Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С предохранителя-то сними, – сказал командир. – И нафига тебе пистоль – застрелиться? Хватай пулемет, а то солдатики его сейчас сломают – им тока дай.
– Во попали, япона мать, – сказал правак. – И как это вы, товарищи долбо... бойцы, от основной группы оторвались? И где сама эта долбаная группа – собирается нас вытаскивать, или как?
– Или как, – сказал командир. – Забыл, зачем прилетели? Их вытаскивать. Мы – их... Они там основные силы на себя завязали. Но сейчас на нашу падаль гиены набегут, это уж точно... Только бы Петрович дотянул – может нас хватятся. Да в любом случае должны «мессера» прилететь...
Борттехник лежал, установив перед собой пулемет, и, нервно зевая, похлопывал по его черному тяжелому телу. Хорошо, что есть пулемет, – что бы они делали с одними автоматами, – из их оскопленных стволов нельзя послать очередь дальше ста метров, не говоря уже о кучности, пули будут тыкаться в упругую грудь жертвы шариками из промокашки и застревать в черных волосах (так учили тяжелые сны).
Вдалеке, в лабиринте изъеденного песчаного плато трещали автоматы, что-то бабахнуло, запрыгало по горам ломаным эхом...
Ему показалось, что камни впереди зашевелились. Он надавил на пластину механического спуска, выпустил длинную очередь, толку от которой, будь кто в камнях, было мало, – безногий пулемет бился как эпилептик. Тут же три испуганных автомата рядом задолбили, разрывая уши.
– Чего пугаешь? – сказал командир, отплевываясь и всматриваясь. – Там никого нет. А где они вообще? – Он посмотрел вверх, на край обрыва. – На голову нам свалятся, что ли? Ничего не понимаю, лучше бы пришли уже! Или нам туда идти? Хрен его знает, где там кто...
Звон в ушах нарастал. Муха басовито гудела, ее звук переливался зеленым перламутром. Это еще не было точным знанием, это было сильнее, – как предчувствие неоткрытого еще туза, когда натягиваешь по миллиметру, касаясь глазами краешка рисунка и ликуя под маской невозмутимости, даешь дальше, много даешь... Он повернул голову, посмотрел на перевал – искоса, как натягивал карту, готовый принять отсутствие туза без сожаления, – и увидел четыре темные точки. Вдруг онемели ноги: острые прежде камни под коленями теперь кололи тупо, как сквозь ватные штаны. Он увидел, как вспыхивают на лишайном склоне горы блики лобовых остеклений.
Их сигнальную ракету заметили. От группы отделился один вертолет прикрытия и пошел к ним; следом устремился второй. Вертолеты неумолимо росли, миражно дрожащие в облаке выхлопа, с узкими, хищно вытянутыми глазастыми мордами, с тяжелыми ракетными блоками под короткими скошенными крыльями – уже были различимы красные головки управляемых ракет и гондолы с пушками.
– А вот и наш Бонд прилетел! – сказал командир, щурясь из-под ладони. – Еще орденок поимеет – да хрен с ним, за нас и Героя не жалко, а, товарищи бздуны? – и он весело толкнул борттехника в бок. – Лишь бы в нас не зарядил, он же потом думает!
Пара «мессеров» не снижая скорости разделилась, вертолеты подпрыгнули и отработали нурсами по лабиринту, где вела бой основная группа, и по обрыву, под которым лежали окруженные. В лабиринте разбилась черная океанская волна, он забурлил, затрещало, как в печке, – там все кипело, и над грязной, с кровавыми прожилками, пеной пузырьками взлетали и падали камни. Сверху – череда разрывов, земля задергалась, на головы посыпался песок. Вертолеты сделали круг и, проходя над ними, успокаивающе покачали крыльями. Дайте только добраться до вас, и я вылижу всю копоть с ваших боков... Мелькнули на вираже длинные драконьи брюха, пара ушла к лабиринту и, не доходя, открыла огонь из пушек. Возбужденно крутя задранными хвостами, драконы кашляли и плевались огнем и белым дымом, очереди скрещивались, фокусируясь на невидимом пятачке, выжигая, перепахивая его.
Пара «восьмерок» уже летела к ним. Ведущий приземлился у самого лабиринта, и было видно, как высыпали из двери солдаты в касках и бронежилетах, побежали, пригибаясь и разворачиваясь в цепь; пулеметные расчеты залегали, снова вставали и бежали за автоматчиками, – взвод углубился в камни. Второй борт заходил на посадку, полого снижаясь. Он завис неподалеку. Ревя винтами и показывая голубое, в грязных потеках брюхо, опустился и мягко запрыгал на камнях.
...Солдаты бродили среди камней и собирали оружие убитых. Иногда раздавался выстрел, щелкая по горам пастушьим кнутом. Борттехник сидел в жаркой тени и курил очень горькую сигарету, постоянно сплевывая сухую пыльную горечь. Пальцы дрожали.
Пока грузились, два «мессера» кружили по окрестностям, рыскали, опустив носы и постреливая из пушек. Возвращались на борту ПСО, оставив свой покалеченный под охраной солдат. Борттехнику было плохо. Болела грудь – компрессионный удар, – болела и кружилась голова. Выпитая из чьей-то фляжки теплая вода застряла в груди граненым металлическим стержнем. Ему было неудобно в своем теле, оно было не своим, а снятым с чьего-то бешеного плеча. Дух жаждал покоя и спокойного ликования, но для тела покой был мучителен, оно гудело, его распирало изнутри, как глубоководную рыбу, поднятую в тихие, просвеченные зеленым солнцем воды поверхности. Хотелось потерять сознание. Вертолет заложил вираж, к горлу подступила тошнота, холодно взмокло лицо. Он встал, прошел на створки. Задернув за собой тяжелые стеганые шторы, нашарил в жаркой темноте ведро, – в нем тускло блеснуло редукторное масло. «Извините», – подумал борттехник, и его больно вырвало несчастным глотком воды прямо в масло. Пока не перестало трясти, сидел на бардачке у кормового пулемета и, подняв голову, смотрел в черный проем люка – там двигались тросы тяг, там бешено крутился вал трансмиссии, и воровской лучик недвижно лежал на его боку.
6
...Они возвращались. Борттехник, сидя на скамейке в чужом салоне, пытался прогнать навязчивые сцены собственной смерти в вероятном прошлом получасовой давности. Смерти шли чередой, одна страшнее другой, – вплоть до отрезания головы, – этот вариант, уже булькая и задыхаясь, он пытался предупредить, подорвавшись на гранате, но никак не решался разжать руку.
В пылу борьбы он даже не заметил, что навстречу им пролетела пара с техбригадой и экипажем. Бригада заменила пробитый хвостовой редуктор, и когда солнце, красное как клюква, сидело на западных горах, хромой вертолет приземлился на базе.
Где в это время был его борттехник, автор точно не помнит. Он вообще не видит борттехника в первый час после прилета – его как бы не было на земле. Дальше понемногу проясняется. Кажется, быстро смеркалось – да, уже было темно, потому что костер за баней в окопе был ярок. Пили тут же, в ожидании закуски. Банщик пожарил мясо козы, подстреленной «мессерами» на обратном пути, – автор помнит, как ее разделывали в том же окопе. Он помнит, как потекла в пустое ведро вялая, прерывисто-густая струйка крови; отломилась с сухим треском козья нога, и ее выбросили на поверхность. Из мрака появились собаки и набросились на обломок с копытцем. Им выбросили еще ноги и голову. Ее тут же подобрал солдат с ножовкой, аккуратно отпилил крышку черепа с прямыми, кручеными винтом рожками, и боком, по-крабьи, заскользил в сторону. Его остановил майор:
– Куда понес, шустрый? Это – моя добыча. – И, обращаясь к борттехнику: – Как, пулеметчик, головка бо-бо? Пойдем-ка, я тебя полечу, у меня средство есть.
Он завел борттехника в предбанник, жестко держа за локоть, развернул к себе.
– Ты после прилета сходил, отметился?
– Куда?
– Куда, куда! К ней. Показался бы: вот, мол, жив, почти здоров. Друг все-таки... Иди, иди, пусть она тебе башку хоть продезинфицирует и заклеит – вон как рассадил, – а у нее «БФ» медицинский есть. Потом потихоньку двигайте ко мне в балок. Я сейчас попарюсь и приду. И вот еще – рога мои захвати, не пойду же я с ними по городку. А хочешь, себе возьми. Не простая коза-то!
– А какая? – тупо спросил борттехник, глядя на зазубренный срез кости..
– Семен Семеныч!.. Ведь на ее месте должен был быть ты... – майор ткнул его твердым пальцем в грудь. – Если бы не я, – и он холодно засмеялся.
...В комнате, в полумраке, ветер от кондиционера шевелит цветы, высаженные в длинном цинке.
– Тебе сейчас нельзя напрягаться, давай я посмотрю голову. Надо промыть перекисью. Положи вот так, не дергайся. Ну что за блудливые руки, я же...
Пока ее пальцы осторожно перебирают его волосы, он сонно думает в ее колени: не хочу засыпать, после сна все уйдет, этот день кончится – а эта ночь должна быть бесконечна, как новогодняя, и все должны веселиться и ходить друг к другу в гости с бутылками, но я очень устал, так жалко пропустить этот праздник, этот карнавал жизни – и в общем веселье всегда найдется темный уголок, куда можно спрятаться с ней...
– Щиплет? – она дует, склонившись, но он уже не отвечает.
Он будет спать пятнадцать минут – головой на ее коленях, окружив руками. Пока автор не постучит по его голове – ей неудобно, да и подозрительно долго вы отсутствуете, друзья. Майор уже выходит из бани и думает – где вы сейчас и чем занимаетесь?
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Зато ты очень красивый (сборник) - Кетро Марта - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Песни китов - Владимир Шпаков - Современная проза
- Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас - Современная проза
- Подкидыши для Генерального - Марго Лаванда - Проза / Современная проза
- Учитель пения - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
- Сто семьдесят третий - Сергей Бабаян - Современная проза