нескладно. Только в какой-то момент шепнул, придвинувшись поближе:
– Ты красивая, – и, удивляясь собственной наглости, поцеловал Лизу в щеку.
Лиза смутилась и резко встала, посмотрев на него немного свысока, но и извиняюще.
– Ты не просто красивая, а очень и очень… – подперев рукой голову, сказал Глеб, щурясь на Лизу. – Ты как огонек. Есть такой цветок… купавка… болотный лютик. Ты такая же.
Лиза пошла вперед. Он догнал, но уже не приближался.
У Шубышкиных забрали Лельку, изрядно накидавшуюся за время их короткого отсутствия.
Дойдя до своего дома, Глеб и Лелька, поглядывающая на Лизу уже не очень ласково, попрощались и отчалили пить дальше.
Правда, на прощание Глеб взял Лизу за руку и снова неожиданно поцеловал ее. Лиза вырвала руку. Ей показалось, что этот Глеб Горемыкин смеется над ней, и она убежала в свою комнату в смятенных чувствах.
Глава пятая
Наймы
Утренние заботы по устройству быта перешли в дневные, и весь день почему-то Лиза думала о том, что здесь, в прежде незнакомом и неродном месте, становится хорошо. Она несколько раз выходила со двора, видела круглоголового Отченаша в арабском платке, очень странного пятидесятилетнего дядьку. Видела щенка, которого он пообещал им дать для охраны. Щенок на длинных ногах, подгулянный у охотничьего пса, веселился и кусал Отченаша за ноги, а тот взбрыкивал, что выглядело очень забавно для степенного мужчины его возраста. Потом Отченаш заговорил с ней о политике, сально глядя маленькими черными глазками. Одет он был в рубашку, застегнутую на все пуговки, как американский амиш*, и в черные штаны, заправленные в носки и самые дешевые галоши. Напротив его дома незнакомые ребята, тоже иногда во время отдыха поглядывающие на Лизу, вырубали ясени для установки одонков* для будущих стогов. Лиза договорилась брать у жены Отченаша молоко и прогулялась дальше, до шумного двора дядьки Мешкова.
Мешковы растили троих: веселых сыновей Степку и Макса и старшую, красавицу дочь Ульяну. Ульяна жила в отдельной комнате за перегородкой, была гладкой и круглобокой девушкой и заканчивала девятый класс.
Мешковы пили все выходные. Дети их еще ходили в школу, каникулы пока не начались. За Мешковыми на дороге играл маленький мальчик с торчащим ежиком волос такого же цвета, как у Глеба, в одних желтых шортиках и босой. Он палкой копал яму на дороге. Лизе показалось, что нужно познакомиться с ним.
Мальчик исподлобья глянул на нее и хмыкнул. Под носом его, сурово натертым кулачком, было грязно и мокро.
– Ну, скажи, я вот Лиза, а ты?
Мальчик нехорошо улыбнулся, поднял с дороги увесистый камушек и бросил в Лизу. Лиза отшатнулась, но все равно камень угодил ей прямо в лоб. Лиза встала, потирая тут же опухший лоб.
– А вот так делать нельзя! – сказала она строгим голосом, оглянувшись, не увидал ли кто.
– Яська, – ответил мальчик.
– Очень приятно, Яська. А я Елизавета. Для тебя Борисовна. Так что хорошо, что познакомились. Приходи, конфету дам.
Лиза быстро пошла домой смотреть, что осталось после ушиба, а Яська сел обратно на дорогу и продолжил копать.
* * *
Вечером на лавочке у Лелькиного двора собрались девки. Лиза внезапно познакомилась с младшей сестрой Глеба, Маринкой. Сестра не уступала брату, хоть ей и было всего четырнадцать. Такая же поджарая и стройная, громкая, как мальчишка, с огромными, как у ящерицы, песочно-зелеными глазами, короткой стрижкой и усиленной жестикуляцией. Ее лучшая подруга, Любка Ватрушка, маленькая, полная и улыбчивая девчонка с челкой, хохотала на всю улицу. Лизе даже стало удивительно, что она сможет дружить с девчонками, ведь в Обуховке она была одна: Иришка с сестрой жили на соседней улице, через пастбище, и уже невестились. Лиза приезжала к ним редко, особенно теперь, когда Иришка вышла замуж и родила. Но они и до этого не особо-то дружили, так только.
Майские жуки-хрущи с тихим стуком падали на крышу летней кухни. Роилась мошкара. Дроныч, еще не остывший от похмелья, травил байки про армейку, в обнимку с ним, на скамейке, вытертой дождями до пепельно-серого цвета, сидела и улыбалась Лелька. Маринка и Ватрушка терли на корточках, как опасно стало на селе. Лиза слушала и радовалась наступившему теплу.
– А мы едем, а тут кореневский, непонятный, что за нафиг, с горы на мотоцикле и прямо к нам… Девки, а поехали кататься. Кататься, ага! Вон как завезут на базу, в баню, хрена с два убежишь. Вот было же, да, Лель? А этот вон! Старый хрыч Максимыч Отченаш! Он же нас постоянно зовет в гости! Типа чаем хочет напоить.
– А что, не чаем? – заржала Лелька.
– Знаем его чай, – подхватила Ватрушка, и на ее маленьком вздернутом носу от смеха появились частые складочки.
– Нет, она ж с Москвы, ей-то что бояться! Ее все бояться будут! – поддакнула Лелька. – Это мы тут от кобелей не отобьемся.
– Вон Серега Пухов уже про тебя спрашивал, – крикнула Маринка. – А шо, парень хороший… богатый… с мотоком…
– Он подарил мне зажигалку! – добавила Ватрушка.
Лиза сидела, улыбаясь. Неожиданно из леса появился Глеб. На нем была застиранная майка и серые штаны. Он направлялся прямиком к лавочке.
– Маринка! Иди, мать зовет, – бросил он резко, подмигнув Лизе.
– Да не гони ты!
– Вали, говорю, овца! Она на поезд опаздывает, а ты тут сидишь! Или возьми Яську и вернешься. – Маринка, прошипев что-то матерное и подхватив Ватрушку, потрусила домой.
«Ага, – подумала Лиза, – значит, этот полудурочный мальчик-камнеброс их братец?»
– Че ты приперся, а? – спросила Лелька. – Чего надо? Пьяный, опять нажрался?
– Не богуй*. Я не к тебе пришел.
И Глеб упал на лавку и положил голову на колени Лизе, толкнув с другого конца Дроныча с Лелькой. Те, едва не упав, что-то промычали и ушли во двор. Глеб подхватил Лизину руку, приподнятую в замешательстве от его наглости, и сунул себе под майку.
– О, холодная. Как лапка саранчи. Или лапка лягушки. Все, не трогайте меня, я так буду лежать, – сказал Глеб и закрыл глаза.
Лиза не знала, то ли столкнуть его, то ли, наоборот, придержать. Лелька выскочила уже без Дроныча из калитки, держась за столбик. На ее круглом раскрасневшемся лице была написана плохо сдерживаемая злоба.
– Эй, ты! Уйди от нее! – заорала Лелька. – Хватит под хатой торчать!
Лизе стало стыдно, но как подняться, чтобы Глеб не упал?
– Да ладно, пусть полежит, – сказала она и почему-то положила вторую руку на соломенные, изжелта-выгоревшие волосы Глеба. В самом деле, не держать же ее на весу. – И почему все разбежались?
Лелька,
