смотри, амбулатория в нашем плане есть! Значит, весь ты наш план повалишь! Вот смотри — не вру, вот он, план!.. Вычеркни, ежели совести хватит! Ну, вычеркни!

Доктор поднял голову. Уши у него были красные.

— К чему столько шума? — сказал он. — Можно тихонько. А то, смотри-ка… весь пол затоптали…

Закатное солнце пробивалось через листву рябинника под окном; тяжелые, терпкие гроздья были насквозь пронизаны закатным светом.

Полчаса тому назад доктор порвал оба заявления — и в Мосздрав и в милицию. Теперь он писал своему другу большое письмо:

«…но связи между моим решением остаться на два года в деревне и этими событиями ты не уловил до сих пор. Объяснить очень трудно. Я, видишь ли, весьма гнусно чувствовал себя во время беседы с мужиками. Это, собственно, была не беседа, а суд. Они обвиняли меня в том, что я отрицаю за ними право на новую жизнь, план которой они представили мне. Амбулатория значилась в этом плане, и против нее стояла пометка красными чернилами, корявым почерком — одно слово: „выполнено“. И ты понимаешь? Я не мог зачеркнуть этого слова».

И еще сильнее, чем вчера, охватила доктора тоска по бледным трамвайным молниям, по автомобильной сирене, по Москве.

Поздно вечером вернулась Устинья. Она прошла в свою комнату, не заглянув к доктору.

Доктор позвал:

— Устинья Димитриевна!

Она вошла.

— Мы будем сегодня ужинать?

— Я уезжаю от вас, — сказала она.

— Ерунда! Я знаю, что вы ни в чем не виноваты.

Она заплакала, отвернулась.

— Деревня надсмеется теперь… А я? Что я, порченая или больная?..

Она хотела уйти. Он задержал ее. Она заплакала еще сильнее…

…Ночью доктор сказал Устинье:

— Устя, ты все-таки медицинский работник. Как тебе не стыдно верить в какие-то привороты?

Она уже уснула. Доктор отвернулся. Забытье охватывало его. Он вздрогнул от осторожного, вкрадчивого шума.

У открытого окна стоял Кузьма Андреевич и шарил в комнате лучом своего фонаря.

— Я, мил-человек, — успокоил он доктора. — Сторожей проверить ходил. Как спите-то — вместе?

— А тебе что? — рассердился доктор. — Дай ты мне хоть ночью покой!

— Мне спокой твой, Алексей Степанов, не нужен. Спите-то как, вместе?.. Я чегой-то не разберу в темноте…

И направил широкий луч прямо на кровать.

— Уйди, ради бога! — зашипел доктор.

— Вот и хорошо, что вместе, — мирно ответил Кузьма Андреевич. — Она баба-королева, обижать ее не за что. Чистая баба, строгая. Вот и хорошо… А то носил ты в себе смятенье и нарушенье порядка.

— Какого еще порядка?

В подполе пищала мышь, стрекотал за печкой сверчок.

— А как же… Все в мире рассчитано, мил-человек. Раз ты мужик, то приходится на тебя одна баба. Старая твоя любовь, к примеру, с другим живет, а того мужика старая баба опять же с другим. Так она, цепь-то, и переходит и ворочается к тебе с Устиньей. Значит, должен ты с ней жить.

Старик шумно высморкался.

— Вот потому, полагаю, магометанский закон неправильный. Он, магометанин, заместо одной бабы трех заберет, а где-нибудь, может в Африке, через него двое мужиков без баб мучаются… Цепь-то до них дошла пустая. Нет справедливости в таком законе!

Доктор крякнул. Кузьма Андреевич заторопился.

— Спи, мил-человек, спи!..

Луч выскользнул из комнаты. Доктор смотрел в окно. Напротив амбулатории четко вырисовывалась на ровном небе яблоня; крупные, налитые звезды просвечивали сквозь ее поредевшую листву. Казалось, они свисают на тонких ножках вперемежку с белыми яблоками.

Кузьма Андреевич возвращался домой, умиленный и собой, и доктором, и Устиньей, и председательским планом. «Деткам-то, деткам хорошо будет. А вот ежели у меня и деток нет? Дотянем уж, видно, в хибарке…»

Он так хорошо знал свою избенку, что осматривал ее на ходу воспоминанием — и огорчался. Мечту о хрулинском доме похоронил он собственными руками навсегда, а другого свободного кулацкого дома в деревне не было.

«Ну ладно… Хлеба много, и то слава богу».

И он в десятый раз стал подсчитывать свою долю, и в десятый раз вышло — сто двадцать четыре пуда. И вдруг он сообразил, что ведь это двадцать пять пятериков[54], и даже вспотел. Он проверил свои подсчеты, тут его ударила вторая мысль, и он вспотел второй раз. Они со старухой могли съесть за год самое большое пятнадцать пудов. Остальные были свободными. Можно начинать строить дом. В правлении ссуду можно взять.

— Вот те раз! — прошептал он, присаживаясь на бревно. — Гнался за одним, а схватил другой!

В эту ночь старуха легла спать, не дождавшись его. Он ходил по деревне, выбирая место для нового дома. И деревенский косогор, на котором он прожил шестьдесят четыре года, сразу вдруг изменился — какие-то ямы, значит сырость, подгниет пол, какие-то рытвины, бугры — придется заравнивать. Не годится. Около пруда? Тоже не ладно — лягушки окаянные спать не дадут. Опять же комар…

Собаки рычали на него из подворотен, он все ходил, по нескольку раз возвращался на одно и то же место и опять бежал искать другое.

Ему понравилась ровная высокая площадка. Путаясь в сухом и цепком репейнике, он обмерил ее шагами. Оставался еще запас для палисадника. Колодец вот далеко, придется уговаривать старуху.

Его окликнул знакомый голос. Из лунного тумана вышел председатель.

— Ты что здесь ходишь, Кузьма Андреевич?

— Не спится чего-то… А ты?

— Тоже… Место вот смотрю — свинарник поставить.

Чмокая губами, рассыпая искры, председатель докурил цигарку, бросил в сырую траву.

— Ровно бы ничего место, а?..

— Это? — спросил Кузьма Андреевич с притворным пренебрежением. — Какое это для свинарника место? Колодец далеко…

— Выкопать можно.

— А сырость?

— Ну, откуда сырость?

— Завсегда сырость, — подтвердил Кузьма Андреевич. — Я уж это место знаю. Не смотри, что высокое… На отшибе опять же. Нет, — решительно закончил он, — свинарник здесь ставить не годится.

Председатель молчал.

— Идем, — вкрадчиво сказал старик. — Идем, Гаврила Степанов. Я тебе покажу, где надо свинарник ставить.

Они пошли. Луна светила им в спину, их тени плыли впереди. Председатель шел прямо и размашисто. Кузьма Андреевич то и дело оглядывался на хорошее место, облюбованное для своего дома, отставал, трусцой нагонял председателя и старался шагать с ним в ногу.

ТРАГИК

Когда-то Мамонтов-Чарский был известным провинциальным актером, играл в Саратове, Самаре, в Казани и в других крупных поволжских городах. Публика принимала его хорошо: нравилась представительная фигура, густая черная грива и голос — зычный, с благородным рокотом и слезой. В бенефисы

1 ... 68 69 70 71 72 73 74 75 76 ... 146

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.

Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги

Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза

Оставить комментарий