Рейтинговые книги
Читем онлайн Журнал Наш Современник 2008 #9 - Журнал современник

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 113

Иногда было видно, что Николай устает от бесчисленных приятелей и знакомых, те мешают ему писать, вышибают из рабочего состояния, не дают сосредоточиться над замыслом. Бездомность порой вынуждала его пользоваться гитарой и пением как возможностью получить ночлег, рабочий стол, угол для отдыха. Зачастую перед ним вставала реальная перспектива на ночь оказаться на улице. Гитара служила ему палочкой-выручалочкой. Многочисленные новые поклонники, очарованные его песнями, то и дело находили ему какую-нибудь квартиру для жизни и работы. Он с радостью поселялся там и первое время "шифровался", не сообщая своих координат никому, за исключением самых близких друзей. Но - что знают двое, то знает свинья. Через некоторое время армия многочисленных почитателей все-таки рассекречивала его новое "лежбище" и начинала буквально штурмовать его. Коля держался, сколько мог, но, в конце концов, сдавался под напором стихии. Воистину "придут друзья меня спасать, придут они меня губить". Сколько их было - тех, кто после первого же застолья начинали считать себя его друзьями, и на которых он вынужден был распылять свое время! Наверное, не одна тысяча. Разбросанные по городам и весям, они ждали его, по-своему любили, грелись в лучах его таланта и открытого сердца и… понемногу губили его.

Застольное общение с малознакомыми людьми - всегда зона повышенной опасности в смысле конфликтов. Человек заводной, эмоциональный, активный, обидчивый, Коля на дух не переносил малейшего к себе неуважения и нередко затевал ссоры. Он не был агрессором, и я ни разу не видел, чтобы он попусту задирался или демонстрировал оскорбительное отношение к кому бы то ни было. Подчеркиваю - попусту. На самом деле Коля блестяще владел приемами, позволяющими психологически "опустить" хама, наглеца, человека подлых убеждений, чем и пользовался в случае необходимости. Помню, однажды Коля, вступившись за честь товарища, которого несправедливо оскорбили, буквально за пять минут словесно "опустил" его обидчика. Тот растерянно промямлил: "Николай, ты считаешь меня таким козлом?"

Дальше последовал такой диалог:

Николай: Кто произнес слово "козел"? Разве я хоть раз употребил это слово?

"Обидчик": Вроде нет.

Николай: А кто первый сказал "козел"?

"Обидчик": Ну, я.

Николай: Раз ты сам так сказал, тебя, наверное, есть за что считать козлом?

"Обидчик": Ну, может, и есть.

Николай: Так ты действительно вел себя, как козел? "Обидчик": Наверное, вел.

Николай: То есть ты сам признаешь себя козлом? "Обидчик": Ну, признаю.

Николай: Первый раз в жизни встречаю взрослого человека, который сам себя называет козлом!

"Обидчик" был в полном "ауте", а вся компания просто вырубилась от хохота…

В то же время Николай был до болезненности самолюбивым человеком, не терпящим даже намека на насмешку и пренебрежительное отношение к себе и своим друзьям. Он решительно, отчаянно и безоглядно шел на обострение ситуации - противники чувствовали это и обычно отступали.

Несмотря на то, что Коля был чрезвычайно эмоционален, и казалось, что он живет не головой, а сердцем, его интеллект был очень сильным, живым и глубоким. Он много читал, не просто пополняя недостаток образования, но и глубоко проживая книжную информацию. Особенно он любил книги по русской истории. У меня всегда было чувство, что русскость, пережитая художнически, была для него истиной в последней инстанции. Он словно настраивал себя, как гитарную струну, на русский лад ("по-русски чисто, грустно и светло"). В то же время он на дух не выносил лобового патриотизма, не пропущенного через сердце и личную судьбу. Об этом он говорил и тогда, в 80-е, и в свои последние годы, о чем я узнал из нескольких домашних концертов и бесед, сохранившихся в записях.

Московское совещание молодых писателей. 1984 год

В мае 1984 года Николая пригласили в Москву на очередное совещание молодых писателей. По времени его поездка совпала с моим посещением Ленинграда (я тогда учился в заочной аспирантуре психфака ЛГУ) и Москвы, куда обычно заезжал из Питера к друзьям. Мы с Колей быстро нашли друг друга в столице, и он пригласил меня на свое обсуждение, которое вел Вячеслав Шугаев, год назад открывший Шипилова как писателя. На этом обсуждении я стал свидетелем одной не очень приятной сцены. Что повлияло на Шугаева, мне неизвестно, но он почему-то решил устроить Коле разнос в присутствии двух десятков молодых литераторов. Холеный, важный, велеречивый Шугаев прицепился к какой-то фразе из Колиной повести за якобы имеющую место "душевную неточность". Ему не понравилась "неуместное авторское самолюбование на фоне человеческой трагедии героини" - что-то в этом роде. Мол, у автора умирает героиня, а он на этом фоне демонстрирует свои литературные изыски.

Для Коли это выступление было абсолютно неожиданным - он, по-моему, просто не понял шугаевской логики, попытался что-то объяснить своей характерной скороговоркой, а затем просто замолчал. Шугаев почувствовал, что перебрал, и смягчил тон: "Вы талантливы, а значит, несете огромную ответственность за каждое слово. Поймите меня и не обижайтесь!" После совещания несколько человек подошли к Николаю и высказали ему слова поддержки. Никто не понял причин шугаевского "наезда". Коля принял случившееся близко к сердцу, но виду не подал. Уже в Новосибирске Шугаев снова возник в Колиной жизни. Вскоре после возвращения из Москвы Шипилов пришел к нам и взволнованно сообщил, что сегодня ему позвонил Шугаев и сказал примирительным тоном: "Николай, я видел про вас сон, в котором говорилось, что вам в жизни предстоит совершить три подвига! Мне захотелось сообщить вам об этом". Коля потом не раз поминал нам с сестрой про эти грядущие "три подвига" - мол, не знаю, что там, в будущем, мне еще предстоит совершить, но вообще-то подвиги - это то, что делает из людей героев.

Размышляя над сном литературного крестного Шипилова уже с сегодняшних позиций, я думаю, что этот его сон был, пожалуй, пророческим. Коле действительно предстояло в жизни совершить три подвига - таких поступка, в которых он духовно вырос, поднялся над собой, к чему прежде не был еще готов. Первый подвиг - защита Белого Дома в 1993-м. На его баррикадах Николай проявил себя и как мужчина, и как гражданин, и как воин, готовый

пролить кровь за Родину. Он и сам считал это событие священным в своей жизни и посвятил ему несколько прекрасных песен. (Один кинорежиссер, в целом воспринимавший Колины песни без восторга, не мог не признать, что песня "Защищали не "бугров", а российский отчий кров…" - это лучшее, что он слышал о Белом Доме.) Второй подвиг в жизни Николая был актом духовным. По природе своей человек неистовый, страстный, он, подобно Мите Карамазову, в последние годы жизни пришел к глубокой вере, к православию, и своими руками вместе с женой Татьяной построил храм. Третьим подвигом в жизни Николая, мне кажется, можно считать его творчество - все эти годы оно шло на взлет. Коля неуклонно и мощно рос и в слове, и вере, и созидании самого себя как личности.

Не могу сказать, что к мнению Шугаева Коля был абсолютно безразличен. Знаю, что кусок повести, раскритикованный Шугаевым, Шипилов переписал, и от этого повесть выиграла, но сам Шугаеву он звонить не стал, и тот позвонил ему первым. Вообще в этой истории поведение Шугаева выглядело довольно странным, и сам он показался мне человеком, склонным к игре на публику, непоследовательным, подверженным настроениям. Вальяжный, чувствующий себя хозяином жизни (насколько это возможно для писателя в позднесоветской России), любящий блеснуть словом, Шугаев в глубине души, наверное, не был уверен в себе до конца и понимал, что Шипилов талантливее его. Потому, похвалив поначалу Колину прозу, он затем счел необходимым продемонстрировать ему реальное соотношение сил: кто в литературе пока еще солдат, а кто - генерал. Нужно признать, что Шугаев уже тогда был скорее чиновником, волею судеб примкнувшим к патриотическому лагерю, чем художником. В дальнейшем, когда патриоты стали проигрывать, он легко перешел в стан к демократам, стал вести телепередачи на темы культуры и политики, брать интервью у известных деятелей. Бросалось в глаза, что он уже "не в формате" и на фоне агрессивных молодых журналистов демократической волны смотрится почти мастодонтом. Но он изо всей силы стремился убедить новую медиа-власть в своей лояльности и любой ценой удержаться в обойме. Однако порыв его оценен не был, и через какое-то время Шугаева убрали с телеэкрана. Предполагаю, что когда Коля видел шугаевские выступления по "ящику", то испытывал чувство глубочайшего разочарования.

Вспоминая эту историю и размышляя над взаимоотношениями двух литераторов, каждый из которых обладал немалым самолюбием, я сегодня могу с уверенностью сказать: личностная и творческая самооценка Шипилова - человека, только прикоснувшегося к успеху, но никакого статуса не имевшего, была устойчивее и выше, чем у Шугаева, признанного литературного босса, имевшего почти все, что на тот момент можно было получить от жизни. Коля всегда знал себе цену и понимал силу того творческого потока, который шел через него. Это чувствовали сотни и тысячи людей, общавшихся с ним, слушавших его песни и читавших его прозу.

1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 113
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Журнал Наш Современник 2008 #9 - Журнал современник бесплатно.
Похожие на Журнал Наш Современник 2008 #9 - Журнал современник книги

Оставить комментарий