Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— ?
— Когда он разыгрывает серьезного претендента, который прямо от меня устремится к императорскому советнику просить моей руки... У вас, верно, хватит ума не удивляться, если подобный визит к моему отцу будет прерван намного раньше, чем вы бы предполагали, сапристи!
Она снова перешла на «вы», что было безошибочным признаком надвигающегося холода, который легко может усилиться.
— Лишнее... — пробормотал устрашенный атлет.
— Да, лишнее! Я ведь не безмозглая и не слепая, чтобы не видеть, что вы в меня влюблены!
— А вы, барышня?
— Слушайте, Вацлик, — Тинда употребила изобретенное ею ласкательное имя, которое ей очень нравилось, ибо тогда в моде было коверканье имен (а слово «Вацлик» звучало в ее устах как «ослик»). — Не думает ли пан, что я тут же брошусь ему на шею? Такое могло бы случиться лишь раз, и больше я уже не пришла бы!
— Но я... Я, барышня... ничего не могу с собой поделать, сказать «люблю, обожаю» — и того мало, я просто погибаю и наверняка погибну, меня пожирает, я и понятия не имел, что можно в самом деле гореть!..
— Ну, если хотите, признание за признание. Вы для меня очень милый, более того, очень интересный молодой человек — пока не заговариваете о любви, как все прочие зануды. Ради этого не стала бы я сюда являться, чтобы посидеть с вами на скамеечке! Буду уж искренна до конца: вы, интересный молодой человек, занимаете меня как тип, какого я до сих пор не знала, и хотя я хожу мимо вас двадцать четыре года — вам ведь столько? — но до сих пор вас не замечала, потому что никогда не смотрела на вас сознательно, пока вы меня не заставили...
— Я, барышня?!
— Не перебивайте меня и слушайте, что я честно скажу вам, раз уж решила быть честной... Хотя нет, сегодня я не истрачу всю свою откровенность, а то не останется на другой раз, а этот другой раз будет, если вы, Вацлик, возьметесь за ум... До сих пор беседы с паном были нетрудными, легкими, а теперь они становятся... как бы это выразить... немножко тяжелее, труднее, и если я в один прекрасный день пойму, что они мне не по силам, — в этом сквере меня больше не увидят!
— Тинда!.. — беспомощно пробормотал Незмара, хрустнув сцепленными пальцами.
— Вот-вот, это именно тот тон, какой скорее всего утвердит меня в таком решении. Продолжайте в том же духе, Вацлик, и Тинда в один прекрасный день найдет, что у нее отпало всякое желание взглянуть, не сидит ли в сквере у музея некий весьма интересный, отчасти знакомый ей молодой человек. И было бы жаль — теперь такая хорошая погода... А то как начнет лить неделю подряд, и конец всей красоте, включая теннис...
Прекрасная Тинда глубоко вздохнула.
— Что ж, ничего не поделаешь, — помолчав, заговорила она. — Пойдемте, если пан желает проводить меня до виадука, — как знать, сколько еще нам так ходить!
И ладонь ее, изогнувшись от желания, поднялась над его сомкнутыми пальцами и не удержалась, шлепнула по ним.
Тинда встала, но Вацлав, не поднимаясь с места, ошеломленный подобным истолкованием их отношений, смотрел до того жалобно, что она могла бы и пожалеть его. Но именно таких моментов в своих платонических авантюрах и жаждала Тинда и с наслаждением их смаковала.
— У-у! — ее передернуло. — Страсть, неистовство — это не для меня! Уж это верный путь к пристани безнадежности. Шевелитесь же, несчастный, — если, конечно, пан хочет. Но только до виадука, дальше ни-ни!
Вацлав подчинился и тяжелым шагом последовал за ней.
— Барышня Улликова! — воззвал через некоторое время этот молчаливый тяжелодум, и голос его был хриплым. («Ого!» — подумала барышня Улликова.)
— Да?
— Вы говорили про откровенность... что не будете тратить ее всю, чтоб и на другой раз осталось... правда?
— Совершенно верно! — упрямым голоском подтвердила она.
— А когда-нибудь выскажете остаток-то?
— Да, и притом — когда вы того захотите... только не сегодня, теперь уже нет времени, — прозвучал насмешливый ответ, но потом Тинда вернулась к обычному своему тону и защебетала: — Только, милый Вацлик, предупреждаю: то будет наш последний разговор на этом свете!
— Ладно, — Незмара почти задыхался, словно страдал от тяжкой раны. — Разрешите, милостивая барышня, со всем почтением откланяться!
— Так вы не проводите меня до виадука?
— Нет! Мне надо отвыкать.
— Как угодно! — пропела речитативом Тинда и, помахав ему ручкой из-под зонтика, — довольно неспортивный предмет в сочетании с теннисной ракеткой, — быстро пошла прочь.
Отойдя подальше, она произнесла вслух:
— Ого!
Это «ого» относилось к последнему взгляду Вацлава, который она еще успела уловить. Было в этом взгляде нечто, напоминающее слишком высоко взметнувшееся пламя — о такой огонь очень легко обжечься. Через такой не прыгают умные девушки. Но именно поэтому Тинда оглянулась.
Вацлав, разумеется, стоял на месте и смотрел ей вслед.
— Завтра в этот же час, при хорошей погоде! — бросила она через плечо.
Он не ответил.
Он только смотрел, как она бодро, быстро удаляется большими шагами, как бьется белая юбка вокруг ее сильных икр над тонкими, но крепкими щиколотками, и с легкостью дополнял сей архитектурный мотив представлениями обо всех прочих деталях ее фигуры.
Она еще раз оглянулась у выхода из сквера, и Незмара сделал движение, словно хотел ее догнать, но барышня Улликова свернула не направо, в улицу, по которой порядочной девушке действительно не подобало ходить одной, а налево, в те пределы, где сын фабричного сторожа рядом с нею был немыслим.
Вацлава охватило чувство безмерного сожаления, вызванного его собственными словами о необходимости отвыкать; но поздно было раздумывать, поздно догонять и просить прощения...
Он поспешно двинулся к другому выходу из сквера, но увидел оттуда только, как Тинда вплывает на Королевский проспект.
А ночью — словно Тинда наворожила — хлынул ливень, один из частых затяжных дождей того года, на целые недели превращавших человечество в земноводных. Молодому Незмаре не удавалось увидеть Тинду даже на улице, где он мог бы в лучшем случае разве поздороваться с ней, а она, по старой своей методе, могла его просто не заметить, словно и не сиживала с ним в
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика