class="p1">Мало-помалу Гийюй заметил, что любуется азартной Жаргал, сильной и гибкой, как тигрица. «Она притягивает взоры как костёр в ночи», — думал Гийюй, и стыдился влечения к этой юной женщине, напоминая себе, что она замужем за его другом и повелителем.
Порой Жаргал снилась Гийюю по ночам: улыбалась ему, вскакивала на вороного коня, и они вдвоём устремлялись в степную даль.
Проснувшись, Гийюй жалел о том, что они не встретились раньше, до того, как прелестную Жаргал выдали за его повелителя. Свою трепыхнувшуюся было ревность Гийюй задушил, напомнив себе, что ни Модэ, ни его жена ни в чём не виноваты и не знают о его чувствах. Того, что случилось, не изменить, и ему остаётся только молча, украдкой любоваться красавицей княгиней.
Несмотря на симпатию к второй жене повелителя, Гийюй не забывал приглядывать за её окружением. По его приказу за служанками Жаргал неусыпно следили, и благодаря этому вовремя удалось поймать за руку рабыню динлинку, что-то подсыпавшую в котелок с похлёбкой для чжуки.
Изобличённая рабыня клялась, что этот серый порошок всего лишь любовное снадобье, которое должно укрепить влечение мужа к Жаргал. Это средство дала ей старая нянька молодой княгини. Старуха подтвердила, что это безвредное средство, но, послушав её оправдания, и узнав, от кого она получила порошок, Модэ приказал им съесть похлёбку.
Заплаканные старуха и рабыня динлинка приступили к еде. Воины ждали. Через некоторое время у обеих женщин начались сильные рези в животе. По приказу Модэ стонавших отравительниц выволокли из юрты, отвели подальше в степь и там отрубили головы.
Модэ распорядился, чтобы Жаргал смотрела на казнь. Молодая княгиня плакала и уверяла, что ничего не знает о снадобье, и сама не стала бы прибегать к таким глупым уловкам. Впрочем, старая нянька призналась в том, что порошок она получила от служанки жены главы рода Лань, и ей приказали применить его, ничего не говоря юной княгине.
Гийюй поверил в невиновность Жаргал и убеждал в этом Модэ. Сама Жаргал молила о прощении, рыдала так, что муж смягчился. Через несколько дней стало казаться, что этот случай забыт, и Модэ вновь благоволит второй жене.
Казнив отравительниц, Модэ не пожаловался отцу, как и потом, когда стражники схватили двоих убийц, пытавшихся пробраться в княжескую юрту. На допросе выяснилось, что этим неудачникам из охраны заезжего торговца заплатил неизвестный мужчина, которого те повстречали в ставке шаньюя.
Гийюй тогда настаивал на том, чтобы передать несостоявшихся убийц в руки государственного судьи, чтобы тот расследовал дело и нашёл подстрекателя. Модэ не захотел этого делать — преступникам отрубили головы в его стане.
Жизнь Модэ подвергалась опасностям на войне и на охоте. Однажды большой кабан, которого не остановил удар княжеского копья, пропорол брюхо лошади Модэ, и чжуки вылетел из седла. Удар об землю ненадолго оглушил Модэ, а разъярённый кабан убил бы его, если бы не вовремя подоспевший Гийюй.
После этой охоты, когда они в кругу воинов ели жареную свинину и пили араку, захмелевший чжуки пообещал другу, что назовёт будущего сына в его честь. В этот вечер Гийюй едва ли не в последний раз видел радостную улыбку на лице Модэ. С тех пор он стал суровее и сдержаннее, и Чечек призналась брату, что мужа часто одолевает непонятная печаль.
Модэ обзавёлся странными привычками: порой уходил гулять в лес на горах за ставкой, взяв с собой двух-трёх охранников. Он не охотился, не приносил добычу, а его спутники уверяли, что чжуки только прохаживается по лесу.
Беспокоясь за его безопасность, Гийюй вздумал подослать к чжуки во время очередной прогулки смышлёного стражника, чтобы тот тайно следил за ним. Того соглядатая, а за ним и второго, нашли в лесу мёртвыми, и больше Гийюй не пытался устраивать слежку за своим повелителем.
Иногда Модэ любовался закатом, стоя у своей юрты. В это время он запрещал его беспокоить. Насмотревшись на небесные костры, чжуки уходил к себе, и к нему никто не смел входить без разрешения. Находясь ночью рядом с жилищем своего повелителя, Гийюй иногда слышал неразборчивые голоса, словно Модэ с кем-то беседовал, а ведь он находился там один.
* * *
Когда лиса навещала Модэ в лесу, стражников приходилось усыплять, чтобы они ничего не увидели и не запомнили, поэтому Модэ предпочитал встречаться с любимой в юрте. В лесу они чаще беседовали, целовались и договаривались о ночных встречах.
В большой княжеской юрте, насладившись любовью, они лежали рядом на мягком ложе и разговаривали. Поглаживая лоб, щёки, шелковистые волосы Шенне, Модэ говорил ей, как тоскует без неё, и даже читал стихи:
Её глаза — волшебная страна,
её душа — беспечная волна,
её лицо — округлая луна.
Она мне сердце бедное разбила.
Я ей сказал: «Ты как меня нашла,
любимая, как всё превозмогла,
и как, идя, равнины перешла,
и перевалы как перевалила?»
Ответила: «Мой путь на свет из тьмы
мучительней был лета и зимы,
но размягчились твёрдые холмы —
ведь мной любовь к тебе руководила.
Блаженно жмурясь, лиса восхищалась и говорила, что Модэ мог стать бродячим сказителем, если бы не родился сыном шаньюя. Тот улыбался, трогал её серьги из оправленных в золото кораллов — Шенне согласилась принять их в дар. Модэ готов был осыпать её китайскими шелками, украшениями, благовониями, но лиса отказывалась, говоря, что ей негде хранить подарки.
Он предлагал ей стать его наложницей, тогда они могли бы не таиться от людей, и опять Шенне отказывалась, говоря, что время ещё не пришло.
Лиса внимательно слушала рассказы Модэ о стычках с северными племенами, об осторожности его отца, который сдерживал князей, готовых начать большую войну с соседями или попытаться прорваться обратно в Ордос.
Шаньюй Тумань объяснял своё миролюбие тем, что хунну ещё не набрались сил, надо ждать. В Ордосе стоит многотысячная армия Мэн Тяня, и соваться туда рискованно. Пожилые князья поддерживали шаньюя, остужая молодые горячие головы.
Модэ понимал, что миролюбие и уступчивость отца в своё время спасли народ, но с каждым годом ожидание становилось всё тягостнее. Время непрочного мира надо использовать с выгодой. Шенне с ним соглашалась.
Сама лиса рассказывала ему, о том, где странствовала — порой она надолго отлучалась, бывая даже во владениях империи Цинь. Модэ слушал её, сопоставлял её сведения с теми, что приносили беглецы из южных земель.
Удивительно, но несчастные люди бежали из могущественной империи. Многие погибали от голода или в зубах волков, и те, кому удавалось преодолеть степь и добраться до кочевий хунну, едва стояли
