Ты что-то надумал?
– А был ли вообще нужный господин? – резко спросил барон. – Должен ли был слуга коснуться кого-либо? Или его просто отравили, чтобы поднять шум? Да и кувшины расставляли беспорядочно – подгадать, куда поставят отравленный, невозможно.
– А-а-а, – протянул Шауни. – Ты хочешь сказать, что цели для отравления не было? Целью было потянуть время? Ты про это?
– Так и есть! Не иначе!
Теорат выскользнул из кресла, заходил по покоям.
– Нужно достать из Горрона его память. Это может быть связано с ним. Займись этим прямо сейчас, даю время до следующего вечера! Пошевелись! А я к Фаршитху!
В дверь постучали. За порогом стоял курчавый мальчик – раб достопочтенного Фаршитха Мо’Радши. Он сообщил на рассиандском языке, что его хозяин желает видеть барона у себя в покоях.
Подтвердив, что скоро придет, Теорат прикрыл дверь и обернулся к своему другу:
– События происходят в соответствии с моим замыслом. Сам Фаршитх захотел договориться с нами. Мы покончим со всем этим в ближайший день-два, и большая часть даров будет передана советнику, который увезет их на Юг. Малую часть я продам на торгах. Сир’Eс погибнет окончательно, как и пристало старому слепому зверю, неспособному видеть новый мир и жить по новым законам. А мы с тобой, мой дорогой друг, перестанем нести его на своих плечах и отправимся дальше налегке, без отягчающего груза.
* * *
Настоящим торговцам привычно оценивать не только товар на своих складах, но и, казалось бы, такие неосязаемые вещи, как дружбу, долг и честь. Таков их принцип – повсюду искать выгоду. Они согласны зваться другом, если дружба им полезна. Они исполняют свой долг, пока получают за это власть и золото. Они заботятся о своей чести как о том, что повышает их собственную ценность в глазах других и позволяет заключать успешные сделки. Но все это лишь до поры, пока не получится продать что-либо из вышеперечисленного таким образом, чтобы чаша весов с монетами опустилась до самой земли.
Торговцы, пожалуй, очень понятны и предсказуемы для таких же торговцев.
Однако даже советник Фаршитх, многое повидавший на своем веку, поразился, с каким безразличием торговался с ним Теорат Черный – будто речь шла не о бывших соратниках, а о простом товаре на прилавке.
Для самих же старейшин, скованных в темницах ядами, Теорат оказался даже страшнее Барши Безумного, страшнее всех врагов, вместе взятых. Остается только гадать, что они испытывали, дожидаясь конца. Им не дали ни шанса спастись. Будь на них магические кандалы – и тогда был бы малый, но шанс, что заклинание спадет, из-за чего такими кандалами перестали пользоваться с десяток лет назад. Тем более Молчаливый замок стоял на источниках Неги, о чем и сообщили приехавшие маги. Но вампиров держали оковы ядов. С неподвижными лицами, закатив глаза, распахнув рты, они, вероятно, бесновались внутри, горели, как в пламени, и проклинали все на свете.
Над ними предвестниками смерти нависали бледнолицые веномансеры, прячущиеся за масками.
Шауни вошел в темницу как раз в тот момент, когда высокий мастер ядов припадал к шее Горрона де Донталя, подняв маску. В стороне на табуретах были разложены склянки с различными составами Гейонеша, которые давали узнику по очереди, чтобы извлечь воспоминания. Однако тот путал своих тюремщиков и подкладывал им чужие воспоминания, тюремщиком которых был уже сам.
– Ну что? – спросил Шауни.
Веномансер рывком разогнулся и надвинул маску на окровавленный рот.
– Пока ничего. Я разбавлял Гейонеш зиалмоном, смешивал с кровью другого старейшины, с другими ядами, добавлял бурдун для расслабления разума. Перепробовал все, причем дважды, а порой и трижды.
– Похоже, пустое дело? – Шауни выдохнул.
– У него очень много воспоминаний, почтенный. Слишком много. Как песка в пустыне.
– Ну, что поделать, нет значит нет… – На мягкое лицо Шауни легла неприязнь, которая всегда сдерживалась в присутствии барона. – Я так и думал, что у нас ничего не получится. Будь моя воля, убил бы его сразу, – признался он.
– Так мне пробовать дальше? Или нет? Вы присоединитесь, как в прошлый раз?
Высокий веномансер, казалось, был растерян и не знал, как поступать. Он оглядел свои вонючие склянки с ядами и темницу в крови.
– Давай сам, – ответил бессмертный. – Но сильно не старайся.
– Вы продадите его на торгах?
Шауни лишь кивнул.
– Кого подготовить еще? – спросил из-под маски веномансер, заинтересовавшись.
– Всех. Всех подготовь, чтобы к вечеру следующего дня у них в крови не было ядов, кроме… как там его?
– Зиалмона? – подсказал веномансер.
– Да. И мы покончим со всем, – ответил Шауни. – А скажи-ка мне, веномансер, тебе встречались такие вампиры, которых ты возненавидел в первый миг, как увидел?
Мастер ядов призадумался. Он посмотрел на черноволосого бессмертного у своих ног.
– Да, встречался один такой, – произнес он неторопливо, подбирая слова. – Поначалу мне казалось, что я восторгаюсь его умением выходить победителем из дурных ситуаций, приспособленностью к жизни, обаянием и красноречием. Но под восхищением пробивались ростки презрения из-за того, как быстро он подо все подстраивался, с каким удовольствием называл новый яд вином. Стоило обстоятельствам измениться, и он предал всех нас.
– Надо же, примерно то же самое я испытал к Горрону! – изумился Шауни. Его взгляд тоже опустился к ногам веномансера. – Перед тобой Горрон де Донталь – бывший король Дальнего Севера, верный Сир’Ес, обольститель дам и завсегдатай пиров и тостов. Но, увидев его впервые, я сразу понял: он не тот, за кого себя выдает. Он тщеславен, обидчив, самолюбив, алчен и, главное, ревнив. Воплощение всех пороков под маской добродетельности. Он терпеть не мог нас с Теоратом, но вместо открытого неприятия лишь улыбался нам еще шире. А Эннио, Гиффарда или Уильяма так и вовсе называл друзьями.
Седоволосый Шауни подернул плечами, точно отгоняя от себя воспоминания. Затем он с пренебрежением поглядел на мастера ядов и бросил:
– Хотя тебе все равно не понять, отродье ядов. Не тебе ли пить яды, как кровь? Делай, что приказано!
– Как прикажете, – склонил голову веномансер. – Мы все сделаем… Все подготовим…
И он принялся дальше пробовать различные составы Гейонеша. Лица, однако, больше не открывал, только приподнимал свою маску ровно так, чтобы вцепиться острыми зубами в шею Горрону, но не более. Его синие глаза глядели сквозь прорези маски двумя обломками льда, ощупывали лицо узника, на котором каждая мышца расслабилась, а рот перекосился в сторону. «Гадкие создания, эти веномансеры. Таким нельзя давать бессмертие, – думалось Шауни, пока он наблюдал за действиями мастера ядов, за его ловкими руками с длинными пальцами, которые, как паучьи лапки, хватали пузырек за пузырьком. – Хорошо, что Теорат озаботился и тем, чтобы получить невосприимчивость ко всем ядам, и тем, чтобы об этом никто не узнал. С такими созданиями даже стоять рядом противно».
* * *
Чуть позже
Недовольный Арушит расхаживал по покоям барона. Рассвет едва просачивался сквозь черное, затянутое тучами небо, лег на замок темно-серой завесой; и то и дело южанин поглядывал из окна и кривил лицо, когда видел омытый дождями унылый сад, верхушки голых деревьев за стенами, а также мокнущих караульных.
– Почему вы договорились с Фаршитхом единолично, без меня? – негодовал он.
– У тебя получилось бы лучше?
Теорат сидел в кресле. В руках у него была стопка бумаг, только что принесенная слугой.
– Вы продали ему старейшин по двадцать пять тысяч золотых! Всего лишь двадцать пять тысяч! Мы могли бы продать их всех по пятьдесят тысяч, которые готовы были выложить господа!
Теорат промолчал, не отвлекаясь.
– Чем вы руководствовались? – напирал Арушит.
– Опытом, – ответил барон.
– Ваш опыт сделал нас беднее!
– Он позволил быстро продать все. Ты так и не понял, что не у всех присутствующих, даже с займами и закладыванием земель, найдется пятьдесят тысяч, чтобы расплатиться за бессмертие. Не у всех найдется и двадцать пять тысяч. Те, у кого они есть, сегодня купят семь даров, а остальные покинут замок ни с чем, с пустыми руками.
Теорат продолжил заниматься своим делом: вскрывал ножом для заточки перьев запечатанные письма, отобранные у тайных гонцов. Он пробегал стальным взглядом каждую строчку, разгадывая значение слов
