неважно, что ты хочешь. На переправе коней не меняют, и искать другую жертву было бы утомительно. Повиси, пока, здесь, а я пойду и приведу сюда тех, кто составит тебе компанию. Точнее, не сюда, но это неважно. А когда вернусь – мы продолжим с тобой.
Он ушел, и все, что мне осталось – лишь одиночество, пустота, боль и ярость, выжигающая изнутри.
Глава 31
Знаете, когда я читал, в свое время, «Хроники Эмбера» и «Графа Монте-Кристо», то всегда удивлялся тому, какая жажда свободы жила в Корвине и Эдмоне Дантесе. Правда и Фариа тоже впечатлял. Планировать столь долгий срок свой побег, изнурять себя невероятными нагрузками…
Корвину, правда, повезло, так что он в меньшей степени заслуживал уважения за свой побег, но его плюсом было то, что он умело воспользовался шансом.
У меня же не было их времени и возможностей.
У меня не было нескольких лет на то, чтобы прорыть подземный ход, ко мне в камеру не придет Дворкин, чтобы своим волшебным талантом нарисовать мне путь к свободе…
Ко мне даже никто не заходил, чтобы дать напиться, не говоря уже о том, чтобы поесть, и я так и продолжал висеть бесполезной тушей, подтянутой за связанные за спиной руки к потолку.
Человек без еды может выдержать довольно долго, а вот без воды – в разы меньше. Чародей – протянет подольше, особенно если умеет медитировать, поскольку во время медитации себя можно чуть ли не в анабиоз загнать. Помню, как перепугал до смерти Фаю, когда она увидела меня в глубокой медитации и не смогла прощупать пульс и найти дыхание. Они, конечно, были, но настолько замедленные, что вдох растягивался на часы.
В общем, медитация была отличным выходом для меня сейчас, и основной проблемой было отсечь себя от болезненных ощущений, но я все-таки справился.
Живому здесь было не выжить, и я усиленно делал себя мертвым, отсекая всё. Я сделал эту мысль центром для концентрации, и шел к нему, не обращая внимания на все остальное.
Боль ушла. Ушло ощущение тела. Я парил в безвремении и вне пространства, и являл собой лишь одну мысль, свободную настолько, насколько это вообще возможно в нашем безумном мире.
Хм. А в буддизме все-таки что-то есть, при таких практиках.
Но что-то тревожило меня, явно вторгаясь в мое «ничто».
Постепенно, когда я сфокусировался на этом ощущении, рядом (хотя, что такое пространство, да и есть ли оно?) сформировался странный золотой трон, на котором восседала фигура статного мужчины лет сорока, обладающего шикарной вьющейся бородой и черными с проседью волосами до плеч. Но самым интересным в его облике были глаза, которые были бледными, усталыми, и закрытыми белесой пеленой. В руке незнакомец сжимал огромную вилку… То есть, нет, кажется, её когда-то называли двузубцем.
Выглядел он величественным, могущественным, и… Удивленным.
– Это интересно, – сказал он, наконец, рассмотрев меня – ко мне нечасто в последнее время приходят гости, тем более добровольно.
Я не хотел говорить с ним, но, видимо, каждая моя мысль здесь звучала так, как будто я произносил её вслух.
– И кто вы, собственно?
Он рассмеялся.
– Ты же знаешь, кто я. Даже несмотря на то, что не принадлежишь к тем, кто поклоняется мне, ты знаешь мое имя. Люди до сих пор его помнят.
– Аид – имя вышло на поверхность само, как будто ожидая своего часа.
Он слегка наклонил голову, подтверждая.
– А ты – чародей, ушедший от мира живых, но еще не решивший какой дорогой ему идти дальше.
– Витторио Скамми, к вашим услугам.
Он коротко улыбнулся.
– Ну, раз уж ты их предлагаешь сам, то, пожалуй, не откажусь. Правда – не сейчас. Итак, чародей, расскажи мне, почему же я первый, кого ты решил увидеть на этом пути?
Я задумался, перебирая возможные причины, и решил, что, наверное, из-за всей это катавасии с гесперидами, Асклепием и прочим мое подсознание решило, что сейчас лучше встретить того, кто хоть как-то был связан с теми стародавними временами.
– Ах вот в чем дело… Асклепий… Опять за старое… Я уже много раз говорил этому упрямцу, что не выпущу Ориона, но он не оставляет попыток и каждый раз все наращивает мощь. Расскажи, что он на этот раз задумал.
Ну, заняться мне было особо нечем, а тут – какой-никакой, а собеседник, готовый выслушать, и я принялся подробно рассказывать всю текущую ситуацию.
Когда я закончил рассказ, Аид печально посмотрел на меня.
– Да, Асклепий вполне мог бы попробовать чужими руками уничтожить запрет Зевса в Небывальщине, и это могло бы привести к желаемому результату.
Он сделал жест рукой, и под ней моментально материализовался трехглавый пес, который с подозрением посмотрел на меня, после чего позволил хозяину почесать себе спину.
– И раз уж ты предложил мне свои услуги (вот же болтливый мой язык, надо будет подумать о другой форме представляться незнакомцам), то я попрошу тебя не допустить этого, тем более, что это и в интересах мира смертных.
Мне стало полугрустно, полувесело.
– Я, как бы, сейчас немного не в форме для этого. Вишу как кусок мяса на крюке, и готовлюсь умирать став жертвой в ритуале.
– С этим я ничем помочь не могу. Мои возможности в мире смертных ограничены количеством последователей и их расположением.
Моё любопытство сделало моментальную стойку.
– А у вас еще есть последователи?
– Немного – подтвердил он.
– Может тогда они… А, проклятье, я даже не знаю где нахожусь.
– Именно. И, поскольку ты сам к ним не принадлежишь, я не могу дать тебе сил, чтобы изменить ситуацию. Тебе придется рассчитывать только на себя.
Не знаю уж как, но я усмехнулся.
– Тогда – к чему вся эта встреча и разговор?
– Не знаю. Ты мне скажи. Ведь это ты пришел ко мне, а не наоборот.
Я подумал, что, скорее всего, мне просто нужно было уладить и эту часть происходящего. Терпеть не могу незаконченные дела. Нужно было, чтобы кто-то был в курсе, и девочкам не причинили вреда.
– Может и так, – согласился он – и не волнуйся за них. Им – я помогу. И я признателен тебе за такую заботу. У тебя очень обостренное чувство справедливости, и если что-то не укладывается в твои понятия о ней, то ты всегда считаешь это чуть ли не личным вызовом. Это и хорошо и плохо. Хорошо, потому, что таких как ты мало, а плохо – потому что это может стать причиной твоей смерти.
– Я бы сказал, что в каком-то смысле уже стало.
Он покачал головой.
– Мойры ушли от нас на Север, и стали именоваться Норнами, но никто так и не может сказать, какую судьбу они плетут каждому. Ты сделал мне одолжение, чародей, ничего не прося взамен, а я же попросил тебя об услуге… Неважно, выполнишь ты ее, или погибнешь, пытаясь выполнить, но я могу обещать тебе одно – когда придет твой черед, я дам тебе покой и убежище в моем царстве.
Он посмотрел на меня своими потрясающими глазами, и тихо добавил:
– Даже если ты останешься жив, ты можешь рассчитывать на них. А сейчас – тебе пора. Твой мучитель вернулся, и я чувствую, как он вмешивается в нашу беседу. Но я буду рад, если ты еще навестишь меня. Мне редко удается с кем-то поговорить.
Где-то вокруг начал нарастать нестерпимый жар, и меня выкинуло назад в мое тело. Вернувшись, и плавая в океане боли, я осознал – тот, кого пытали, чтобы я чувствовал его боль – мертв.
Уверен, что стал бы овощем, если бы не ушел в настолько глубокую медитацию, которая приняла на себя большую часть ощущений. Что бы ни сделали с тем человеком, его агония продлилась достаточно долго, чтобы выбить меня назад, но недостаточно, чтобы отправить меня за ним следом, поэтому я извивался на своем подвесе, ожидая пока всё стихнет.
– Умница, – раздался голос с немецким акцентом – я в тебе и не сомневался. Только тот, чья цель превыше даже
