тренировкой для воинов: им предстояло показать, как они умеют владеть оружием, подчиняться командам и слаженно действовать. На эту облаву Модэ вывел пять тысяч воинов.
Два крыла загонщиков встретились, подали дымовой сигнал, и всадники начали цепью спускаться со склонов, гоня вниз животных, оказавшихся внутри кольца облавы. Внизу зверей ждала цепь стрелков, вооружённых ещё и копьями. Люди негромко переговаривались.
Рядом с Модэ на буланой кобыле гарцевала его младшая жена Жаргал с луком в руке. Она любила большие охоты и азартно стреляла в дичь.
Наконец на открытое место стали выбегать дикие козы, олени, рыси, кабаны, даже медведи. Мелкую дичь били из луков, крупную — копьями. Охотники старались не отдаляться друг от друга, не разрывать цепь: это запрещали правила охоты.
В погоне за юркой козой Жаргал направила лошадь вперёд. Увлёкшись, она забыла о правилах и отъехала от цепи на расстояние полёта стрелы. Заметив это, Гийюй хотел было окликнуть княгиню, но передумал: призвать Жаргал к порядку должен её муж.
Юная красавица с румяными щеками, в голубом платье на буланой кобылке была так хороша собой, что Гийюй опустил оружие и засмотрелся. В ярких солнечных лучах шерсть кобылы отливала золотом. Жаргал улыбалась и, когда она натягивала лук, под платьем обрисовывалась её высокая грудь.
По ушам хлестнул свист сигнальной стрелы. Гийюя обдало холодом. Он обернулся, увидел ледяные глаза Модэ и поднял свой лук, помня, что ждало нарушителей приказа.
По сторонам щёлкали тетивы, и, посмотрев на Жаргал, Гийюй увидел, что та утыкана стрелами и медленно падает с лошади. «Она уже мертва», — говорил себе Гийюй, натягивая тетиву.
В ушах зашумело. До крови закусив губы, Гийюй выстрелил, молясь о том, чтобы для Жаргал к этому мигу всё уже кончилось. Звук щелчка тетивы словно ударил по голове булавой. Пришлось спешиться. Подташнивало, голова кружилась, воздуха не хватало, и сердце билось часто-часто. Гийюй заставил себя посмотреть вперёд.
То, что лежало на земле, напоминало гигантского ежа, а не юную женщину неполных семнадцати лет. Один из охранников Модэ поймал буланую кобылу под уздцы, второй начал вынимать стрелы из мёртвого тела. Казалось, что воина тоже вот-вот стошнит.
Гийюй закрыл глаза. Только через несколько десятков ударов сердца он немного пришёл в себя. Модэ дал ему это время, сам отдавая приказы.
Не все находившиеся поблизости воины выстрелили в княгиню, и сейчас таких ослушников схватили, связали и поставили на колени. Палачи-динлины равнодушно рубили головы жалостливым, взывавшим о пощаде, кричавшим о том, что у них рука не поднялась на беззащитную женщину, любимую жену чжуки.
«Я сам мог бы лишиться головы», — подумал Гийюй. Сейчас он ненавидел себя, окружающих, всех, кроме Модэ — повелитель в своём праве. Несчастная Жаргал!
Как во сне, Гийюй слушал слова Модэ: тот громко объявил, что смерти жены не хотел, а лишь по ошибке пустил в неё свистящую стрелу. Но любой его приказ должен выполняться без раздумий, поэтому отказавшиеся стрелять или замешкавшиеся умрут.
Сказав это, Модэ холодно посмотрел на Гийюя, и тот уже ожидал, что и его прикажут обезглавить. Он бы не стал сопротивляться.
Модэ продолжал говорить, распорядившись тайно похоронить княгиню, и под страхом казни запретил всем рассказывать, как она умерла.
Ночью, у себя в юрте, Гийюй в одиночестве смог оплакать погибшую. Он вспоминал слова дяди Пуну, которые не раз слышал за эти годы: «Великая цель требует великих жертв», и слёзы текли по его щекам.
Теперь Гийюй уже не стал бы опрометчиво утверждать, что его дядя не выносит подлости: достаточно он наслушался и насмотрелся за прошедшие годы.
В борьбе за достижение великой цели допустимо всё, и Модэ сегодня показал, как хорошо он усвоил уроки старого Пуну. В чём Гийюй не сомневался, так это в том, что сегодняшняя смерть — не последняя жертва.
Наплакавшись и напившись араки, Гийюй уснул. Под утро ему приснилась Жаргал. С блестящими глазами и розовыми щёками она уносилась от него на вороном коне к пылающему закату, на запад, в страну мёртвых.
Глава 7. Жертва Великому Небу
Через три дня после тайных похорон жены Модэ с тысячей воинов уехал в ставку отца. По традиции осенью шаньюй устраивал большую охоту, приглашая на нее родовых князей.
В ставку съехались главы всех родов. Модэ знал, что князь Пуну потратил немало сил на то, чтобы собрать здесь членов Совета. Им предстояло принять очень важное решение: Пуну намеревался склонить шаньюя и Совет начать весной войну за возвращение Ордоса.
Ставку шаньюя окружали кибитки, поставленные почти сплошной стеной, затем кольцо юрт его десятитысячного войска. Юрты старались расставлять через равные промежутки, у них привязывали сторожевых псов, а у горящих костров между юртами сидели и лежали свободные воины. День и ночь в лагере расхаживали караульные. Поодаль расположились становища поменьше — кибитки с юртами, принадлежавшие родовым князьям.
Свой лагерь Модэ приказал разбить ещё дальше и усиленно охранять его. Тем вечером он принял у себя Пуну, ещё нескольких князей, в том числе своего родича по матери, главу рода Хуань. Тот рассыпался в любезностях и всячески давал понять, что Модэ может на него рассчитывать. Это хорошо. Предводитель Хуань мог не уделять внимания мальчику, которого многие считали обречённым на скорую гибель, но теперь он всячески старался снискать расположение взрослого, сильного наследника шаньюя, рождённого женщиной из рода Хуань.
На следующее утро Модэ присутствовал на церемонии поклонения Солнцу, и по окончании ритуала подошёл с приветствием к отцу. Тумань выразил ему сочувствие по случаю смерти любимой жены Жаргал.
— Несчастный случай во время охоты, как это прискорбно, — говорил Тумань, испытующе глядя на сына узкими тёмными глазами.
— О да, — соглашался Модэ. — Бедняжка Жаргал увлеклась и попала под случайный выстрел. Виновные казнены. Свою дочь я, пожалуй, не стану учить владеть оружием. Не хочу для неё подобной судьбы.
Расспросив старшего сына о здоровье внучки и невестки, о его уделе, Тумань отпустил Модэ, сказав, что все важные вопросы предстоит обсудить на Совете.
Вертевшийся поблизости десятилетний Ушилу подбежал и поздоровался. Он успел подрасти с тех пор, как Модэ его видел. Когда старший брат приветливо ответил, Ушилу весело заулыбался, щуря блестящие карие глаза, хотел что-то спросить.
Улыбка слетела с его лица, когда из своей белой юрты выплыла и прошествовала к ним яньчжи Сарнай в великолепных, затканных золотом красных китайских шелках. Когда она двигалась, тихо позванивали многочисленные золотые, с самоцветами и жемчугом, украшения в ее чёрных косах, на висках, шее, на груди и руках. За
