Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тинду он не видел несколько дней. Настала дождливая погода, и он не мог бы с ней встретиться, даже если б нарочно ее выслеживал.
В конце концов он прибегнул и к этому средству, сам не зная, зачем. Наверное, чтобы отомстить, как думал он раньше.
Но вот увидел ее наконец, поздоровался — а она поблагодарила совсем по-старому, и смотрела мимо! На лице ее — ни намека на румянец, зато сам молодой атлет — он это чувствовал — густо покраснел от нежданного разочарования.
И еще три-четыре раза барышне удавался такой отчужденный вид.
Незмара, охваченный горячкой, подстерегал ее на дорогах, коварно появлялся сбоку, из-за угла, так что ей волей-неволей приходилось замечать его. Взгляд ее выражал в таких случаях крайнее неудовольствие. Но однажды по лицу молодого человека, багровому от смущения, которое он силился одолеть, Тинда прочитала нечто такое, что тотчас изменила свое поведение. Не ответив на его привет, она подала ему руку — дело было в скверике, по дороге к теннисному корту, — и бросила:
— Рада видеть вас, пан... пан Вацлав!
Ударь она его по лицу своей белой ручкой, затянутой в тончайшую нитяную перчатку, не могла бы оскорбить глубже, чем назвав его служебным именем отца-сторожа.
— Моя фамилия — Незмара, барышня Улликова! — прохрипел Вацлав.
— Вот как! Но вы же не обиделись на то, что я назвала вас по имени, мы ведь выросли по соседству! — произнесла она так легко, словно они беседовали еще только вчера, а не вообще впервые за все время, что росли рядом; только она — в доме-торте окнами на улицу, а он — среди хлама на задах фабрики. Впрочем, он догадался — Вацлавом она назвала его просто потому, что действительно не знала его фамилии.
Тинда смотрела ему в глаза прямым твердым взглядом, к какому прибегала только наедине с кем-либо и от какого кровь бросалась в лицо даже куда более обстрелянным молодым людям.
А так как в жилах карлинского рекордсмена крови было больше, чем у любого другого, и был он вовсе не обстрелян, то лицо его на глазах заливала густая краска.
Тинда не могла оторвать взгляда от единственной части его лица — ото лба.
У Вацлава была бычья шея — но и лоб бычий! Его перерезали три параллельные — не морщины, а толстые складки кожи, которые дружно прогибались над переносицей, образуя довольно глубокую ямку на этом лбу, выпуклом не от формы лобной кости, а от мышечной массы. Это углубление казалось Тинде признаком чего-то бычьего в лице атлета, что в сочетании с твердым подбородком и широкими ноздрями производило впечатление чего-то дерзкого и одновременно чрезвычайно притягательного: Незмара, со своим упрямо-энергичным лицом, был красив. И только потому, что Тинда при случайных встречах всегда смотрела мимо него, она и не разглядела всего этого.
— Меня, например, вы спокойно могли бы назвать Тиндой, и я бы не обиделась — отчего же? — продолжала она сладким голоском, не спуская взгляда с его побагровевшего лба и следя за игрой складок на этом лбу.
Ах, этих слов оказалось достаточно, чтобы продеть кольцо в ноздри быка!
— Знаете что, проводите меня немножко, но только до виадука, чтоб на перекрестке нас не видели вместе, а то сплетни пойдут! — флейтой разливалась Тинда, но молодой Незмара все молчал, словно кто-то сдавил ему горло.
Тогда Тинда вдруг стала серьезной:
— Я рада вас видеть — должна же я поблагодарить вас за то, что вы никому ничего не сказали, — о, я знаю, вы никому не говорили о том случае, ведь если б вы не молчали, слухов был бы полон город, вы не представляете, как люди рады впутать меня в какой-нибудь скандал...
Молодой Незмара чувствовал, что затмение, омрачавшее с той ночи его мозг, переходит теперь и на глаза.
Дело в том, что рукава платья Тинды были еще тоньше, чем ее перчатки, они были прозрачны как стекло и совсем не скрывали ее несравненных рук, тонких у плеч и лишь у локтя обретающих пышность; но Вацлав видел нечто в том же стиле и во всей ее фигуре, и в форме ее голеней — поэтому голова у него закружилась, чему способствовал и явственный аромат, исходивший от нее, причем — это он хорошо знал, — источаемый отнюдь не искусственными благовониями.
— Как вы могли подумать, барышня, как вы только могли! — пробормотал он, сам себя не слыша.
— Ах, если б на вашем месте был кто-нибудь другой, он уже давно раззвонил бы обо всем, что видел, — защебетала Тинда. — Но скажите мне, зачем вы носите летом цилиндр, ведь это вовсе не шик, да еще такая духота — но в остальном вы очень элегантны... Прошу вас, снимите его, ну пожалуйста, только на то время, что вы идете со мной, можете держать цилиндр в руке. И мне станет легче, когда я увижу, что вам уже не так жарко...
Незмара послушно снял цилиндр, сам не зная, зачем, и не догадываясь, что это просто ее хитрость — она хотела увидеть его темно-рыжие кудри, густые, как каракуль, и такие же короткие. Ибо таково было ее воспоминание о той ночи. Теперь, увидев их при свете дня, она подумала, что они никогда и не вырастают длиннее. И ничуть не удивилась бы, если б из курчавой массы вдруг высунулись рожки — и вдруг ощутила в пальцах потребность зарыться в эту кудрявую шерсть и нащупать их.
Все это Тинда замечала и обдумывала, пока щебетала весенним жаворонком. Губы произносили ничего не значащие слова, с которыми в ее кругах принято обращаться к молодым мужчинам, — о том, куда поедет на лето знакомое семейство (совершенно неведомое Вацлаву), и что они, Улликовы, наверняка останутся в Праге, ехать без папочки невозможно, да они и не хотят, а у папы уже теперь столько хлопот с этой турбиной, а дальше будет еще больше, так что он ни на шаг не может удалиться от Праги. Все это Тинда говорила так, словно «Папирка» с ее делами была едва известна Вацлаву понаслышке.
— Ну вот, а теперь я должна откланяться, — сказала Тинда, когда они дошли до виадука и, слегка присев, будто делала книксен перед человеком лучшего общества, добавила: — И до свидания!
Вацлав молча поклонился, и она поплыла прочь в своих шелестящих белых юбках; но тут же вернулась.
— Еще словечко! Прошу
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика