Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высказывания Робеспьера становятся неоднозначными, невнятными; как можно понять, что он хочет одновременно больше и меньше террора, если воспользоваться формулировкой Бронислава Бачко? С одной стороны, он обвиняет и требует жёстких судебных мер по отношению к тем, кто плохо служил Революции, злоупотреблял своими полномочиями или угрожает единству правительства. В Якобинском клубе 27 июня (9 мессидора) он обвиняет поднимающих голову эбертистов; через четыре дня он беспокоится о возрождении "фракции снисходительных, самого ужасного бедствия для родины". Нет, уверяет он, чрезвычайное правосудие не должно останавливаться; нет, оно не должно ослабевать. "Суровость, проявляемую к заговорщикам, объявляют покушением против гуманности"[331]; она всё же была необходима, и она такой остаётся (1 июля-13 мессидора). Множество раз он предлагает не позволять себе почивать на лаврах. Однако, с другой стороны, он отказывается от крайностей репрессий; 9 июля (21 мессидора) он сожалеет, что законы исключительного положения могли бы быть употреблены, чтобы "терзать народ и губить патриотов". Следовало бы использовать их только против врагов последних, говорит он, и тогда было бы "меньше виновных, которых нужно наказать". Свидетельства Шарлотты Робеспьер, письма, в которых Жюльен Парижский[332] разоблачает перед членом Конвента зверства Карье, воспоминания Наполеона об указаниях Робеспьера своему младшему брату, гневно разоблачавшему инициативы Барраса и Фрерона на Юге, показывают, к тому же, что жестокость некоторых представителей стала по большей части причиной их отзыва.
Робеспьер порицает некоторые осуждения; он призывает к новым… В верхах, двусмысленность беспокоит часть Конвента. Более того, активные парижане недовольны недавним роспуском секционных обществ, а населению довольно гильотины, войны, повседневных трудностей. В первой половине июля, после победы при Флерюсе (26 июня-8 мессидора), в столице разворачивается кампания братских банкетов. С наступлением вечера жители собираются, дискутируют и надеются на победный выход из Революции, на вступление в силу Конституции. Робеспьер наблюдает с подозрением, как и мэр Парижа Леско-Флерио, как и национальный агент Пэйан и Комитет общественного спасения; все опасаются маневра умеренных или контрреволюционеров, попытки ослабления общественного духа в то время, как война продолжается. 16 июля (28 мессидора), когда Барер выступает против банкетов в Собрании, Робеспьер соглашается. Вечером в Якобинском клубе он объясняет, что их хотят использовать, чтобы ослабить энергию народа, чтобы оклеветать правительство и Революционный трибунал. Робеспьер не слышит Париж; он больше не слушает. Однако там изнеможение, недовольство и страх, и ожидание мира, и гнев против максимума заработной платы, ставшего невыносимым из-за обесценивания ассигната.
Глава 23
"Смертельная бледность"
10 термидора (28 июля 1794), между двумя и тремя часами утра, канониры и вооружённые солдаты входят в Национальный дворец, бывший Тюильри. Они несут импровизированные носилки, на которых покоится кажущееся безжизненным тело Робеспьера; ему тридцать шесть лет. Они кладут его на большой стол в приёмном зале Комитета общественного спасения.
В XIX веке, сцена была множество раз изображена в скульптуре, в живописи, в литературе, либо для того, чтобы растрогать, либо для того, чтобы уличить "тирана", страдание которого становится искуплением. Момент странно двусмысленный; разве могут одни и те же фразы, одни и те же формы породить противоречивые чувства?
В своих "Исторических заметках" член Конвента Бодо описывает сцену словами, позаимствованными из доклада 1795 г.:
"Сосновый ящик, содержащий несколько образцов солдатского пайкового хлеба, посланных в Северную армию, был положен ему под голову и служил ему своего рода подушкой. Он оставался в течение более часа в состоянии неподвижности, которое позволяло думать, что он перестал существовать. Наконец, по завершении часа, он начал открывать глаза. Кровь обильно текла из раны, полученной им в нижнюю челюсть слева. Эта челюсть была раздроблена, а его щека продырявлена выстрелом. Его рубашка была окровавлена. Он был без шляпы и без галстука; он был в небесно-голубом фраке, нанковых кюлотах, в чулках из белого хлопка, спустившихся до пят. Около трёх или четырёх часов утра мы заметили, что он держал в руках маленькую сумочку из белой кожи, на которой было написано: Великому монарху, Лекур, полировщик на службе короля и его войск, улица Сент-Оноре, рядом с улицей Пули, в Париже; и на обратной стороне сумки: А М Аршье. Он пользовался этой сумкой, чтобы вытереть запёкшуюся кровь, которая вытекла из его рта. Окружавшие его граждане наблюдали за всеми его движениями, некоторые из них даже дали ему чистую бумагу (за отсутствием ткани), которую он применял по тому же назначению, пользуясь только правой рукой и опираясь на левый локоть. Робеспьер дважды или трижды был подвергнут бурному словесному оскорблению со стороны некоторых граждан, особенно со стороны канонира из его края, упрекавшего его в вероломстве и злодействе. Около десяти часов утра, хирург, находившийся во дворе Национального дворца, был призван, чтобы его перевязать. Он ему осторожно вставил инструмент в рот; он обнаружил, что раздроблена челюсть слева; вырвал ему два или три зуба; перевязал ему рану, и поместил рядом с ним таз, наполненный водой. Робеспьер ей пользовался время от времени, и вытирал кровь, наполнявшую его рот, обрывками бумаги, которые он для этой цели складывал в несколько раз, только правой рукой. В мгновенье, когда меньше всего об этом думали, он сел, подтянул свои чулки, внезапно соскользнул со стола, и поторопился разместиться в кресле. Едва сев, он попросил воды и чистой ткани. В течение всего времени, что он оставался лежать на столе, когда к нему вернулось сознание, он пристально смотрел на всех, кто его окружал, и особенно на всех служащих Комитета общественного спасения, которых он узнавал; он часто поднимал глаза к потолку, но, кроме нескольких судорожных движений, в нём постоянно видна была большая бесстрастность, даже в момент перевязки раны, которая должна была ему причинить острые
- Робеспьер на троне - Борис Башилов - История
- Робеспьер и террор - Бронислав Бачко - История
- Вечный Египет. Цивилизация долины Нила с древних времен до завоевания Александром Македонским - Пьер Монтэ - История / Культурология / Религиоведение
- Страшный, таинственный, разный Новый год. От Чукотки до Карелии - Наталья Петрова - История / Культурология
- Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях - Анна Мудрова - История
- Вечер на Кавказских водах в 1824 году - Александр Бестужев-Марлинский - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Робин Гуд - Вадим Эрлихман - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История