, как Ксения смотрела на него, — прибавилось тепла и ласки; но тут же уголки губ опустились.
Сказала:
— Думаешь, он меня поцеловал хотя бы раз? Хоть бы обнял!
Заложила руки в карманы халата. Продолжала спокойно, кажется, охотно, и очень серьезно:
— А мне все равно. Это не имеет значения.
Улыбнулась грустно. Тихо выговорила, объяснила:
— Я люблю его.
Пожала плечами.
Поправила Герасиму воротничок рубашки…
Он отвернулся, толкнул дверь и вышел.
* * *Ольга обвела всех глазами.
Сидят, приготовились слушать. Хорошо.
Свирский, Шатохин… Так. Кудрявцев… Все на месте. Савчук… Ладно. Борис… Ревякин, Яснов… Еще люди пришли.
Итак, ее доклад.
Она скажет.
Ни слова о нормах или каких-то там стандартных методиках! Хватит пустых разговоров. У нее — работа. Исследование. Цифры. Настоящие аргументы. Доказательства того, что делает комбинат с Яконуром.
Она будет бороться.
«Ищите, может, что-нибудь найдете!» — говорил ей Столбов. Нашла.
Вот он, наступил наконец — долгожданный час, когда можно пустить в ход ее собственные средства, ее материалы, результаты экспедиции… выставить их против комбината.
Листы доклада перед ней, за ее спиной — таблицы.
Требуется наука? Пожалуйста. Она представит научные обоснования.
В каждом разделе — плотная вязка, статистика и специальная интерпретация, словно белая нитка и черная в ее свитерке; доклад, кажется, получился.
Разложила листы.
Все разделы достаточно убедительны… Но самое главное собрала в последний. Там — доказательства явные и неоспоримые.
Что ж, можно начинать…
— Послушайте, — сказал вдруг Шатохин, — а где доклад про донные отложения?
— Институт снял этот пункт, — ответил Свирский.
— Сокращение, значит, в повестке дня? — переспросил Шатохин.
Кудрявцев:
— Не нашли пятна…
— Значит, всю грязь за нами уже выбрали, — заключил Шатохин. — Разве на столько диссертаций грязи наработаешь…
Вот оно! Все точно. Все дословно, как она и предполагала…
Ну, ничего. Послушайте.
Начала:
— Изучение влияния сточных вод Усть-Караканского комбината на состояние бентоса…
Маленькие, едва различимые рачки были самым важным звеном хрупкой цепи, чудом установившейся когда-то в Яконуре.
Примерно на середине доклада, представив рачков с увеличенными жабрами, — Ольга сделала, как и рассчитывала, паузу.
Оглядела всех. Молчат. Так-то…
Приступила к последнему разделу.
— Численность популяций…
Численность рачков была для воды как температура для человека, она должна держаться на определенном уровне, тогда Яконур здоров; понижение или повышение означало развитие болезни.
Отправившись в экспедицию, Ольга рассчитывала не на улыбку свою, ерунда… Она включилась всерьез. Пусть для кого-то здесь игра, честолюбие, карьера, что-нибудь еще; она исполняла свой долг.
Ну — вот и оно, главное: по материалам экспедиции, численность некоторых популяций изменилась; самое существенное — в районе комбината доля одного из видов резко выросла. В чем там дело, сразу не определишь, возможно, — питание; во всяком случае, ясно: экологическое равновесие нарушилось! Специалисту понятно, что это означает.
Что ж! Теперь все. Она показала, что делают с Яконуром: природная цепь, содержавшая в порядке десяток тысяч кубических километров воды, уже начала разламываться.
Поставила точку. Достаточно.
— Благодарю за внимание…
Еще могут быть вопросы.
Снова оглядела всех.
Что это? Кудрявцев улыбается… Пустой взгляд Савчука… Да что происходит? А Шатохин, Шатохин!..
— Спасибо за содержательное сообщение, — произносит Свирский.
Вполне обычные слова. Но что же происходит?
— Разрешите мне, — говорит Кудрявцев. — Думается, я выражу общее мнение. Доктор Чалпанова представила нам обширные эмпирические материалы, в качестве которых нельзя сомневаться. Прекрасные материалы. Объем проделанной работы, методический уровень — все блестяще, безусловно блестяще… — Кудрявцев помолчал. Все ждали; Кудрявцев помолчал, затем решительно тряхнул головой и продолжал: — Но интерпретация? Верно ли доктор Чалпанова истолковала материалы своей экспедиции? Да позволено будет мне сказать, — хорошо ли она расслышала, что шепнул ей о себе ее родной Яконур?
- На войне как на войне - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- О теории прозы - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- Рай в шалаше - Галина Башкирова - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Борис Пильняк - Советская классическая проза
- Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов - Советская классическая проза
- Любостай - Владимир Личутин - Советская классическая проза
- Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза