верный.
После всего сказанного должно стать понятно, что по многим причинам путь от Коперника до Кеплера не стал легкой прогулкой. Были места, где его устилал педантизм, так часто сопутствующий академическому инакомыслию. Бэр обвинял Тихо, Кристофа Ротмана и эльзасского автора Хелизея Рёслина в том, что они либо не удосужились прочесть Коперника, либо неправильно его поняли. Кеплер, критикуя Бэра, использовал аналогичную аргументацию. Немалую роль играло и честолюбие. На исходе XVI в. появилось сразу несколько книг, в которых, во всяком случае внешне, вопрос о приоритете выдвижения геогелиоцентрической системы мира обсуждался с точки зрения ее соответствия истине. Методы отстаивания своего приоритета были самыми разными – от юридически-правового подхода Тихо до сатирических инвектив, используемых Бэром, который, вне всяких сомнений, отличался искушенностью в риторике. Например, около 1599 г. Бэр написал небольшой трактат с развернутым названием, оповещающим читателя, что книга содержит доказательство ясного изложения системы Аполлония в работах Марциана Капеллы и Коперника. Причина, по которой он не упомянул имени Тихо, очевидна: обвинение в плагиате, выдвинутое Тихо против Бэра, становилось абсурдным в случае, если гипотеза последнего имеет столь давнее происхождение. Однако гораздо интереснее всех этих стратегий, нацеленных на отстаивание приоритета, были различные мнения, высказываемые по поводу того, как следует судить об истинности астрономических суждений. Тихо, без сомнения, придавал громадное значение ориентации только на собственные наблюдения, и вряд ли нашелся бы кто-то, кто мог сравниться с ним в этом вопросе. К этому времени многие стали подумывать о том, что физическая теория могла бы придать бо́льшую убедительность их суждениям, хотя у каждого, понятно, имелось свое представление о том, какую физику считать верной. Наибольшим авторитетом пользовалось Священное Писание. Для Тихо оно имело большое значение, но гораздо бо́льшую роль оно играло в одной из самых читаемых книг Хелизея Рёслина «De opere Dei creationis» («О трудах Бога над творением», 1597). Некоторые авторы придавали особый вес критическому разбору текста древних источников. Это не всегда являлось знаком обструкционного консерватизма, поскольку одним из тех, кто этим занимался, был Кеплер. Хотя у нас не возникло бы повода уделять ему так много внимания, если бы у него не оказалось других достижений.
Можно сказать, что когда Кеплер ратовал за предельную истинность конкретных астрономических суждений, его философская позиция была слабее, чем у его оппонентов, в силу чего эти суждения следовало бы назвать мнениями, хотя сам он не проникся бы к нам благодарностью, если бы мы назвали их только гипотезами. В отличие от большинства тех, кто на протяжении всей истории догматично отстаивал свои претензии на истину, он не основывал окончательную версию своего учения только на наблюдениях и созданной им теории. Кеплер был силен в риторике, и аргументы, которые он приводил в пользу превосходства Коперника над Птолемеем, во многом основывались на эстетических соображениях простоты, гармонии, изящества и т. д. Кроме того, у него в запасе имелся сильный аргумент в пользу изобретенных им эллиптических траекторий. В отличие от систем с множеством кругов, его эллипсы демонстрировали окончательный вид пути в пространстве, то есть в точности то, что мог видеть наблюдатель, рассматривающий в течение некоторого времени нашу систему из далекой точки пространства. Эллипсы содержали в себе некий тип реальности, отсутствовавший в совокупности кругов.
По всей видимости, именно это имел в виду Кеплер, когда раз за разом повторял, что впервые создал систему, не нуждавшуюся в гипотезах. (Те, кто работал до него, как, например, Тосканелли и Апиан, зарисовывали траектории комет, но делали это без попыток построить хорошо продуманную теорию кометных орбит, поэтому их нарисованные траектории – это только траектории, ни больше ни меньше.) В сущности, тезис Бэра заключался в том, что если две гипотезы дают одинаково хороший результат, то не имеет большого значения, какую из них использовать. Кеплер же настаивал на том, что теории могут быть эквивалентными, но не во всем, а лишь в одном строго заданном отношении; при этом физическая сторона вопроса не должна сбрасываться со счетов. Он не был первым, кто отстаивал такую точку зрения, но по сравнению со своими предшественниками он лучше других понимал, какое громадное значение это может иметь для развития научной теории: он видел, насколько насущна была потребность интеграции математической астрономии в физику и натуральную философию. Он искал возможность подтвердить это с помощью движения планет, и не только с точки зрения геометрии. Можно усмотреть некую надуманность в этом традиционном разделении, но это исторический факт; просто физический образ мышления оказался чрезвычайно восприимчивым к действенному и эффективному усвоению старых геометрических приемов.
Иногда Кеплера в силу свойственного ему понимания необходимости совместного использования физики и астрономии называют первым современным астрономом. У тех, кто работал до него (не исключая Аристотеля и Платона), очевидно, были такие же намерения. Однако Кеплер жил в то время, когда конвенциональная (аристотелевская) физика терпела нападки, например со стороны авторов несколько новых трактатов о кометах. Параллельно с этим шло оспаривание теологических авторитетов, особенно в протестантских странах. Например, учитель Кеплера Михаэль Местлин не сумел обнаружить параллакс кометы 1580 г. и использовал это как повод для острой критики старой физики. Аристотель вполне приветствовался в учебных заведениях того времени, и были места, где такая ситуация продержалась еще лет сто или около того, но астрономия шаг за шагом отдалялась от постулатов, рассматривавшихся ранее как базовые основания его космологии. Кеплер сыграл в этом процессе решающую роль, и есть некоторая ирония в том, что особое вдохновение он черпал в манере суждения, свойственной как астрологии, так и астрономии в ее современном понимании.
КЕПЛЕР И ПЛАНЕТНЫЕ АСПЕКТЫ
Иоганн Кеплер родился в Вайль-дер-Штадте, недалеко от Штутгарта, в 1571 г. Его дед был бургомистром города, а отец – солдатом-наемником, «скандалистом с преступными наклонностями», бросившим, наконец, свою «гориллоподобную и сварливую» жену. Эти характеристики даны самим Кеплером, когда он производил сравнение их характеров по составленным на них гороскопам. В 1617–1620 гг. ему пришлось защищать свою мать, когда ее обвинили в колдовстве.
По прошествии некоторого времени он поступил в Тюбингенский университет, где попал под влияние коперниканца Михаэля Местлина. После получения магистерской степени Кеплер приступил к изучению теологии, но после смерти Георга Стадия в Тюбинген поступил запрос рекомендовать кого-нибудь на замещение вакантной должности преподавателя математики в Лютеранской школе Граца. Университет рекомендовал Кеплера, и в 1594 г. тот покинул Тюбинген, чтобы занять эту должность. Это произошло всего лишь через год после того, как случай предоставил ему счастливую возможность открыть, как он тогда полагал, секрет устройства мироздания.
Здесь надо вспомнить о любопытной астрологической доктрине, выдвинутой Ретиком в «Narratio prima»: следуя устоявшейся астрологической традиции, он предположил, что сила планет возрастает в их апогее и уменьшается в перигее (см. с. 438 выше). Кеплер верил в астрологию. Он не только составил коллекцию гороскопов на членов своей семьи в 1596 г., посредством которых можно произвести научное сравнение их характеров, но еще годом раньше, занимая пост городского математика, опубликовал астрологический календарь с прогнозом на 1595 г. Предсказанные им восстание крестьян и вторжение турок считались вполне ожидаемыми событиями, но невероятно холодная зима, также им предсказанная, – нет. Все его прогнозы сбылись. Удача благоволила ему. Не прошло и трех лет, как он опубликовал сборник прогнозов на каждый год вплоть до 1606 г. В 1618–1624 гг. он возобновил эту работу, на сей раз исходя из
