Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно гул турбин затихал над аэродромом. У машин собирались техники, механики, младшие авиаспециалисты. Керосинозаправщики тотчас же подъезжали к истребителям, чтобы наполнить горючим опустевшие баки, — боевые машины на приграничном аэродроме всегда должны быть готовы к взлету.
Из окна СКП Шиханский видел, как мчался через аэродром открытый «газик». В нем сидели Мочалов, его заместитель Ефимков. Спустя минуту узкая лесенка, ведущая на второй этаж СКП, задрожала от тяжелых шагов. Полковник Шиханский с равнодушным видом повернулся спиной к выходу. Лицо его, располневшее, чуть желтоватое, моментально приобрело замкнутое выражение. Застыли глаза, и резче обозначились на щеках складки. Можно было подумать, что это смотрит человек, которому глубоко безразлично, сколько самолетов прилетело, как они совершили посадку и произвели рулежку и, тем более, кто придет к нему сейчас. Именно в таком подчеркнутом спокойствии усматривал Шиханский способность старшего начальника заставить подчиненных проникнуться к себе уважением и почувствовать некоторую боязнь. И действительно, шаги у него за спиной стихли значительно раньше, чем раздался голос Мочалова:
— Товарищ полковник, разрешите войти.
— Да, да, — рассеянно отозвался Шиханский, словно только что очнулся от задумчивости.
Мочалов, запыхавшийся от быстрой ходьбы, вытянулся в положении «смирно». За ним, комкая в руках шлемофон, стоял Ефимков.
— Товарищ полковник, — громко доложил Мочалов, — полк закончил переучивание и прибыл на место базирования. Перелет выполнен без происшествий.
Шиханский шагнул к нему, внезапно заулыбался, приветливо сощурились глаза под редкими бровями. Он протянул Мочалову руку и бодро сказал:
— Вольно, подполковник. Однако вы упустили в своем рапорте одно слово. Надо было сказать не просто «прибыл», а «благополучно прибыл». Именно благополучно, если, конечно, не брать во внимание корявую посадку офицера Ларина.
Шиханский опять улыбнулся, а Мочалов смущенно кашлянул, уловив в этом полушутливом замечании укор. Он хотел что-то ответить и сделал порывистое движение, но полковник жестом остановил его.
— Ничего, Мочалов, ничего. Эта посадка не ложка, а малюсенькая капля дегтя в хорошо выполненном перелете на новых машинах. Будем считать, что все благополучно, тем более, что последний отрезок маршрута вы шли в трудных условиях. Я доволен, полк вы привели вполне прилично. Летный состав, вероятно, устал?
— Так точно, товарищ полковник.
— Распустите его немедленно по домам. Сегодня никаких совещаний и никаких разборов. Вас всех семьи заждались.
— Не только семьи нас, — загудел Кузьма, — и мы их.
— Ну, можно сказать, вы уже на пороге радостной встречи, — быстро произнес полковник, снова принимая озабоченный вид. — Завтра — отдых. Затем даю вам три дня на то, чтобы боевая техника была приведена в полный порядок. А потом за учебу. Помните, что полеты потребуют от вас большого напряжения.
— Да, товарищ полковник, — подтвердил Сергей, — пользоваться прибором в полетах наперехват дело сложнее. Я уже раз попробовал и убедился.
Шиханский ладонью провел по худой щеке и вздернул плечами:
— Сложное? — прищурился он, словно от солнца. — Ну, Мочалов, разочаровываете вы меня. Я на вас как на каменную гору надеюсь, а вы пасовать перед трудностями собираетесь.
— Вы меня не совсем верно поняли, — поправился Сергей, — сложная задача — это не значит невыполнимая.
— Вот именно, подполковник, — одобрительно кивнул головой Шиханский. — Ваши слова дают мне основание верить, что выполните вы и новую, более трудную задачу, возложенную на ваш полк. Вам предстоит в ближайшее время испытать новую машину в полетах на высоту. Для этой цели сюда путь держит конструктор генерал Северцев.
— Северцев! — воскликнул Сергей, — тот самый…
Сергей Степанович тотчас же вспомнил лицо пожилого человека, так хорошо знакомое по портретам каждому летчику-реактивщику.
— Да, тот самый, — подтвердил Шиханский, — он страшно хочет, чтобы эту машину как следует-погонял на высоте не заводской испытатель, а строевой летчик, основной потребитель конструкции. К тому же на одну из машин поставят кое-какое новое оборудование, облегчающее на высоте пилотаж.
IIЛейтенант Ларин сидел у себя в комнате и листал толстый черный альбом. В альбоме хранились фотографии родных и знакомых. Но сейчас он искал там другое. Бережно вынул он заложенные между двумя листами альбома голубые курсантские погоны. Это были те самые погоны, которые он впервые нашил на свою гимнастерку в авиационном училище, куда поступил, закончив спецшколу ВВС. Губы лейтенанта сложились в горькую усмешку. Ларин бережно провел пальцами сначала по одному, затем по другому погону, пробуя, не запылились ли они. Нет, погоны были чистыми. Он поднес их к лицу, даже понюхал и положил на место.
Потом он перевернул в альбоме еще одну страницу и увидел вырезку из многотиражки. В небольшой заметке рассказывалось о его успехах в обучении летному делу. Заметку эту Ларин знал наизусть, слово в слово, но сейчас начал читать ее опять. Услышав за спиной шаги, он торопливо встал.
— Дверь у вас не заперта, лейтенант, — прозвучал надтреснутый тенорок Пальчикова, — вот я и вошел без спроса. Совсем по пословице: «нежданный гость хуже татарина». Может, во мне и впрямь есть что-то от татарина, а? Где у вас зеркало, лейтенант?
Пальчиков подошел к висевшему в углу зеркалу, поправил волосы и весело присвистнул:
— Ничего нет. Истинно русское лицо. Чем занимаетесь, лейтенант?
— Альбом вот со всякими детскими и курсантскими снимками рассматриваю.
— А-а, мемуарное настроение? Надо о будущем, о завтрашнем дне подумать, а вы о прошлом.
Ларин угрюмо наклонил голову, захлопнул альбом. Глаза у него сузились, и полоски бровей над ними слились.
— А какое у меня будущее, товарищ командир звена? Отчислят меня за сегодняшнюю посадку, не иначе.
— Да, посадочка у вас была сегодня такая, что у меня мурашки по спине проскользнули, — не переставая улыбаться, сказал Пальчиков. — Еще бы немного, и вы бы классически разложили аэроплан. И какой аэроплан! Не «По-2» древний какой-нибудь, а реактивный…
— …который дороже такого непутевого летчика, как я.
— Ну, это положим, — перебил Пальчиков, — что касается меня, то я привык считать, что самое дорогое в авиации — это одушевленный предмет… То есть, летчик… Душно что-то у вас…
Ларин открыл окно. В небольшую комнату ворвался холодящий вечерний ветерок. Ларин задумчиво посмотрел на далекую перспективу горного хребта. Вершины были освещены заходящим солнцем, и снег на них от этого приобрел мягкий розовый цвет.
— Мне так и кажется, товарищ старший лейтенант, — грустно заметил Ларин, — что сейчас, пока мы с вами беседуем, командир полка пишет приказ о моем отстранении от полетов.
— Когда кажется, — нужно креститься, — сухо прервал его Пальчиков, — эх вы! Не дорога вам, оказывается, честь нашего звена.
— Нет, дорога! — убежденно воскликнул Ларин, — очень дорога. Поэтому и стыдно, что вас подвел.
Пальчиков насмешливо скользнул по нему зеленоватыми глазами.
— Стыд на этот раз можете оставить при себе, — отрезал он. — Понятно? А мне упорство, настойчивость, волю выложите. Вот!
— Да как же, если у меня не получается, — почти с отчаянием воскликнул лейтенант Ларин, и на его макушке смешно встрепенулся рыжий, совсем мальчишеский вихор, — что же мне делать?
— Прежде всего, не впадать в меланхолию, — холодно посоветовал Пальчиков. — Подумаешь — страдания молодого Вертера! Нужно проще и мужественнее смотреть на трудности. Тогда и порядок будет. Я вот знал одного молодого летчика, Ларин. В недалеком прошлом то, что расскажу, было. Тоже вроде вас летал. Что ни посадка, то промаз и промаз. Бедный истребитель до самого конца бетонки выкатывался. «Козлов» отдирал — не счесть. И махнули было на этого парня рукой. Дескать, в отставку списать. А он тоже, вроде вас, вместо того, чтобы бороться, взял да повесил голову.
Пальчиков неторопливо опустился на свободный стул и согнутым пальцем постучал себя по лбу.
— Тормозных щитков в этом агрегате тому товарищу не хватало. И нашелся у нас в полку человек, который приделал эти тормозные щитки и работать их заставил. Замполит наш бывший, подполковник Оботов. Пришел к нему и кулаком по столу как стукнет: «Вы, — говорит, — настоящий советский человек или нет? Неужели вы даром носили в детстве пионерский галстук, а потом комсомольский значок, а теперь кандидатский билет в члены партия? Неужели вы даром пели хорошие советские песни о мужестве и геройстве. Неужели вы даром читали про Павку Корчагина и летчика Маресьева?.. Как взял его в работу, так что у того даже рубашка к спине прилипла. Отругал его наш Оботов, а потом все до капельки рассказал, с чего надо начинать самостоятельную подготовку, какие тренажи и как проводить в кабине. Сам стал к нему на тренажи приходить, каждый вылет разбирал. На общем разборе полетов — оно, знаете, одно дело. Там не всегда про все время есть командиру сказать. А вот когда каждую твою промашку оценивают да про каждый успех говорят — здорово получается. Летчику, о котором я говорю, наука пошла впрок. Получился из него кадр, в составе любых групп теперь летает.
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Генерал Доватор - Павел Федоров - Советская классическая проза
- Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей - Советская классическая проза
- Элда и Анготэя - Александр Степанович Грин - Рассказы / Советская классическая проза
- Завтра была война. Неопалимая Купина. Суд да дело и другие рассказы о войне и победе - Борис Васильев - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
- Гибель гранулемы - Марк Гроссман - Советская классическая проза
- Романтики и реалисты - Галина Щербакова - Советская классическая проза
- Рябина, ягода горькая - Геннадий Солодников - Советская классическая проза
- Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев - Прочие приключения / О войне / Советская классическая проза