но разборчивым почерком.
– Известно, что у человека, принявшего яд или залезшего в петлю, в последние секунды просыпается жажда жизни. Оттого у многих висельников пальцы оказываются зажаты верёвкой у самой шеи, а принявшие яд самоубийцы стараются промыть желудок водой или просят помощи. Это психология человека. Она бесспорна. Но в данном случае так называемый самоубийца даже не попытался выпить воды или выбежать из комнаты и позвать хозяев, что выглядит очень странно, – изрёк Ардашев.
– Видите ли, Михаил Яковлевич, господин бывший студент считает, что скрипача отравили. Он даже сделал некий химический эксперимент с чернилами, найденными в комнате покойного, чтобы доказать, что записка была написана другим составом чернил и, очевидно, другой рукой. – Следователь протянул врачу-эксперту бумаги Ардашева. – Не сочтите за труд, ознакомьтесь. Да вы садитесь. В ногах правды нет.
Журавлёв опустился на стул. Его глаза побежали по строчкам. Он прочёл один лист, потом другой. Затем поднял глаза и вымолвил растерянно:
– Очень убедительно. И формулы совершенно правильно указаны.
– Вы в этом уверены? – недовольно уточнил Славин.
– Абсолютно.
– Тогда я поручаю вам провести химическую экспертизу. Займитесь этим немедленно. Чернила из дома покойного возьмите у господина Ардашева, – он указал на коробку, – а постановление я вынесу сегодня же. Возможно, это позволит нам быстрее выйти на след соучастника кражи рисунка Леонардо да Винчи.
– Всё сделаю.
Врач достал из коробки чернильницу и удалился.
– Вы довольны, господа? – закуривая папиросу, спросил следователь.
– А как же смычок, перо и лист бумаги из чужого блокнота? – рассеянно спросил Клим. – Разве нет оснований для возбуждения уголовного дела об убийстве?
Следователь впился в Ардашева глазами и спросил:
– Ответьте мне, уважаемый господин драгоман, на один вопрос: мог ли скрипач, знающий, что умрёт через несколько минут, положить смычок в футляр скрипки не той стороной? А?
Клим молчал.
– Вы не слышали вопроса? Вам повторить?
– Мог, – тихо вымолвил он.
– А могли ли хозяева дома присвоить тот самый блокнот, из которого музыкант вырвал лист для предсмертной записки, и не сказать вам об этом?
– Могли.
– А новое перо могли прикарманить?
– Да.
– Вот то-то же! Теперь вам понятно, почему я не имею права возбуждать уголовное дело лишь на основании домыслов, пусть даже весьма логичных?
Клим задумался на секунду и вдруг сам задал вопрос:
– А как же чернила на записке и в чернильнице? От них вам никуда не деться, потому что протокол допроса домовладельцев, сдававших комнату покойному, вы составляли, макая то самое старое перо в чернильницу, которую только что отдали врачу Журавлёву. Теперь уже вам не удастся постановкой неверных вопросов свести на нет моё исследование в ходе химической экспертизы либо случайно эту чернильницу потерять. А после того как врач подтвердит, что чернила в записке и в треснутой чернильнице разные, вам волей-неволей придётся вынести постановление о второй экспертизе для определения пера, которым было написано последнее послание. Но и это ещё не всё! У хозяев дома сохранилось долговое обязательство Несчастливцева. Вам придётся изъять его и в почерковедческую экспертизу включить второй вопрос: написан ли текст долговой расписки и предсмертного послания одним человеком или разными? И вот тогда, если моё предположение будет подтверждено заключением эксперта, появится косвенное доказательство присутствия в комнате Несчастливцева, перед самой его кончиной, неизвестного лица. Кто был этот человек? Для какой цели он пришёл к музыканту поздно вечером? И связан ли его визит со смертью скрипача и обнаружением рисунка Леонардо да Винчи? Согласитесь, эти вопросы не удастся игнорировать и дело о краже придётся расследовать и дальше.
– Вы ошибаетесь, господин Ардашев. Я могу сейчас вынести постановление о проведении искусствоведческой экспертизы рисунка, найденного в доме номер сорок четыре по Второй Станичной улице. И если подтвердится подлинность эскиза, то нет надобности в других исследованиях. Наверное, я так и поступлю. – Следователь повернулся к Папасову и сказал: – Из-за разглагольствований этого молодого человека, Николай Христофорович, я вынужден изъять у вас рисунок Леонардо да Винчи и направить его нарочным в Эрмитаж на комиссионную экспертизу. Так что будьте добры вернуть мне творение великого мастера сегодня же.
Купец растерянно покрутил головой и вымолвил:
– Наверное, вы правы, но эксперты могут и ошибиться.
– Точный ответ могла бы дать только химическая экспертиза бумаги и туши, – заметил следователь.
– Насчёт туши я не могу согласиться, так как это приведёт к порче изображения. А вот что касается бумаги – подумаю.
– Тогда остаётся уповать лишь на искусствоведов.
– А как же смерть Несчастливцева? Неужели вам безразлично, кто расправился с музыкантом? – возмутился Клим.
– Пока что у меня нет подозрений на смертоубийство. Это лишь плод ваших фантазий. И вообще на каком оснований вы вмешиваетесь в расследование уголовного дела?
– Я высказал свою точку зрения…
– А разве я просил вас ею поделиться? – гневно сузив глаза, перебил Ардашева следователь.
– Нет.
– В таком случае соблаговолите покинуть следственную камеру, – стальным голосом изрёк чиновник.
– Извольте. Перо из дома сорок четыре по Второй Станичной – в коробке. Думаю, до вынесения постановлений о производстве обеих экспертиз вам придётся оформить изъятие чернильницы, пера и долговой расписки у недавних хозяев этих предметов.
– А это уже вас не касается!
– Честь имею! – бросил на ходу Клим и скрылся за дверью.
– Каков наглец? А? – покачал головой следователь. – И ведь никакого уважения к старшим!
– Молодёжь нынче не та, что раньше.
– Да уж, испортились, распустились. Рассуждают много. Каждый второй либерал, каждый третий – демократ. Не ровен час, доведут страну до смуты.
В камере возникло неловкое молчание. Славин открыл ящик стола, вынул из него конверт и, положив перед Папасовым, сказал:
– Заберите назад деньги, Николай Христофорович, ради всего святого.
– Ну что вы? Они уже не мои.
– Прошу вас, заберите. Я, признаться, впервые решился на гонорарий. Подумал, мол, присяжные поверенные берут, а почему мне нельзя? Но измучился я за эти дни… Всю жизнь честно служил, а тут мзду взял, согрешил… Да и мальчишка этот, Ардашев, сомнения во мне посеял насчёт смерти музыканта и подлинности рисунка… Дело о краже, как вы понимаете, придётся вернуть на доследование. Получается, вы отблагодарили меня раньше времени. Я не могу их принять. Заберите, уважьте меня.
– Хорошо, я так и сделаю, но если экспертиза докажет подлинность эскиза, то они снова окажутся у вас.
– А это уже как вам будет угодно. Но я обязательно доберусь до истины, не сомневайтесь.
– Заранее благодарен, – вставая, выговорил Папасов. – Не буду больше надоедать своим присутствием.
– Честь имею, – изрёк надворный советник, опустив глаза.
Хлопнула дверь, и почти одновременно начали бить колокола Казанского собора, призывая горожан к молитве.
Славин трижды
