и броненосцы[9] в миниатюре. Пока рос Глеб, Аделина доучилась и немного попреподавала в сельской школе историю.
Потом супруг сбежал в столярную мастерскую, в Одессу. Начал крепко поддавать. Время близилось к девяностым, и умерший от инфаркта дед не застал уже новорожденную Маринку.
После рождения Маринки все окончательно пошло прахом.
Мать Аделины работала директором школы, и ей было за нее стыдно. Она попросила дочь жить со своими выродками независимо. И Аделина уехала к мужу – в Одессу, где наконец поняла, что не может жить с ним в общежитской комнатушке.
Он же начал серьезно пить и серьезно бить Аделину.
Был случай, когда отец замахнулся на мать, а шестилетний Глеб подпрыгнул и уцепился в его запястье зубами, да так, что брызнула кровь.
Маринке тогда не было еще года, и Аделине некуда было идти.
Подруга по общаге рассказала ей, что можно познакомиться через газету. И она написала в газету «Все для вас» и еще в газету «Из рук в руки», где томные кавалеры искали дам без вредных привычек, а вполне симпатичные дамы – кавалеров без жилищных проблем.
Но поиск жениха затянулся. Аделине пришлось вернуться в село, в дом отца, где никто не жил, и устроиться в школе. Учителей был полный комплект – взяли уборщицей.
Маринка была еще маленькой, и забота о ней полностью пала на Глеба.
И так прошло еще несколько лет.
Дети росли. Глеб учился отчаянно плохо, потому что сразу после школы бежал домой готовить и убирать. У Аделины начались проблемы со здоровьем.
Внезапно ей диагностировали костный туберкулез.
Мать Аделины, казалось, с каждым годом отстранялась от дочери. К тому же, например, Жанна была вполне здорова и устроена, радовала хорошими, упитанными внуками и даже помогала финансово.
Аделина чахла, ушла с работы и передвигалась с трудом. Маринка пошла в первый класс, а одиннадцатилетний Глеб устроился на почту разносить корреспонденцию. От отца не было никаких вестей. Может быть, с ним что-то случилось?..
И Аделина поехала в город, проверить. Пришла к общаге и услышала от коменданта, что «этот красивый парень» давно уехал «жить хорошо», а Аделина – «не мать ли его»?
Аделина и вправду состарилась и была страшна, «как смерть коммуниста». Так говорил покойный отец.
Бабуля могла дать немного овощей и фруктов, но видно было, что она стыдится младшей дочери, что ей неудобно перед соседками иметь приживалу, да еще с детьми.
Глеб разбил огородик, бегал за Маринкой и ухаживал за матерью, которая взялась каждую весну и осень хворать. Благо, зимы теплые, кое-как удавалось Глебу потихоньку со всем сживаться и справляться.
Тем временем Аделина решилась все же поменять жизнь и выйти замуж.
Она смотрела на себя в зеркало и замечала, что еще не совсем все потеряно. Что глаза ее, пронзительно-лазурные, как тихое мелкое море Азов, могут еще нравиться.
Аделина продолжала писать в газеты.
Несколько недель спустя ей пришло одно-единственное письмо от Геннадия Белопольского из небольшого южнорусского села Антоново. Геннадий писал, что готов принять ее с детьми, что у него своя хата «без родаков», что работает он водителем на грузовике. Что долго служил в армии и теперь, на покое, хочет тишины и спокойствия, семью, огород и хозяйство.
А что Геннадий на самом деле – Адольф; что его отец-поляк в войну был полицаем, а после войны сбежал с родины и растворился в большом городе; что сам он охранял зэков по контракту; что никакой он при этом, в конце концов, не водитель, – жених умолчал.
Но прислал невесте себя в молодости (которая обидно быстро прошла). На фото Адольф был в тельняшке, с крупными кудрями, с пушистыми усами и довольно хорошей фигурой.
Аделина рассматривала фото, стараясь влюбиться: других желающих жениться не было.
Завязалась переписка.
К зиме Аделина забрала из школы документы детей и собралась покупать билеты – ехать к жениху. Нужно было сказать об этом матери.
После рассказа о новых надеждах мать долго стучала пальчиками по столу, крытому жаккардовой скатертью, и молчала.
Аделина сидела на венском стуле, сама похожая на гнутый венский стул. Дети молча ждали во дворе, почти не двигаясь.
– И как же ты будешь жить там? – спросила мать Аделину.
Аделина почувствовала интерес к своей судьбе и чуть не разрыдалась. Но мать быстро сменила тон.
Рядом с зачуханной Аделиной, смахивающей на босоногую чернавку, она выглядела как пышная придворная дама, ведущая сытый великосветский образ жизни. Может быть, мать просто так изобразила некое волнение, чтобы хоть как-то сделать вид, что она Аделине не чужая.
– Вот был бы отец жив… Вон он бы тебе сказал… Ехать с детьми… в такую даль… неизвестно к кому…
– Я уже старая. Я тут никому не нужна, – всхлипнула Аделина.
Мать посмотрела на ее неспокойные руки, перевитые венами, на упавшие глаза и тонкие ножки в серых бабьих чулках на резинке, которые Аделина носила для тепла даже летом, и решила, что одной дочкой она вполне может пожертвовать, тем более что с детьми этой дочки она так и не нашла общего языка. И вообще, не надо было называть ее Аделиной. Это странное имя для девочки. А внуки… Эти дети были ей противны. Эти дети были вылитый моторист-красавчик-алкоголик Вовчик, особенно Глеб.
Мать отпустила Аделину. Помогла ей собраться и купила билеты.
Аделина летела на крыльях. Наконец-то она отдохнет от метаний и сокрушений, ведь она еще ничего – к тому же интеллигентка!
Глеб тащил узелки, сумки и рюкзак.
Маринка была также в волнении: она стрекотала, расспрашивая про деревню, про животных, про то, есть ли там речка, будет ли у нее комнатка.
Адольф приехал к переезду на грузовике, сильно дисгармонируя со своим фото, которое он отослал Аделине.
Его вид удивил Аделину до потрясения. Но она молча запихнула вещи и детей в кабину, а сама залезла следом.
Они дотряслись до Адольфовой хаты, крашенной в грязно-синий цвет, у самого леса, который был через дорогу. Прямо за колонкой. Из леса сильно пахло хвоей. Даром что была поздняя осень.
Адольф суетился. Заносил вещи. В хате было бедно.
Аделина обвела две комнатки взглядом.
Глеб остолбенело взирал на низкие, затканные паутиной потолки, на вал пустых пивных бутылок в порожнем красном углу, на высокие старинные кровати с шарами.
Он оглянулся на мать, и в глазах его мелькнуло отчаяние. Но, увидав в глазах матери еще большее отчаяние, он смял свое и взял себя в руки.
– Где мы спать будем? – спросил Глеб
