Форма входа
Читем онлайн Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
антрепренер. — Пойду на военную службу по части продовольствия, меня возьмут.
На следующий день, когда стемнело, Мамонтов, решительный и серьезный, напялил пальто.
— Надеюсь, Владимир Васильевич… — трепетно сказал суфлер. — Вы, того, помягче, вы не горячитесь. Может, еще обойдется как-нибудь. Вы уж постарайтесь для общего спасения.
Комиссар принял Мамонтова в той же комнате. Гудело мутное пламя в чугунке. Вокруг дома лил, хлюпал дождь, окна были рябыми от капель. Комиссар сказал:
— Дело в следующем. Перво-наперво — скамейки. Ломать их нельзя. Так и скажи своим, нельзя, мол, не велю! Народное достояние.
— Холодно…
Комиссар движением руки остановил Мамонтова:
— Знаю. Завтра получишь дрова на станции. Три подводы. Не хватит — еще дам. А скамейки ломать нельзя. Сколько работы — скамейку сделать, а вы ее — на дрова. Ты сосчитай, запиши. Скамейки там и прочее имущество — за это за все ты отвечаешь.
Он прошелся несколько раз по комнате из угла в угол. Мамонтов смирно ждал, сложив руки на животе.
— Пайков у нас лишних нет, — отрезал комиссар так сердито, словно бы Мамонтов давно докучал ему с этими пайками. — Самим не хватает, бойцам полностью не даем. Так и скажи своим, объясни, что, мол, тяжелое положение. Керосину там или дров — это можем, а уж насчет пайков — извини.
— Мы не просим. Сами продержимся как-нибудь.
— Вот, — одобрил комиссар. — Правильно. Теперь, значит, короче, по-военному. Два дня в неделю для бойцов, понял? Все места. В остальные дни — пятьдесят мест. Так и скажи своим.
— Хорошо, — ответил Мамонтов.
— И еще — о пьесах, — снова начал комиссар. — Бойцам революционное нужно играть, товарищ Мамонтов. В бойцах нужно дух поднимать.
— Мы бы сыграли. Пьесы нет. В Москве и то, наверное, нет.
— Правильно, пьес революционных нет… — Комиссар заглянул в печку, подкинул дров, потом не спеша закурил, погладил свою круглую бритую голову. — Это верно… — Вдруг он оживился, нашел выход: — Сочини, товарищ Мамонтов! Человек ты ученый, грамотный.
Мамонтов остолбенел. Комиссар не слушал его возражений.
— На фронте у нас был один солдат — церковно-приходскую кончил и мог сочинять стишки. А ты, поди, гимназию кончил, как же ты сочинить не можешь? Это, выходит дело, саботаж?..
Страшное слово напугало Мамонтова до слабости в ногах, он торопливо согласился. Да, он будет писать пьесу и постарается закончить ее побыстрее. Обязательно победу в конце. Хорошо, будет победа. До свидания; время позднее, пора возвращаться домой.
В театре все уже залегли спать. Коптилка, освещавшая зрительный зал, потухла. Мамонтов ощупью пробирался к сцене.
— Тут ходишь хлопочешь за всех, а они подождать не могут, свет погасили! — ворчал он, выбираясь из нагромождения досок и палок, наваленных в самом проходе.
— Осторожнее! — крикнул со сцены антрепренер, но опоздал со своим предупреждением — Мамонтов запутался ногами в обломках и, крякнув, грузно свалился на бок.
— Упали? — сочувственно осведомился антрепренер. — Эк вас угораздило!..
Мамонтов медленно встал, сопя от боли и злобы.
— Опять скамейки? Предупреждаю, прекратить! Прекратить!
Он грозно влез на сцену, швырнул подобранный обломок.
— Я отвечаю! И буду карать!
Проснулся Логинов, блеснул медью своей головы.
— Это хамство, любезный! Вы что, напились там со своими друзьями?..
Мамонтов долго смотрел на Логинова, дыша от злости через нос. Наконец сказал:
— Вам следует молчать. Между прочим, там справлялись о вашей личности. И вообще справлялись…
В ночной тишине послышался тихий стон перепуганного насмерть суфлера.
5
Пьеса двигалась очень туго. Мамонтов не знал, какие слова должны говорить коммунисты, а какие — не должны, и очень боялся нечаянно сунуть в пьесу что-нибудь контрреволюционное. Он обращался за советом к суфлеру, к антрепренеру, но что могли они посоветовать? И Мамонтов страдал в одиночку, сидя в углу, отгороженном старыми декорациями. Ветер громыхал оторванным углом крыши, из разбитого, заставленного фанерой окна несло холодом и сыростью.
«Андрей: Наша цель — свобода, равенство, братство», — тоскуя, писал Мамонтов, а тремя строчками ниже — опять: «Мы добиваемся равенства, свободы и братства…» Ничего более революционного он придумать не мог, надевал в унынии пальто, калоши и выходил на площадь проветриться.
Странно было видеть его одинокую черную фигуру на площади, среди пустых амбаров, поваленных ларьков и сорванных вывесок. Утомительно гудит ветер, плывут низкие темные тучи. По ветру боком врассыпную несутся черные галки. Темнеет, на западе, над колокольней — красная щель, резко отграниченная краями туч, оттуда смотрит грозное цветом солнце, но тучи уже сдвинулись, спеша закрыть, спрятать мокрую встревоженную землю. Мамонтов уходит с площади.
Путь его был всегда одинаковым: Дворянская (теперь Карла Маркса), Торговая (теперь Красногвардейская), Киевская и та же базарная площадь. Он замечал перемены в городе — появилось много красноармейцев, во дворах под навесами стояли зеленые военные двуколки и даже пушки, охраняемые часовыми. В трактире помещался цейхгауз, городская больница была переименована в госпиталь.
У казначейства Мамонтов останавливался, раздумывая, не зайти ли поговорить с комиссаром. Но столько военного народа суетилось во дворе и так внушительно стоял часовой у ворот, что он снова и снова откладывал свой визит.
В театр возвращался он как раз к чаю. Самое лучшее место у печки теперь принадлежало ему. Он, покряхтывая, грел ноги, спину, а суфлер все подливал ему кипятку в жестяную кружку.
— Говорят, сильно жмут красных на фронте. Вы не слышали? — спрашивал антрепренер.
Мамонтов, как это и подобает человеку, приближенному к власти и много знающему, не спешил отвечать.
— Раненых привезли сегодня целый вагон, — добавлял чей-то голос из темного угла, куда не проникал свет коптилки.
— Ерунда, — веско говорил Мамонтов. — Ефим Авдеевич рассказывал мне сегодня. Мелкие неприятности…
Антрепренер сильно затягивался шипящей цигаркой:
— Мелкие-то мелкие, а вот как пойдут поближе да хватят снарядом в нашу хибарку, будут вам тогда мелкие… Кстати, бумажку на керосин и дрова принесли?.. Что? Опять позабыли! Который раз говорю. Завяжите, пожалуйста, узелок.
— Память скверная, — бормотал Мамонтов.
Суфлер заглядывал снизу в лицо ему:
— Они, Владимир Васильевич, теперь пьесой заняты. Им все упомнить невозможно.
— А без света, в холоде возможно сидеть? — сердился антрепренер. — Вы уж, старичок, не суйтесь, помалкивайте, вам спать пора.
Суфлер послушно ложился и сразу безмятежно засыпал. Следом за ним ложился антрепренер, и у печки, покорный старческой бессоннице, оставался один Мамонтов. Он привык за последние годы к одиночеству и разучился думать на людях; между тем грустный и сладкий дурман неясных размышлений был необходим ему: на земле неуютно, холодно жить, и можно согреться только теплом своих собственных мыслей. Он сидел сгорбившись, устремив неподвижные глаза в одну точку, весь обращенный к прошлому; иногда качал головой и грустно усмехался,
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев бесплатно.
Похожие на Севастопольский камень - Леонид Васильевич Соловьев книги
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев - Русская классическая проза
- Книжный на маяке - Шэрон Гослинг - Русская классическая проза
- Кукушонок - Камилла Лэкберг - Детектив / Русская классическая проза
- Как поймали Семагу - Максим Горький - Русская классическая проза
