Форма входа
Читем онлайн «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
оценили мою «наоборотность» — то, что сначала была критика, а уж после — проза.
То же самое было и в студенческие годы: я обобщала с удовольствием, а копить факты ленилась, была студентка «наоборот», и получила пять с плюсом на экзамене по… истмату, так как рассказывала про фашизм не по учебнику, а по Гансу Фалладе и по Томасу Манну. Это профессора сразило, и он побежал в деканат — рассказывать, какую жемчужину нашел. Там его быстро окоротили, сообщив, что эту жемчужину как раз исключили из доблестных рядов. И мне еще было его жалко, когда он, побитый, вылез бочком-бочком из деканата и поплелся прочь, отворачиваясь от меня.
В тридцать лет, во время очередной вынужденной безработицы, я поняла, что надо бросать школу и переходить на вольные хлеба, а то романа мне не написать. И я бегала делать интервью, писала в газеты, делала искусствоведческие сценарии для телевидения — сначала жила на пятнадцать-двадцать рублей в месяц, потом стала и зарабатывать, но моя няня не верила в вольные хлеба, а она была единственный человек, с которым я считалась, — и я снова вернулась в школу, и снова, разумеется, по блату.
По ее желанию я согласилась на прикрепленчество — то есть на заочную аспирантуру по методике литературы — и сдавала кандидатские (плохо!), и писала совершенно идиотскую диссертацию.
Склад ума у меня ненаучный, над диссертацией я злилась ужасно, словом, это был компромисс чистой воды, и мой научный руководитель с легкой душой предоставил меня собственной судьбе. Одновременно я стала вести практику студентов по литературе — то есть ходила с ними по школам, где им полагалось давать пробные уроки под моим руководством. Это настоящая работа, и трудная, и именно за нее, а не за высосанные из пальца научные труды, надо присуждать ученую степень (уж если так это надо!). Заниматься со студентами все же интересней, чем с учениками, хотя и студенты иной раз поражали дремучестью и полной неприспособленностью к решению чисто филологических задач. Но и тут меня поджидали открытия. Привыкнув к нашему государственному антисемитизму, я, соответственно, привыкла и думать, что преследуют одних евреев, начисто забыв о расстрелянных калмыках, выселенных крымчанах и прочих. И тут увидела, что моих студентов-северян тоже обижают, — они в своей сдержанной манере жаловались, как их дразнят на улице и как их не любят преподаватели, отстраняют от себя, ставят ниже, чем своих, русских. И увидела, как трудно им, приехавшим из-под Тюмени, из тундры и тайги, приживаться в большом городе, где они никому не интересны. И как понятно их желание спрятаться за чужой национальностью: так, дочь коряка и украинки ничтоже сумняшеся писала себя в паспорте русской, а уж коми-зырянин, женившись на ненке, вовсе без всяких записывает своих детей русскими — и это приветствуется.
А с чем мне еще пришлось столкнуться в так называемых творческих организациях! Как редактор художественного телевидения на планерке с пеной у рта возмущался, что за поэт такой — Багрицкий, и подумайте, ведь это — пропаганда порнографии, что он там пишет: контрабандисты везут презервативы! Да у нас и слова-то такого не знают! Почему такое надо тащить на наш ленинградский экран? А цензор, которая вычеркнула выражение «города и веси» на том основании, что ей оно непонятно, — значит, и читатели не поймут. А администрация телевидения: в сценарии о живописи Италии XIV века потребовали убрать слова «ангел», «нимб» и «мадонна» как выражающие религиозную сущность. Никаких ангелов!
И не только ангелов. Машинистка упорно печатала вместо «Тициан» — «Тицман», в коридорах болтались всклокоченные девицы, которых то и дело застаешь в рискованных позах с юнцами в неопрятных свитерах, — казалось, в этом молчаливом стоянии у стен и состоит их служебная функция, а миловидные редактрисы, обнаруживавшие удивительное невежество по части всего, чему их не обучали на факультете журналистики, особенно после того, как редакторов знающих уволили по мановению руки тогдашнего обкома за то, что Солоухин на экране пару раз мягко упрекнул всех за равнодушие к церквам. Уже во времена сравнительно недавние сценарий о Есенине был буквально растерзан за то, что судьба поэта прослеживалась как трагическая, а творчество — как конфликтное по отношению к эпохе. Приговор гласил, что как автор идейно порочного сценария я теряю отныне доступ в ленинградский телецентр, и да будет это наказание в устрашение всем прочим!
Надо сказать, мне нравилось заниматься со студентами. Никто не мешал мне показывать им не только как надо строить урок, но и — что необходимо знать, чтобы подступиться к созданию этого урока. Жаль только, что в качестве почасового преподавателя я получала не более ста пятидесяти часов в год — и соответственно столько же денег, а как я на них проживу, это никого не интересовало. Правда, после мне прибавили часов, и я стала получать двести пятьдесят и даже шестьсот рублей (в год). Просто удивительно, как у нас, в нашей юной прекрасной стране, легко можно загнуться с голоду! Говорят, в странах Запада никто не вмешивается в твои дела, и все же существуют такие службы, которые могут подыскать ту работу, которая тебе так или иначе подходит. Но у нас это невозможно. Зато у нас умеют ободрать работающего человека так, что он еще и должен останется работодателю — у нештатного работника вообще нет прав. Так, для «Вечернего Ленинграда» по заказу заведующей отделом культуры я делала интервью (с Ниной Ургант, Игорем Дмитриевым и другими). Витоль, завотделом, меня еще поторапливала — дескать, эти материалы нам нужны срочно. А они не только не были напечатаны, но я даже не услышала извинения — напротив, от другой редактрисы позднее узнала, что Витоль меня ненавидит. За что? Могу поделиться только догадками. Очевидно, за мою нерасторопность: я честно записывала то, что мне говорили, особенно интересно это сделал художник театра Босулаев, который только что вернулся из Европы. Хотя это и был всего-навсего шестьдесят третий год, Босулаев не стеснялся в выражениях — крыл родную страну почем зря, сравнивая нашу жизнь с румынской (!). А я, млея от наслаждения, записывала. Но и актеры особой лояльности не выказали, а попросту делились своими впечатлениями и соображениями — и я с туповатой добросовестностью это представила. Очевидно, результат был неожиданным и не вписывался в какие-то рамки, и Витоль заподозрила меня в злокозненном подборе высказываний, — уж не знаю. Да разве она одна поступала так!
На телевидении, стараясь мне помочь, со мной подписали договор, где указали сумму оплаты сценария, который
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.
Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги
- Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
- Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
- Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
- Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика
