базар очень важный есть.
— Деньги, — сказал Сурок, — я привезу, нет проблем, можешь обещать хоть двести тысяч, хоть триста.
Я удивился, видимо, действительно случилось что-то крайне важное. Если кто не в курсе, то длительное свидание отличается от краткосрочного не только длительностью, но и, скажем так, уединенностью. На длительное свидание тебе выделяют комнату на время от одних до трех суток, где ты это время проживаешь с тем, кто к тебе приехал. Обычно на такие свиданки ходят с женами, ну или, на крайняк, с родителями, если они приедут. Короче, только с близкими родственниками, к числу которых Сурок точно не относился.
Крайне заинтригованный, я вызвал на разговор завхоза комнаты свиданий — целого здания, выделенного под это дело. Тот сначала мялся, отнекивался, трещал, что сейчас не получится, но когда я пообещал ему пятьдесят косарей, и еще столько же для ментов, пообещал все устроить.
— Ты, главное, скажи там, чтобы шмонали человечка, что ко мне приедет, только для вида, потому как деньги ваши он повезет при себе, понял?
Завхоз понятливо кивнул, задумавшись, видимо, о том, как ему лучше все провернуть. На всякий случай я ему пригрозил слегонца:
— Смотри, Заяц (Зайцев у него фамилия), важные для людей дела надо с этим человеком перетереть. И я тебе обещаю, если не сделаешь, ты долго на этом своем хлебном месте не задержишься.
— Да ладно, чё ты, Пастор, — испугался тот, — главное, чтобы бабки были, тогда все будет пучком. Сам же знаешь: мусора до денег жадные.
— Смотри, — пожал я плечами, — это твоя жизнь. А бабки будут, не ссы.
И я пошел к себе, очень хотелось перетереть с Нечаем. Тот, оказывается, тоже меня ждал и едва успел зайти, он с жаром принялся рассказывать о том, как в прошлом встретился с человеком, которого там в то время быть никак не могло. Все, как у меня! Очень надеюсь, Сурок сможет это объяснить, а то, что его срочный приезд как-то касается этого вопроса, я не сомневался.
[1] Авчальская колонии для несовершеннолетних под Тбилиси, одна из самых крупных в СССР.
[2] Исправительная колония для несовершеннолетних в Толгском монастыре под Ярославлем, закрыта в 1987 году, монастырь возвращен Церкви.
[3] Аристократ (жаргон) — профессиональный вор-карманник.
Глава 25
Нам выделили два часа в комнате свиданий. Прапор Митяй, улыбаясь, как дебил, спросил, захватил ли я вазелин. Шутки у ментов такие, значит. Я внимательно посмотрел на эту лыбящуюся конопатую харю и… промолчал. С трудом, но промолчал, настолько мне нужна была эта свиданка. Однако, взглянув в мои глаза, мент как-то разом увял, и улыбка его потускнела. Наверное, вспомнил рассказы режимника о том, как надо вести себя со спецконтингентом, о чем нельзя шутить, каких разговоров избегать, а также о том, как некоторые весельчаки заканчивали свою жизнь с перерезанным лезвием горлом. Я удовлетворенно кивнул и, дав себя обшмонать, прошел в узкий длинный коридор с комнатами для личных свиданий, расположенными в ряд по одну сторону коридора.
Если кому интересно, то комнаты эти у нас на зоне были небольшими, метров, максимум пятнадцать, может, поменьше, площадью. В каждой комнате — окно, выходящее на небольшой участок земли перед высоким бетонным забором с колючкой поверху. Так себе пейзаж, хотя для меня привычный, но на родственников, наверняка оказывающий не самое лучшее впечатление и не позволяющий забывать, где они находятся. За забором располагалась, собственно, зона, если точнее — жилая зона, так как исправительные колонии в большинстве своем в нашей стране — это производство, на которое заключенные работают за копейки. Поэтому колония делится на жилую и производственную зону, в просторечии — промку. В жилой, понятно, стоят бараки, хотя, конечно, сегодня это никакие не бараки, а кирпичные такие общежития в два-три этажа, где каждый этаж занимает один отряд. Один барак, правда, одноэтажный — самый старый, там располагается отряд, в котором собраны все старики и инвалиды, а еще в этом здании находится церковь, точнее — храм, где закрепленный за зоной поп периодически проводит богослужения. Церковь, понятно, русская православная, никаких других теперь сюда не пускают, хотя так было не всегда.
Я снова вспомнил веселые девяностые, когда сидеть было одно удовольствие, особенно в первой их половине. Тогда еще православных на зоне совсем не было, они стали заползать уже позже и располагаться здесь обстоятельно. По распоряжению из ГУИН им стали выделять помещения и оборудовать их под храмы. Но начинала окучивание тюрем и зон в России вовсе не православная Церковь, она в начале девяностых сама с собой не могла еще разобраться. Сами посудите, начальство церковное, да и попы, за всю свою предыдущую историю в нескольких поколениях привыкли жить своей маленькой жизнью в тенечке, обслуживая, в основном старушек, которым было уже наплевать на комсомольскую карьеру и прочие запреты. Если вспомнить, что рассказывал покойный Александр Мень о семинариях в советское время, то, по его словам, это были такие ПТУ, где учили только запоминать правильный порядок службы и разных треб. Какое там богословие, какое там миссионерство и прочее, все было запрещено властями, и семинаристы знали обо всем этом лишь понаслышке. Даже высшее образование в светских ВУЗах получать было не позволено. В общем, по сути, это были такие люди с самым средним образованием, заучившие нужные тексты на церковнославянском, последовательность богослужения, традиции разные, да и… всё.
Говорю так потому, что сам был в детстве сему свидетелем. Один мой школьный приятель был сыном попа, и я бывал у него дома, не раз общался с его предками — попом с попадьей, а потом и он сам, сказав, что поступает в какой-то институт в Москве, после школы укатил учиться в семинарию. В целом, если короче, такое закрытое, малообразованное сообщество со своей субкультурой, где священником становился сын священника или диакона, женившийся на дочери священника или диакона, и живший тихой жизнью, наставляя бабулек тому, о чем и сами имели достаточно смутное представление. При этом выросши в семьях священников и насмотревшихся с детства на жизнь мам и пап, далеко не всегда, прям благочестивую, можно сказать, с младых ногтей получали профессиональную деформацию. А тут вдруг неожиданно перед ними раскрылись все двери, но они оказались к этому совершенно не готовы. Первые лет десять они, в основном, занимались своими, внутрицерковными проблемами, оставив российское общество для протестантов, которые были очень энергичными и противопоставить которым в условиях неожиданно свалившейся на голову конкуренции, православным было просто нечего — ни знаний, ни опыта
