Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это различие можно выразить и в других понятиях. Можно сказать, что консерватор опирается на управление, а новатор — на самоуправление. Управлению столько же лет, сколько родовой культуре, самоуправлению — всего несколько столетий. Субъектом управления в родовой культуре всегда был патриарх и выстраиваемая им властная вертикаль. Субъект самоуправления — личность. Конечно, на практике социальная динамика гораздо сложнее, чем в моей схеме, она имеет множество промежуточных комбинаций, но в логическом анализе эти полюса надо различать. Поэтому от генеральной оппозиции «старое (традиция) — новое (инновация)» я перехожу к производной от нее оппозиции «управление (вертикальные связи ) — самоуправление (горизонтальные связи )».
Игорь Клямкин: Тему обсуждения только не забудьте. Доклад Яковенко — о феномене репрессивности.
Алексей Давыдов:
Не беспокойтесь. Ведь в заглавии доклада есть не только слово «репрессия», но и слово «модернизация». Из этого я и исхожу.
Дело в том, что с необходимостью модернизации может столкнуться и консерватор. Что он в таком случае делает? Он ищет способы ее осуществления при сохранении-охранении накопленного, исторически сложившегося культурного качества, что мы и наблюдаем сегодня в России. И ни в коем случае не допускает модернизации как изменения этого качества. Он пытается улучшить и расширить управление и сосредоточить в своих руках как можно больше социальной ответственности, для чего стремится сделать две вещи. Первое — забрать как можно больше функций управления в свои руки, отобрав эти функции у личности и гражданского общества, не допуская развития горизонтальных социальных связей, чтобы самому контролировать все, чтобы быть всем во всем. И второе — установить то, что Яковенко в своем докладе называет диктатурой развития, т. е. репрессивное управление, сверхуправление.
Игорь Яковенко: Это не мой термин, он широко используется в политологии.
Алексей Давыдов:
Пусть так. Термин хороший, он передает смысл того, что я называю сверхуправлением. Как оно рождается?
На полюсе «традиция/управление», персонификатор которого объявил себя единственным субъектом модернизации, происходит перенакопление смыслов. Управление гигантски разрастается, пытаясь регламентировать все. Это и значит, что оно становится сверхуправлением. А затем обнаруживается, что физически оно не справляется с задачей эффективного управления в силу неспособности освоить все увеличивающийся поток информации и адекватно на него реагировать. Поэтому в условиях модернизации сверхуправление становится антиуправлением, персонификатор которого начинает лгать, выдавая желаемое и обещаемое за осуществляемое. Чтобы не выпустить ускользающие рычаги власти из своих рук, он и берет на вооружение репрессию, активизируя родовой институт патриарха-диктатора. Так из традиции и сверхуправления произрастает репрессивность государства.
Реформатор мыслит и действует принципиально иначе. Озабоченный идеей модернизации, он понимает ее как способ преобразования социальных отношений, ментальности, как способ развития личной инициативы, самореализации индивидуума в инновационном процессе, самоорганизации и самоуправления. Он хочет нового качества культуры. Он стремится к независимости от чиновника и становится диссидентом, потому что критикует старое и создает такое новое, которое вступает в конфликт со старым.
Но что он может сделать, если «модернизация» осуществляется по консервативному сценарию? Новое качество культуры на первом этапе инновационного процесса способны создать и поддерживать только индивидуумы, сформировавшиеся как личности в соответствующей микросреде — в гражданской организации. В условиях же современной России это трудно себе представить. В ней мы имеем сверхуправление, маршрут ее развития определяется консерваторами. А личность и гражданские организации для консерватора — как красная тряпка для известного животного. Они подлежат уничтожению как враги.
Игорь Клямкин: Или приручению…
Алексей Давыдов:
Или приручению, т. е. удушению в объятьях.
Таким образом, в моей схеме «вознаграждению», как оппоненту «репрессии», попросту не находится места. Вернее, оно есть, но это место — точно там же, где находится и сама «репрессия». Почему для меня эти понятия — почти одно и то же? Потому что «кнут» и «пряник» — одно и то же. В том смысле, что оба они совместимы со сверхуправлением, и оба могут быть его надежными инструментами. Я думаю, Игорь Григорьевич мог бы придти к Путину или в «Единую Россию» и сказать им: «Ребята, вы увлеклись репрессией. Не пора ли подумать и о вознаграждении? Нет ничего надежнее, чем древнеримское изобретение „кнута и пряника!“». И его, возможно, за такое напоминание даже поблагодарят…
Игорь Клямкин: Вряд ли. Ему скажут: «Что ты нам советуешь? Мы и без тебя давно это знаем и делаем. Способные видеть да видят».
Алексей Давыдов:
Тем более. И потому я спрашиваю: где в оппозиции «вознаграждение — репрессия» место для личности как субъекта развития? Ей там места нет. А раз так, то эти понятия — не оппоненты. И «репрессия», и «вознаграждение» могут быть способами управления/сверхуправления/антиуправления, а могут быть способами самоуправления. И первичная социальная и культурная реальность — не сами по себе эти способы, а то, что с их помощью осуществляется или воспроизводится. Первично то культурное основание — личностное или архаически-родовое, которое определяет консервирующий либо модернизирующий характер и «репрессии», и «вознаграждения». Как способ управления/сверхуправления «репрессия» дает наказание, «вознаграждение» дает поощрение, обе эти функции дают. А личность (и, следовательно, самоуправление, самоорганизация) сама берет. И различие между ними — как между разными цивилизациями.
Почему, господа, погиб Древний Рим? Не потому, что он ничего не знал о вознаграждении. А потому, что не знал о том, что человек является не только объектом управления, но и субъектом самоуправления, т. е. личностью.
Автор доклада говорит о необходимости «смены в России генеральной культурной парадигмы». И видит логику этой смены в «отказе от репрессии, используемой в качестве базовой стратегии». Нет, коллеги. Ни от репрессии, ни от вознаграждения как базовых стратегий отказываться нельзя. Репрессия — благо, потому что она, как и вознаграждение, часть системы поощрения-наказания. А охранительная репрессивность — порок. Но не потому, что не знает поощрения, а потому, что подавляет самоуправление и независимость личности от чиновника. Подавляет право человека быть личностью.
Почему традиции и, следовательно, управлению, вставшим на путь репрессивности как метода управления, нужно постоянно репрессию усиливать? Здесь будет уместна аналогия с системой родитель — ребенок. Патриархальный родитель, не желая, чтобы ребенок сам принимал решения, командует им. На определенном этапе родитель должен прибегнуть к окрику (репрессии), чтобы добиться послушания. Но по мере постоянного применения крика как способа управления ребенком, тот к такому способу привыкает, и чтобы заставить его слушаться, родитель вынужден применять все более громкие и жесткие окрики, затем ругаться и в конце концов перейти к рукоприкладству, совершенно разрушая тем самым коммуникацию с ребенком.
Что нас, российское общество, ждет? Нас ждет наращивание репрессивности со стороны государства и еще более жесткое ограничение самоуправления. Потому что у государства, опирающегося только на традицию и сверхуправление, другого способа сохранить себя в социальном пространстве между традицией и инновацией просто не существует. При этом модернизации качества социальных отношений не будет. И вовсе не исключено, что по той же причине период умеренной репрессии закончится превращением сверхуправления в антиуправление и переходом государства к Большой репрессии сталинского типа. После чего — закономерный крах, коллапс типа того, что мы имели в 1991 году, т. е. распад России. И новая Смута.
Игорь Григорьевич Яковенко и Андрей Анатольевич Пелипенко изучают пути, по которым Россия идет к Большому коллапсу. Как эксперты, они утверждают, что эта катастрофа будет последней. Возможно. Как бы то ни было, дурная цикличность социальной динамики России продолжается. И основой ее является неспособность русского человека поднять значимость в себе способности быть не только объектом репрессивного сверхуправления, добровольно передающим свою субъектность патриарху и его аппарату, но и чем-то большим, а именно субъектом самоуправления, диссидентски отвоевывающим себе свое право быть личностью.
- На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин - Биографии и Мемуары / Политика / Публицистика
- Россия 2000-х. Путин и другие - Владислав Дорофеев - Публицистика
- Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Исторический сборник «Память». Исследования и материалы - Коллектив авторов - Публицистика
- Сравнительное богословие. Книга 2 - Коллектив авторов - Публицистика
- Мы – не рабы? - Юрий Афанасьев - Публицистика
- Проблема культуры (сборник очерков и статей) - Андрей Белый - Публицистика
- Молот Радогоры - Александр Белов - Публицистика
- Мы – не рабы? (Исторический бег на месте: «особый путь» России) - Юрий Афанасьев - Публицистика
- Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов - Публицистика