тут же благовоспитанно отдергиваясь прочь. В их банде мелких всегда говорили: «В семье не щелкай клювом!»
— Болеть на больничной койке не пробовали?
Он с совершенно честными глазами «признался»:
— Пробовал. Мне понравился только один момент — когда вы меня ругали в палате. Все остальное не для меня.
Светлана прикрыла глаза — он и это помнит! Щеки залил глупый румянец. Она же его тогда идиотиной обозвала. К счастью, Александр поменял тему:
— Вера Ивановна Лапшина, кстати, ни самого Дмитрия, ни его визитов не помнит. Она говорила, что ей последнее время снились какие-то дурные сны, не более того.
Светлана вздрогнула, ничего не понимая:
— Простите? Просто дурные сны? По словам Дарьи Лапшиной её сестра давно встречалась с Дмитрием. Она подслушивала их разговоры. Связь между Верой Лапшиной и упырем должна быть прочной — я боялась, что разрыв её будет крайне болезненным. Только навестить Веру Лапшину не смогла из-за собственных проблем.
— Баюша, — напомнил очевидное Александр. — Полагаю, это она.
— Она была в тот момент в больнице госпожи Ерш. Или вы думаете, что она забегала уже после?
— Возможно, — он постучал карандашом по столу, а потом осторожно потянулся за кусочком картошки. Светлана опять увела его в последний момент. Александр и в этот раз стерпел. Даже руку убрал прочь, больше не претендуя на еду. — Возможно.
— Но уж точно не до. Упыри не бывают настолько заботливы, да и предполагать о возможной смерти от наших рук в тот день у Ясного сокола не было.
Громов нахмурился, но ничего не сказал.
Баюша… Когда и как она узнала о смерти своего хозяина? Когда стала откровенной, а когда еще играла на стороне упыря? Чувствуют ли баюны своих хозяев? Чувствуют ли они разрыв связи? Впрочем, она тогда была в больничке у госпожи Ерш. Она тогда еще спала под обезболиванием. Она не могла почувствовать разрыв связи. Можно ли Баюше доверять? Светлана посмотрела на Александра — интересно, а он об этом тоже думает? Он умеет доверять или, как она, подозревает всех и всегда?
Он потянулся к тарелке, Светлана быстро рванула в попытке завладеть последним кусочком картофеля — просто так, вспоминая детство и свою «банду». Только Александр дернул всю тарелку на себя — пальцы Светланы поймали пустоту.
— Попались?
Она довольно рассмеялась, впрочем, быстро осекаясь:
— Ешьте, Александр. Вам явно нужнее — вам надо набираться сил.
Он вернул тарелку назад, придвигая её к Светлане:
— Мне как бы нельзя… Доедайте.
Он был при этом такой потешно-мрачный, что хотелось его утешить. Хотя он прав. Ему нельзя, ему может стать хуже. Она, чтобы не соблазнять Александра, быстро съела последний кусочек и спрятала тарелку под салфетку.
— Так, может, продолжим, Светлана?
Она вздрогнула. Он впервые назвал её просто по имени, и это прозвучало так мягко, так интимно, так… Как он говорил? Необычно? Или тут подходит больше его «холера»? Так нежно, что никакой «свет души» не сравнится. Всего лишь имя, а на сердце хорошо.
Стучит в окно дождь. Шумит о чем-то о своем вода в водосточных трубах, а на душе тепло, словно опять дома, дома, в котором не была целых десять лет.
Александр чуть наклонил голову на бок:
— Я что-то не так сказал?
— Все так, что вы… Все так. — Она заставила себя погасить глупую улыбку — сейчас она иной у неё и быть не могла, — и собралась с разбегающимися мыслями. — Давайте с начала. С того самого дня…
— Сегодня как раз та самая ночь, — неожиданно напомнил он.
Светлану окатило холодом, заодно настроило на рабочий лад:
— Да. Я помню. Тогда было сложно. Я почти не помню ту ночь. Осознала только, что нахожусь почему-то в воде, а вокруг тьма и крики утопающих.
— Говорят, удар волны был такой, что выбрасывал людей из домов…
Она его поправила:
— Вымывал, уже скорее. Было много жертв. Было… Сложно. Я выжила чудом, только из-за отца… — Светлана все же пояснила на всякий случай: — только из-за того, что он тот самый Кошка. Полагаю, Дмитрию пришлось хуже — он банально был младше меня. Всего лишь восемь лет, совсем ребенок. Причем он был в самом эпицентре событий.
Александр вмешался:
— При нем был баюн.
— Может быть… — Она принялась размышлять, отгоняя черную, утягивающую на дно воспоминаний ледяную воду Балтики: — сложно гадать: когда Дмитрий погиб. Может, утонул. Может, его позже поймала нежить. Может, его обратили случайно. Может, специально. Может, его просто неправильно похоронили, и он стал заложным мертвецом. Факт в том, что он стал упырем — в ту ночь или после. Или его таким сделала Вырезова. Учитывая приезд графа — все может быть. А, может, граф пытался его спасти. И такое тоже нельзя упускать из виду.
Александр нахмурился:
— У меня коротки руки о таком расспрашивать госпожу Вырезову.
— Её буду допрашивать я, Александр. А вы будете стоять рядом и задавать умные вопросы, потому что я такому не обучена.
Он долго, цепко рассматривал её, хмурясь и что-то обдумывая. Светлана даже не пыталась предполагать, какие мысли сейчас крутились в его голове. Все равно не угадает.
— Вы уверены, что у вас не будет из-за этого неприятностей?
— Уверена. — Снова ненужные воспоминания утянули её прочь из теплой, уютной комнаты, пропахшей бергамотом и едой. Холод. Голод. Страх, загоняющий в леса прочь от внезапно озверевших взрослых. А мальчишке было всего восемь лет.
— Светлана? Вы в порядке? — голос Александра был участливо-мягок.
Выныривая из прошлого, она сглотнула и кивнула:
— Да… Да, простите. Я тогда забилась со стайкой выжившей ребятни подальше в лес. Там можно было выжить, пока взрослые делили власть, грабили, убивали и выживали. Первое время это было правильно, а потом… Уйти подальше в лес оказалось большой ошибкой — тех, кто не сбежал напугано в самую чащу, нашли первыми и распределили по приютам. Нас ловили больше полугода. — Она подняла глаза на Александра и не удержалась, спросила: — а вы где были в те дни?
Он криво улыбнулся:
— Я был в зачищающей команде. Проверял правильность захоронений, ловил убийц и грабителей, но в основном, конечно, уничтожал нежить. Её тогда необычайно много вылезло.
— Вы тогда выгорели?
Она намерено избегала слова «кромешник» — не хотелось все же так называть Александра. Именно его не хотелось.
—
