Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пальчиков встал и медленно прошелся по комнате.
— С вами подобное же происходит, Ларин, — продолжал он, — значит, надо взять себя в руки. Больше твердости, упорства. У вас все данные летчика-истребителя. Я вам поместному скажу, каждый день буду вам помогать, но и вы приложите силенки. Идет?
Ларин вскинул голову.
— Спасибо, товарищ старший лейтенант. Значит, вы верите в меня? С завтрашнего же дня возьмусь за тренажи и теорию. — Лейтенант помолчал и добавил: — А тот летчик, про которого вы только рассказывали, он что, и теперь в нашем полку служит?
— Служит.
— И кто же это?
— Ваш покорный слуга, маэстро, — рассмеялся Пальчиков и, сняв с головы фуражку, шутливо раскланялся с опешившим лейтенантом Лариным…
IIIДома одиночество тяготило Сергея Мочалова. Когда он останавливал взгляд на портрете жены, на ее больших, ясных глазах, ему казалось, что и в них живет такая же тоска, что и в его душе. Острая тоска по встрече. Она гнала из дому. Мочалов старался как можно меньше бывать в своей комнате, где каждая вещь напоминала Нину.
Новые самолеты в первых же полетах обнаружили свои особенности, показали летчикам свой «характер». Одним из первых вылетел на перехват учебной цели — бомбардировщика, поднятого с соседнего аэродрома, Цыганков. Двадцать минут вел он поиск, то и дело принимая с командного пункта короткие распоряжения офицера, руководившего наведением на цель.
— Крыша — триста, — звенело в эфире, — ручей — двести сорок, скорость восемьсот, пять минут.
По зашифрованной переговорной таблице под словом крыша подразумевалась высота, цифра триста означала десять тысяч метров, ручей — курс.
И пока гудели турбины в воздухе, на земле оператор напряженно следил за тем, как на экране локатора перемещаются две отметки целей — отметка, обозначающая «воздушного противника», и отметка, обозначающая самолет, ведущий поиск.
Отметки все ближе и ближе надвигались друг на друга, так же, как в воздухе надвигались друг на друга истребитель и бомбардировщик. Все короче и короче становилось расстояние между самолетами и, наконец, достигло той величины, с которой начинал действовать новый прибор.
Полковник Шиханский, лично руководивший первым перехватом, процедил сквозь зубы:
— Теперь опеки достаточно. Пусть сами выходят.
В воздух ушла команда:
— Я — «Планета». «Первый» приказал встречать гостя самостоятельно. О сближении доложить.
— Я — «Сокол-пятнадцать», — передал на землю Цыганков, — вас понял.
И с этой секунды началось самое трудное. Маленькая подвижная черточка на экране прибора у Цыганкова показывала «противника» впереди. Цыганков мчался над верхним слоем облачности по ее указанию и проскочил цель, не успев произвести атаку. Черточка на приборе отплыла вниз, словно говоря ему издевательски: не поймал. И снова команда дежурного штурмана выводила его на цель. Так повторялось три раза. Цыганков заглушал в себе пугающую мысль: «Уйдет. Не перехвачу». И только в четвертый раз, вовремя сделав разворот, он сумел удачно выполнить прицеливание. Весь загоревшись от радости, он передал: «Гостя» вижу. Атакую». На земле, на командном пункте Шиханский с непроницаемым лицом сказал радисту:
— Атаки прекратить. Пусть идет домой.
Устало вылезая из кабины, Григорий откровенно признался Мочалову:
— Трудно было, командир. Ох, и трудно!
— Где же вы видели, замполит, чтобы новое давалось без труда, — весело улыбнулся Сергей Степанович. — Хорошо хоть — перехватили. Задал бы нам Шиханский…
— Но вы понимаете, — настойчиво повторил Цыганков, — мне было трудно. Мне, старику. А что будет, когда мы станем поднимать на такие перехваты молодежь?
— И что же вы предлагаете?
Медленно стаскивая с головы Шлемофон, Григорий сказал:
— Большую работу надо вести. Одних методических занятий мало. Мне думается, товарищ командир, надо во всех эскадрильях провести партийные собрания по этому вопросу, иначе народ не мобилизуешь. С молодняком нужны дополнительно беседы и тренажи.
— Одобряю, — согласился Мочалов.
Вскоре работа в эскадрильях закипела. Дни наполнились занятиями, разборами полетов, тренажами. Учились летчики. Учились техники под руководством Скоробогатова.
Мочалов ежедневно в пять утра выходил из подъезда своего дома. Вдыхал холодный воздух предгорья, так напоминающий своей чистотой родниковую влагу, осматривал горизонт, прикидывая, соврали или не соврали «ветродуи», обещавшие «подходящую облачность». Потом подкатывал Ефимков на «газике», и, наскоро позавтракав в столовой, они мчались на аэродром.
Стояли дни с низкой облачностью и ветром, с редкими, скупыми дождичками. Их никак нельзя было пропускать, потому что только в такие дни можно было обучать летный состав сложным видам подготовки. Мочалов работал чуть ли не сутками. Иногда, закончив в семь вечера дневные полеты, он оставался тут же, чтобы поприсутствовать на ночных, начинавшихся в девять и длившихся до утра.
Когда солнце рассеяло облачность и небо над Энском победно заголубело, сложные полеты пришлось прекратить, и Мочалов перенес внимание на обучение молодых летчиков технике пилотирования. Он решил сделать три полета в паре с лейтенантом Лариным и вызвал его накануне в штаб. Вместе с Кузьмой Ефимковым Мочалов составлял плановую таблицу, когда в кабинет вошел Ларин. Лицо лейтенанта было бледным. Он нервно комкал ремешок планшета.
— Чего волнуетесь? — сердито спросил Сергей Степанович, глядя на него уставшими глазами.
— Простите, товарищ командир, — окончательно растерялся Ларин, — когда мне сказали, что вы меня вызываете, я решил, что речь пойдет о моем отстранении от полетов за последнюю посадку.
Кузьма посасывал папироску, прислушиваясь к разговору.
— Какой прыткий, — усмехнулся Мочалов, — значит, сразу к такому заключению пришли? Ерунда. Самое лучшее средство научить летчика летать — это заставить его летать. И часто. Вот и Кузьма Петрович подтвердит. Понятно?
— Понятно, — машинально повторил Ларин, ровным счетом ничего не понимая.
— И решение мое таково. — Сергей положил руку на белый лист плановой таблицы с видом, означающим: «Решение твердое, бесповоротное». — Вы будете летать, пока стоит хорошая погода, и по два раза в день. — Сергей поморщил лоб и прибавил: — А если себя хорошо покажете, то и по три! На завтра я вас включил в плановую таблицу. Подойдите ближе. Утром вместе со мной сделаете полет по кругу на учебном. Справитесь с посадкой, пущу на боевом. Пойдем вот по этому маршруту парой.
Подполковник взял из стоявшего на чернильном приборе деревянного стаканчика остро отточенный карандаш и по разложенной на столе пестрой карте провел тонкую линию. Она начиналась от Энска и углублялась в коричневый горный массив, заканчивалась почти у самой вершины хребта. Кузьма Ефимков улыбнулся, наблюдая за движением карандаша, и, когда Ларин вышел из кабинета, сказал, сбивая пепел с угасающей папиросы:
— Значит, не выдержало сердечко! Решил поближе к геологам маршрут проложить?
Мочалов слегка покраснел и засмеялся:
— Что же поделать — и у командира истребительного полка сердце не камень!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
IДорога кончилась, исчезла и тропинка. Изыскатели карабкались по голым скалам меж огромных угрюмых гранитных валунов, напоминающих в темноте кладбищенские памятники. Шли в строгом порядке: впереди Гриша Оганесян, за ним три буровых мастера, в самом конце цепочки Игорь Бекетов и Нина.
Все были нагружены. Гриша нес тяжелый ящик с кипрегелем и рюкзак с провизией. Буровые мастера — пару пестрых геодезических реек, складную палатку и треногу. Громоздкий ящик захватил Бекетов. Улыбаясь, он говорил, что доставит его к месту назначения не хуже ишака Мульки. Нину, единственную в этой небольшой экспедиции женщину, решили освободить от всякой ноши, но она наотрез отказалась и взяла рюкзак с провизией.
Гриша Оганесян шел легко и пел длинную песню на армянском языке. Песня была печальная, древняя, как и самый род Гриши Оганесяна.
Буровые мастера, не привыкшие к трудным переходам, тяжело отдувались и почем зря ругали горы, недоумевая, кто их мог только выдумать.
Нина тоже устала. Ремни рюкзака резали ей плечи. Она уже не однажды снимала его и несла в руках. Перед ней широким шагом опытного альпиниста двигался Бекетов. Рукава его клетчатой рубашки были закатаны, обнажая крепкие мускулистые руки. Бекетов часто оборачивался и предлагал Нине взять у нее мешок с продуктами. Остановившись, он ждал, пока она, тяжело дыша, приближалась к нему. И странное дело: незнакомое чувство неприязни вдруг овладевало Ниной. Ей не хотелось показаться слабой и беспомощной перед этим человеком, она не хотела принимать от него никакой помощи. Под войлочной широкополой шляпой оживали прядки ее светлых волос и на ветру бились о лоб, покрытый каплями пота.
- Свет-трава - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Бабушка с малиной - Астафьев Виктор Петрович - Советская классическая проза
- Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков - Детская проза / Советская классическая проза
- Гибель гранулемы - Марк Гроссман - Советская классическая проза
- Журавлиные клики - Евгений Петрович Алфимов - Советская классическая проза
- Чекисты (сборник) - Петр Петрович Черкашин (составитель) - Прочая документальная литература / Прочие приключения / Советская классическая проза / Шпионский детектив
- Р. В. С. [2-е издание 1936] - Аркадий Петрович Гайдар - Прочая детская литература / Советская классическая проза
- Приволье - Семен Петрович Бабаевский - Советская классическая проза
- След человека - Михаил Павлович Маношкин - О войне / Советская классическая проза
- Три станка - Мариэтта Шагинян - Советская классическая проза