Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новое словечко, «прикольный», Иосиф слышал впервые, но по тону, с каким режиссёр его произнёс, понял, что ничего обидного за ним не скрывается. Сама же фраза, сказанная режиссёром, не то с иронией, не то с желанием больней задеть чужака, попала в цель. Она пришлась к месту, как, порой, кстати в бильярдной игре падает в лузу случайный шар после неуклюжего удара игрока. Ненароком брошенные слова возбудили в Маркине сумасшедший творческий процесс. В его голове будто сорвало клапан, который до того исправно регулировал полёт фантазии. Плохо совместимые друг с другом имена существительные: «болт» и «член» неукротимой силой воображения Иосифа превращались в символы, вступали во взаимодействие и даже одушевлялись. Получалась жуть, чепуха, но чепуха дерзкая, смелая, которая не отпускала, заставляла возвращаться к себе, бередила сознание артиста, искавшего новых сценических воплощений.
Весь остаток дня Иосиф не мог успокоиться, а ночью ворочался на кровати и без конца возвращался к событиям прошедшего дня:
«Как он там сказал: «Болт прикольный»? Вот ведь, черт, как сформулировал. Прикольный. Ну и что? Что тут такого особенного? Кому-то раньше, может, прикольным казалось «Купание красного коня». Прикольными были висящие в небе мужики и бабы Шагала. Да мало ли что ещё раньше казалось смешным, а то и уродливым. Но теперь-то это уже классика, черт побери!».
Маркину было ясно, что на его творческом пути появился желанный, но очень рискованный поворот, на котором можно было либо уйти в отрыв, либо окончательно свернуть себе шею. Избыточный адреналин подталкивал его к авантюре, находил оправдания безудержным фантазиям, соединяющим в голове то, что прежде казалось вздорным и абсолютно скандальным.
«Творец должен уметь переступать через условности. Для него нет табу, – подбадривал себя Иосиф. – Член смешной. Ха! Тем оно и лучше: уже всё готово, всё под рукой. Надо же, как просто! Просто, как всё гениальное. Нет, удивительные люди эти режиссёры, художники, видят жизнь по-своему, намного глубже, под своим углом…».
Однако под утро его мысли крутились уже у противоположного полюса. Мозговой клапан сделал попытку восстановить свою функцию, и в это самое время в дерзкие мысли Иосифа закрались сомнения. Он только на миг представил и сразу же надолго испугался, что вся эта новая «камасутра», о которой он сейчас думает, как о прорыве, как о смелом слове в искусстве, не возвеличит его, а, напротив, повернётся той стороной, что сделает артиста Маркина всеобщим посмешищем и вечным изгоем. Для этого ему нужно было вспомнить себя самого в недалёком прошлом, чтобы найти подтверждения возникшим опасениям. Раньше юный Иосиф за такие художества и сам бы мог кому угодно дать в морду.
Позже, под струями холодного душа, к нему снова возвратился боевой настрой.
«Нужны сторонники… единомышленники… помощники… Кто там ещё? Сподвижники… – с усилием растирал полотенцем раскрасневшееся тело и громко искал нужные синонимы Маркин, твёрдо решив кинуться в авантюрный проект.
Из ванной он сразу направился к телефону и набрал номер режиссёра. Едва услышав хрипловатый голос, Иосиф, забыв поздороваться, с нетерпеливыми нотками в голосе задал вопрос, уже около суток мучивший его:
– А что смешного ты в нем нашел?
– В ком? – глухо отозвались с другого конца.
– Ну, ты вчера в бане сказал, что у меня смешной член. Вот я и спрашиваю: что смешного ты в нем увидел?
В ответ в трубке зазвучали короткие гудки.
– Скотина, – выругался Иосиф и перезванивать не стал.
В пылу болезненной активности он попеременно повторял «скотина», «сволочь» и набирал номер телефона Грота.
Алексей долго не мог понять, чего хочет от него друг; но, когда до него дошёл смысл затеи, наотрез отказался её обсуждать.
– Бред! Это всё Вика тебя подбивает? Бросай ты эту сексуальную маньячку.
– Да нет же говорю! Вчера в бане навеяло.
– Ты с ума сошёл. Креатив креативом, но есть и пределы. Ты сам говорил о табу, о духовности… бла-бла-бла. А теперь хочешь размахивать «непоймичем» и называть это искусством?
Когда Маркина загоняли в угол, в нем начинали просыпаться силы, которые восставали против любых попыток ограничить в нём свободу творческого полёта. Ему нельзя было запретить мечтать. Те, кто пытались оспорить право артиста на живую фантазию, сталкивались с мощным и ожесточенным сопротивлением.
– Послушай, – медленно и зловеще, как Кашпировский в телесеансе по излечению детского энуреза, начал Иосиф. – Вчера у гостиницы стояла толпа. Она стоит там и сейчас, стоит круглые сутки и будет стоять до скончания века. Люди хотели одного: увидеть, как ходят в туалет, совокупляются живущие за стеклом им подобные. Я никогда бы не поверил, если бы всё это не увидел своими глазами. А знаешь, почему они там собрались?
– Дураки потому что, – отрезал Грот.
– Сам ты дурак. Люди хотели видеть, как это делают избранные, кто находится по другую сторону от них, с кем в обычной жизни они никогда не встретятся. Им кажется, что эти знания приближают их к небожителям, к высшей касте.
Столь красноречивым и убедительным Лёшка своего друга ещё не знал. Из его слов получалось, что один и тот же народ с одинаковой страстью может ломиться на премьеру в Большой театр, ночь стоять в очереди у музея, чтобы лишь мельком увидеть на картине улыбку «Джоконды», и давиться в толпе у мутной, залапанной руками витрины в желании подсмотреть поход на унитаз живущих за стеклом бездарей.
– Классно сочиняешь, – похвалил Лёха. – Только какое отношение это имеет к нам? К тебе.
– А как насчет глобальной революции с сексуальным уклоном? Твои слова. Раз, действительно, революция, как ты сам говоришь, то она затрагивает всех. Такой закон: никто от неё не спрячется. Кроме того, я чувствую, что этим можно зацепить публику. Нужно искать подходы, Лёсик, и спонсоров.
– Да кто под это даст бабки?
– В Лондоне есть один такой. Мне про него сэр Го говорил.
VI
Бывший лаборант университетской кафедры полезных грызунов Варфоломей Каинович Плёвый попал в финансовую элиту по воле случая. К тридцати двум годам он уже мог позволить себе пить шампанское за цену одного квадратного метра жилья, продающегося в центре столицы, и посылать подальше всех, кто не имел на кармане лишнего миллиарда. Вихрастая голова Варфоломея, в которой счастливо уживались практичный ум, сумасбродство и авантюризм, вмещала уйму экзотичных идей по переустройству мира, что находило понимание и немедленную поддержку мощных финансовых структур и не в меру доверчивых граждан.
Человеком он слыл прозорливым, удачливым. Завидные качества стали приписывать ему после баснословного выигрыша в казино, где на рулетке Варфоломей умудрился угадать выпавшие подряд два «зеро» и «семёрку». После
- Десять минут второго - Анн-Хелен Лаэстадиус - Русская классическая проза
- Сердце и другие органы - Валерий Борисович Бочков - Русская классическая проза
- К северу от первой парты - Александр Калинин - Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Ночью по Сети - Феликс Сапсай - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Школьный дневник Петрова-Водкина - Валерий Борисович Поздеев - Русская классическая проза
- Точка невозврата. Из трилогии «И калитку открыли…» - Михаил Ильич Хесин - Полицейский детектив / Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин - Русская классическая проза
- Деревянное растение - Андрей Платонов - Русская классическая проза