Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12 Цит. по: Правитель. С. 54.
Вторая дорога была конституционная, декабристская, если угодно. Она нацеливала на нейтрализацию всех трёх разрушительных «мин», заложенных в основание постниколаевской государственности во времена Александра Николаевича. Шлагбаум для неё мог еще, наверное, быть открыт протоконституционным проектом М.Т. Лорис-Меликова, который царь подписал накануне фатального покушения, или, по крайней мере, аксаковским Земским собором. На вторую дорогу работали бы и размывание крестьянского гетто - в духе предстоявшей раньше или позже столыпинской реорганизации «мужицкого царства», которая могла бы стать вторым изданием Великой реформы, - и приступ к разрешению национального вопроса в империи (например, восстановление польской автономии в рамках конституции Александра I, отмена черты еврейской оседлости и вообще решительный отказ от политики насильственной русификации).
Совокупность этих мер не только могла бы выбить идейную почву из-под ног максималистов-революционеров, но и вернуть Россию на путь европейского развития. Естественно, что прежде всего следовало для этого отказаться от самой идеи сверхдержавного реванша и пуще смерти остерегаться войны, рекомендованной молодогвардейцами.
Последняя, наконец, дорога была в сущности продолжением горчаковской. На ней Россия по-прежнему «сосредоточивалась» бы в ожидании грядущей войны, выжидая наиболее удобного момента для реванша. А пока суд да дело, диктовал этот выбор глухой политический застой и всемерное «закручивание гаек» (в сочетании, впрочем, с ускоренной военно-экономической модернизацией, необходимой для будущего реванша). Это внутри страны. А во внешней политике флирт с Францией - во имя военного альянса против тогдашней сверхдержавы Германии. Короче, вела эта третья дорога в тупик. Катастрофу она откладывала, это верно. Но в то же время делала она ее не только неминуемой, но и многократно более страшной. Тем самым «национальным самоуничтожением», что предсказывал Соловьев.
Глава восьмая
TVn И К На финишной прямой
На самом деле не могло быть сомнения, какую из этих трех дорог изберет новый хозяин России, с младых ногтей находившийся под сенью «совиных крыл» Победоносцева. Слишком далеко ушла уже Россия от декабризма и слишком любезен был застой охранительному сердцу наставника, чтобы даже мысль о двух других дорогах могла прийти в голову его воспитаннику. Как писал он позже брату о последних либералах из команды отца, «они хотели меня забрать в свои лапы и закабалить, но это им не удалось, и как я счастлив, что отделался от них, а в особенности от графа Лориса, который заварил такую кашу своим популярничаньем с журналистикой и игрой в либерализм, что еще немного, и мы были бы накануне полнейшей революции»13.
Поначалу, впрочем, этот выбор пути не был очевиден. Немедленно после смерти отца новый император распорядился: «Не изменяйте ничего в его повелениях, пусть они будут его завещанием». Но уже несколько часов спустя публикация проекта Лорис-Меликова, который, собственно, и был завещанием Александра Николаевича, оказалась почему-то отложенной. Почему - стало ясно лишь через неделю, когда на совещании высших сановников под председательством императора против либерального проекта - практически один против всех - выступил Победоносцев. Лорис-Меликов даже был уверен, что дело выиграно.
Но еще несколько недель спустя ему пришлось - в ходе первого в российской истории правительственного кризиса - уйти в отставку. Вместе с ним ушли из правительства последние представители либеральной бюрократии во главе с Дмитрием Милютиным (а это, между прочим, означало, что одна из самых важных реформ предшествующего царствования, военная, так и останется незаконченной). Наставник нового императора восторжествовал. Не только над либеральными министрами, но и над почтением сына к памяти трагически погибшего отца (которого, заметим в скобках, Победоносцев терпеть не мог). Чуть позже, как мы помним, он сокрушил проект
генерала Игнатьева, а с ним и Земский собор, «последний шанс» славянофилов. Можно ли после этого сомневаться, что вовсе не случайно простерлись над Россией его совиные крыла именно на финишной прямой самодержавия?
Архаическая государственная система в той форме, в какой сложилась она после декабристского восстания, больше не могла быть интеллектуально оправдана. Она была в принципе чужда какому быта ни было видению будущего страны, кроме полицейского. И её руководители это отчетливо понимали. Не понимали они другого. Полностью перекрывая стране идейный кислород и все источники живого, сознательного патриотизма, они практически обрекали её на ужас и кровь гражданской войны, в которой обеим сторонам останется бороться лишь за форму, в какой окажется в ней воскрешена диктатура.
Глава восьмая
« гО С С И Я П ОД На Финишной прямой
надзором полиции»
Это, собственно, название статьи Петра Бернгардовича Струве, опубликованной в журнале Освобождение в 1903 году. Он подводил в ней первые итоги того, что случилось со страной после закона от 14 августа 1881-го, который ввел в ней своего рода перманентное осадное положение и стал, как выразился столетие спустя американский историк, единственной «реальной конституцией, под властью которой и жила с тех пор - с короткими интервалами - Россия»14. Струве так суммировал сущность нового порядка: «всемогущество политической полиции»15. Говоря современным языком, террор спецслужб.
Есть много аналогичных наблюдений, эффектно описывающих это тупиковое состояние дел. А.А.Лопухин, например, бывший глава Департамента полиции, определил его так: «Все население России оказалось зависимым от личных мнений чиновников политической полиции»16. Джордж Кеннан, родственник знаменитого
Pipes R. Russia under the Old Regime. New York, 1974. P. 305. Струве П.В.. Освобождение. Т. 1. № 20/21. С. 357.
дипломата, описал его еще эффектней. Ему российские спецслужбы представлялись «вездесущим регулятором всего поведения человека, своего рода некомпетентной подменой божественного Провидения»17.
Но если перевести все это в плоскость реальной жизни, картина вырисовывается и впрямь ужасная. Вот несколько примеров. Полиция считала себя, допустим, вправе навсегда отнимать детей у сектантов и посылать их в дальние края, где их воспитывали в приютах в духе официального православия и враждебности к религии отцов. В Прибалтике дети должны были забыть родной язык. Сначала в университетах, затем в гимназиях и, наконец, в начальных школах обучение должно было вестись только по-русски. Хуже всех пришлось там литовской интеллигенции, когда возрождение национальной литературы рассматривалось, как «иезуитская интрига» и работа «фанатичных польских агитаторов»18.
Но могло ли быть иначе, если руководивший в империи народным просвещением Д.А. Толстой официально заявил, что «конечной целью просвещения всех инородцев должна быть их русификация и слияние с русским народом»?19 Другими словами, лозунг «Россия для русских» стал официальной политикой правительства. Заодно в Бессарабии запретили и румынский язык. И беспощадно вымарывала цензура во всех печатных изданиях слова «Грузия» и «грузинский»20. То есть говорить по-грузински еще разрешалось, но писать уже нет. И армяне, как, впрочем, и евреи, фигурировали в националистической прессе исключительно как эксплуататоры, паразиты и предатели.
Униаты в Дольше были официально объявлены православными, упорствовавшие сечены плетьми и заключены в тюрьмы. Евреев выселили из внутренних губерний, заперли в черте оседлости и даже там, в гетто, где они составляли большинство, ввели для них процентную норму (ю%) при поступлении в гимназии. Это не говоря уже
Лопухин АЛ. Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907. С. 26.
Кеппап George. The Russian Police. The Century Illustrated Magazine. Vol. XXXVII. P. 892.
Лемке M. Эпоха цензурных реформ/ Спб., 1914. С. 30.
Махмутова АХ Становление светского образования у татар. Казань, 1972. С. 23.
KoppelerAndreas. The Russian Empire. Harlow. England, 2001. P. 266.
о погромах, первых массовых зверствах этого рода в современной истории. На территории Польши польский язык был вычеркнут из программы школ всех уровней. Названия улиц и даже вывески магазинов разрешались только по-русски.
Французский историк подводит печальный итог этому всевластию спецслужб и нетерпимости: «Политика русификации не была в империи новостью. Она уже применялась в Польше после восстаний 1831 и 1863 годов. Но при Александре III она уже не являлась, как прежде, наказанием, налагаемым на непокорный край; она стала системой, которую русское правительство проводило по отношению ко всем подвластным национальностям, даже наиболее ему верным»21.
- 100 величайших соборов Европы - Саймон Дженкинс - Искусство и Дизайн / Прочее / История / Архитектура
- Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
- Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Мето. Мир - Ив Греве - Прочее
- «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957) - Георгий Адамович - Прочее
- Псковская земля. Русь или Европа? - Юлия Игоревна Андреева - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Попаданец XIX века. Дилогия - Михаил Леккор - Прочее / Попаданцы
- Про Ленивую и Радивую - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Сказка / Прочее
- Постмодернизм в России - Михаил Наумович Эпштейн - Культурология / Литературоведение / Прочее
- Пустыня в цвету - Джон Голсуорси - Прочее