главы рода, Кровного Князя и генерала от артиллерии Сергея Белозерского, кипели нетерпение вкупе с сильнейшим раздражением. Как тут не злиться? Билеты на чугунку они до самого Екатеринослава брали, а тут оказалось, что на полпути между местечком с названием Хацапетовка и губернским городом рельсы обрывались прямиком в поле… хотя и отнюдь не чистом! А наоборот, изрытом канавами, засыпанном щебенкой и поверху размытом дождями.
Вокруг гремела стройка, звенел металл и бухали ножищами глиняные големы. Выглядели те не очень хорошо – будто по ним из орудий лупили! – но дело свое делали. На только выпустившегося из Михайловского училища двоюродного племянника Санечку впечатление произвели поистине сокрушительное. Санечка немедленно полез знакомиться с командовавшим глиняными великанами молодым каббалистом, а еще через пару минут тот уже осведомлялся, не та ли они родня, что ожидают в «доме на Тюремной». Дальнейшие переговоры установили, что «дом на Тюремной» – это дом зятя, Аркадия Меркулова, после чего багаж Белозерских был нагружен на одного голема, а сами они усажены на плечи остальных – и буквально в пару десятков шагов глиняные громадины преодолели жидкую строительную грязь, доставив их к присланной местным губернатором карете.
Счастье Санечки превысило человеческие пределы.
– Аркадию Валерьяновичу с Дмитрием Аркадьевичем кланяйтесь, скажите, Шмуэль Бенционович привет передает. – Каббалист приподнял шляпу и гордо уехал на плече голема, а князь Сергей почувствовал, как брови его сами собой взбираются на лоб. Любопытно…
Ехали быстро, но для пятерых карета все равно оказалась тесновата, и троюродный кузен Алексис, в котором Кровь Зимы преобладала над кровью Смерти, перебрался к кучеру на козлы. А через пару верст дороги туда уже мечтали перебраться все, потому что в карете они все равно остались впятером – сам князь Сергей, его младший брат Константин, племянник Николя, выглядевший типичным гвардейцем даже в штатском, Санечка и… напряжение! Напряжение лежало посредине, оно занимало все диваны разом, и казалось, выталкивало из кареты людей.
– Дмитрий Аркадьевич, право же… Избалованный мальчишка, не знающий ни долга, ни чести, – процедил кузен Николя. – Знаете, кто его кумир? Меньшой князинька Волконский, фат, пшют гороховый…
– Вот именно, мальчишка, которому едва исполнилось шестнадцать.
– По мальчишкам видно, что из них вырастет, – непримиримо отрезал Николя. – Я в его возрасте…
– Жег себе пальцы на огне, чтоб доказать свое мужество, – обронил князь Сергей.
– Вот именно! – с гордостью подтвердил Николя. – И выдержал же!
– Николенька у нас до сих пор полагает, что самому себе пальцы жечь и впрямь есть доказательство твердости воли… а не дурости беспросветной, – рассеянно обронил князь Константин, сквозь отдернутую шторку кареты глядя наружу. И, не обращая больше внимания на вспыхнувшего злым румянцем Николя, высунулся в окошко. – Эй, любезнейший! А что у вас тут такое?
Другой бы, может, и не заметил, но сибирская губерния, где командовал князь Константин, немало страдала от ханьских набегов, так что, как выглядит местность, недавно набег пережившая, он отлично знал. Вон там крыши заново настелены – одна за другой, будто тут недавно бушевал пожар. Двери тоже вытесаны заново, точно их сносили с петель. Сторожевые башни по самый верх в строительных лесах, а паровые пушки все равно глядят на дорогу настороженно. Да и порубежники здешние не выглядят расслабленными мирной жизнью – вон какие морды внимательные… ох ты, и впрямь – морды! Да они ж все оборотни! Вот тебе и тихая южная губерния!
– Здеся-то? – отозвался с козел бородатый дед-извозчик. – Так то, пане, летом варяги понабёгли! С Днепра пообстреляли, нибы-то оттудова лезть будут, а сами – хитрые такие! – пешими в обход подались. Со здешней стороны и напали, покы казачки наши с уланами их в порту воевали.
– Но справились же – казачки?
– Та не, пане. То не казачки, то варягов мертвяки забрали!
– Какие мертвяки? – насторожился князь Константин.
С другой стороны кареты высунул голову Санечка.
– Дык известно какие – дохлые! Строем по улицам ходили, видать, парад у них был, а там и вовсе из города ушли – никто их больше и не видал.
– Кого не видал: варягов или мертвяков?
– Так варягов же! Мертвяки – те иной раз захаживают. А то еще у себя на кладбище променады устраивают. И то сказать, тяжело оно – без движения-то! Вы, паны ясные, потерпите чуток, скоро уж и приедем.
Константин заглянул внутрь, проверяя, слыхали ли остальные.
– Избалованный мальчишка, ни долга, ни чести, да, Николенька?
– Мы еще не знаем, он ли поднял, – насупился Николай.
– Мы все чувствовали, что Истинный Князь Мораныч пришел в этот мир, – покачал головой князь Сергей.
– Николенька, наверное, думает, что в здешнем городишке может быть два Истинных Князя.
– Не называй меня Николенькой!
– Как скажешь… – князь Константин снова выглянул в окно.
Теперь они ехали по городским улицам. И князь мог поклясться, что еще недавно – два дня, самое большее три! – на этих улицах бушевало сражение. Выщербленные выстрелами фасады. Перевернутая и разбитая паротелега, которую попросту оттащили к стене, чтоб не перекрывала улицу, да так и оставили. Кучками собрана поломанная утварь, в домах окна с выбитыми стеклами заложены подушками, а на мостовых кое-где осталась засохшая кровь. И фонари погнуты, будто их какой великан вроде големов узлом завязал.
– А тут-то что было?
– Третьего дня чу́ды из фонарей повылазили жидов громить, – равнодушно откликнулся дед.
– Какие еще чу́ды?
– Страшные: рука одна, нога тож одна, глаз горит, а сами дерутся чисто черти!
– Что они со здешними иудеями не поделили? – вмешался князь Сергей.
– Кто их знает: шо тех, шо энтих. Может, не понравилось, шо жиды Христа распяли? – хмыкнул дед.
– Мужик, Христос сам евреем был. И апостолы все, – вмешался молчавший до сей поры Алексис.
Мужик дернулся так, что чуть с козел не свалился, и надолго замолчал. Мимо проплыла одна улица, вторая…
– Вон там Меркулов, глядите! – вдруг закричал Константин. – Заворачивай, мужик, приехали.
– Заверну, как не завернуть! – Кучер натянул вожжи. – А вам, пане, я вот чего скажу… – Он неодобрительно покосился на Алексиса. – Вы, по всему видать, большой пан и человек ученый… А только чего мне нынче сказали, про то и батюшке на исповеди сознайтесь. Пусть он за слова безбожные епитимью-то наложит! Это ж надо такое сказануть: Христос со святыми апостолами – да вдруг жиды! И как у вас только язык повернулся?
Внутри кареты притихли все, даже Николя, пытаясь осмыслить состоявшийся разговор. Один только Константин нервно сжимал и разжимал кулаки, явственно думал о другом.
– Па-аберегись, миряне! – зычно проорал кучер, разворачивая карету прямиком посреди улицы.
Карета почти вплотную встала рядом с небольшой группкой людей. Там были двое городовых, Аркадий Меркулов, молодой мужчина с типичной для Симарглычей вытянутой, как у породистого гончака, физиономией, Митька, барышня какая-то в изящной шляпке и угольно-черном плаще до самых пят, еще двое юношей… Константин чуть не выпал из окна кареты – Предки, один из них – настоящий альв! Только странно носатый. Но стоило ему рассмотреть, что лежало у их ног, и про альва он позабыл – выскочил из кареты так, что едва не прибил дверцей городового.
– Это что такое?! – невежливо расталкивая собравшихся, выкрикнул он. Тут же спохватился. – Добрый-день-господа-приношу-извинения-князь-Константин-Белозерский-к-вашим-услугам-здравствуйте-Аркадий-Митя-поздравляю-тебя-и-всё-такое… Так откуда у вас вот это, скажите, наконец?
– В подвале нашли, ваше высокородие! – увидав подполковничьи погоны на мундире, отрапортовал городовой.
– Здравствуйте, Константин, душевно рад вас видеть, – улыбнулся отец.
– Я вас тоже, а вот это – нет! Настолько не рад, что, кажется, утратил всякую вежливость, уж простите… – Константин присел на корточки рядом с лежащим на брусчатке телом. Тело было… жутким, потому что… половинчатым. Нога – левая, рука – правая, одно плечо, один глаз, выемка в боку… Эта самая половинка была несомненно и очевидно мертвой, с кровавой черной раной в имеющейся половине груди. А второй половины попросту не было, но не было и среза – при взгляде на
