Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митрофан принял Алексея за помощника артиста, за Санчу Панса, носящего за своим хозяином доспехи в виде чемоданов с реквизитом.
– С вами хряпну, – согласился продюсер.
– Со мной многие хотят выпить. Ищут контактов, наводят мосты. А что там искать? Наливай, как говорится, да пей. Правильно? Ну, давай. Быть добру.
Брунет уже не закусывал, и всё охотнее погружался в разговор. В какой-то момент он стал рассуждать об искусстве, его влиянии на человеческие умы и признался, что обожает американские мультики и Энди Уорхола.
– Америка во всём впереди. Они мастера: из любой какашки конфетку сделают. Один Голливуд чего стоит. Я про Уорхола уже и не говорю. Он из дерьма, в хорошем смысле этого слова, столько сделал шедевров, что тебе и не снилось, – махнул он на Грота рукой.
В это время за стойку юркнул доктор. Следом за ним, чтобы подготовиться к новой сценке, появился и Иосиф. Улыбка, игравшая на его лице во время выступления, за кулисами сменилась на мученическую гримасу творца, недовольного результатом проделанного.
– Служитель Мельпомены в переднике Геллы, – патетически произнёс Митрофан, сопровождая взглядом движения артиста, стиравшего помаду с губ после воплощения образа неуклюжей официантки. – В тебе – талант, а ты его растрачиваешь на всякую дрянь. Идёшь проторенным путём. А это, дорогой мой, удел дилетантов. Творцу нужно бузить, преломлять, заглядывать в клоаки и ставить обществу диагноз. Я правильно говорю, доктор? Доходить до сути… выхватывать идеи, замешивать их на чувствах… больше секса, сексульности. А, иначе, какой ты Уорхол, какой ты, к черту, Энди? – засыпал и на время просыпался Брунет. – Доктор, запомни: это наш русский Уорхол, – ошибочно показывал пальцем на Грота Митрофан. – Из дерьма – конфетка. Из грязи – в князи. Понял? Энди наш…
Он что-то ещё промямлил напоследок, перед тем как окончательно замолкнуть, то ли «нам стужа похрен», то ли то же самое по смыслу, но уж совсем нецензурное, что могло оскорбить даже слух Юаньчика.
Утром следующего дня Иосиф обнаружил на себе оранжевое боа фальшивой фрау фон Лемпке и спящую рядом с ним рыжеволосую девицу. Неизвестная гражданка лежала спиной к Маркину, что очень мешало ему построить логическую цепочку из обрывочных воспоминаний финала загородной поездки. Грот спал в одежде на полу, зажав в руке скомканные стодолларовые бумажки.
– Мы куда-то вчера ещё заезжали? – спросил Алексей, когда, пробудившись, зашёл на кухню, где Иосиф под круто заваренный черный чай анализировал прошедшие гастроли. – Двухсот баксов нет. Но откуда-то взялся блок сигарет и куча цветов… Кошмар.
Лицо продюсера выглядело хмурым. Он отказался от чая и присосался к водопроводному крану, даже не став ждать, когда из него пойдёт холодная вода. Залив внутренний пожар, Грот многозначительно выдавил:
– Одно могу сказать точно: концерт удался.
Друзья посмотрели друг на друга, лица их просветлели и оба вдруг расхохотались. Смеялись они во весь голос, до слёз. Иосиф согнулся, сидя на хлипком кухонном табурете, и заливался, словно ребёнок, задорно, заразительно, звонко. Алексей, преодолевая головную боль, ржал натужно, как конь, и тоже долго не мог остановиться.
Наконец, Лёсик, давясь смехом, всё же произнёс:
– Рожа у Татусика, как у её… кошки.
Нелепого и мало отражавшего реальность сравнения друзьям хватило ещё на несколько минут взрывного безудержного сумасшествия.
На шум и смех в кухню зашла заспанная, закутанная в плед рыжеволосая девица.
– А у вас тут весело, мальчики, – игриво поприветствовала она друзей и тут же сообщила: – Страшно хочу кофе и сигарету.
– Ты кто? – почти одновременно спросили мальчики.
– Виктория, Вика. Не помните, пьяницы?
Иосиф и Лёха переглянулись, и квартиру вновь потряс здоровый молодецкий хохот. После ничтожной паузы к дуэту подключилась и Виктория.
Соседка-старушка, жившая через стенку, в испуге перекрестилась от непонятно откуда доносившихся в её квартире завываний.
IV
Грот бегал по редакциям телевизионных каналов, ресторанам, начавшим появляться в городе казино и ночным клубам, и в один прекрасный момент заметил странную вещь: рост площадок совсем не облегчал вопрос с трудоустройством его подопечного.
Маркин переставал идти нарасхват. Заартачились менеджеры, продюсеры расплодившихся заведений; всем им в одночасье приспичило требовать новых неожиданных творческих решений, необъяснимой остроты. В искромётных, сто раз опробованных на зрителе сценках и забавных репризах им вдруг стало не хватать перца, «эмоционального шока», куража и ещё неизвестно чего.
«Мы лучше Ирку запустим на сцену, чем твоего гениального Маркина, – заявили даже в «Кеше», когда Лёсик намекнул о повышении гонорара. – Эта сучка нам одними своими ляжками кассу сделает без проблем. А Маркину своему передай, что незаменимых нет. Пусть не вякает, если ещё хочет с нами работать».
– Черт возьми, Ёся, они правы! – кипятился Грот, объясняя Иосифу метаморфозы, происходящие в шоу-бизнесе, и причины участившихся провалов. – Ты видишь, какие тёлки выросли? Они на своих длинных ногах на завод к станку побегут? Им сцену подавай, софиты, пюпитры, прожектора. Посмотри, кого показывают по ящику. Люди башляют за своих тёлок, черт-те что делают, чтобы их раскрутить.
Маркин, как это бывало с ним и раньше, вновь захандрил. Он опять начал скулить и обманывать себя в том, что сделанное им однажды отступление от главной идеи – было лишь мелкой уступкой обстоятельствам, хитрым тактическим ходом, который помог пережить смутные годы. Однажды он заговорил о том, что ему, изголодавшемуся по театру, по настоящей актёрской работе ничто не помешает бросить «всю эту мерзость», чтобы на вожделенных подмостках развернуться во всю ширь собственного таланта и оправдать себя.
Гроту и Вике, которая после памятного выезда друзей на виллу к Стопудову задержалась в весёлой квартире, было жалко смотреть на Иосифа. Он выглядел несчастным, потерянным.
Маркина посетил настоящий творческий кризис, которого не переживал в своей жизни только самый плохой артист. Казалось, что рушится всё, и спасти уже ничего не удастся. Крах проявлялся повсюду, на каждом шагу. Перед самым носом, как горячие пирожки, разбирались типажи, которые Иосиф долго и внимательно присматривал для себя. Идея только возникала, ещё только формировался подход к ней, а, оказывалось, что кто-то другой умыкал её и в сыром виде тащил на свет божий. В телевизоре появлялись бабки в платках, грудастые тётки в сверкающих кокошниках, гастарбайтеры-неформалы, тупые ковбои и прапорщики…
– Бедный Йорик, – сокрушалась Вика, глядя на понурую голову Иосифа, и без напоминаний бегала для своего кумира за пивом и сигаретами.
Не унывал лишь Лёшка Грот. Он умудрялся регулярно приносить контракты на
- Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус - Русская классическая проза
- Сердце и другие органы - Валерий Борисович Бочков - Русская классическая проза
- К северу от первой парты - Александр Калинин - Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Ночью по Сети - Феликс Сапсай - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Школьный дневник Петрова-Водкина - Валерий Борисович Поздеев - Русская классическая проза
- Точка невозврата. Из трилогии «И калитку открыли…» - Михаил Ильич Хесин - Полицейский детектив / Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин - Русская классическая проза
- Деревянное растение - Андрей Платонов - Русская классическая проза