христианство. Всего за один вечер он вылечил несколько безнадёжно больных и обратил в христианство полторы тысячи человек. Позже всех их казнили. А самого Себастьяна император Диоклетиан приказал пронзить стрелами. Мученик был утыкан ими, точно ёж иглами, но не умер. Освободившись от них, он пришёл во дворец к императору, чтобы доказать силу христианской веры, но император приказал забить его камнями и палками, а затем бросить тело в городскую канализацию. Повеление Диоклетиана исполнили тотчас же. Но Себастьян пригрезился святой Луции. Он поведал ей, где находится его тело, и попросил похоронить его в катакомбах рядом с останками апостолов, что она и сделала. Святой Себастьян учит христиан до конца отстаивать свои убеждения и не отрекаться от веры ни при каких обстоятельствах, – Иеродиакон взглянул на Клима и спросил: – А вы уверены, что скрипача убили? Насколько мне известно, он отравился, оставив предсмертное послание.
– Слишком много странного с той запиской. Она выполнена совсем не теми чернилами, что были в чернильнице, перо тоже отличалось от того, что нашли в комнате, да и бумагу откуда-то принесли. Но самое главное – смычок в футляре лежал конским волосом вниз, чего ни один скрипач никогда не допустил бы. Кстати, Несчастливцев, судя по всему, собирался в Египет.
– С чего это вы так решили?
– Я нашёл у него «Путеводитель Русского общества пароходства и торговли». Закладка лежала как раз на том листе, где указано расписание пароходов из Одессы в Александрию. И сегодняшняя дата отплытия была подчёркнута карандашом. Но роль закладки исполнял ломбардный билет на сдачу и выкуп «золотой клипсы для ассигнаций в виде скрипки, украшенной рубином». Представляете?
– Честно говоря, не очень. Я знал музыканта немного. Даже представить сложно, чтобы у него была столь дорогая вещица. Ему бы следовало продать её да приодеться. Всё-таки в театре играл, а выглядел неважно.
– Но самое интересное заключается в том, что кто-то выкупил этот зажим для денег сразу, как только ломбард выставил его на продажу.
– А что же в этом удивительного? Приглянулась кому-нибудь золотая штуковина, вот её и приобрели.
– Не знаю, не знаю… – с сомнением выговорил Клим.
– А вы, я вижу, всерьёз заинтересовались этим делом. И не изменились ничуть. Азартны! Если начали что-либо расследовать, не успокоитесь, пока до правды не доберётесь. Вы уж простите меня великодушно, что я тогда назвал вас «слепым поводырём». Вы, напротив, проводник, ведущий к истине.
– Ни к чему, Ферапонт, эти высокопарные слова. Как видите, убийцу Несчастливцева я не нашёл.
Пароход выпустил пар вместе со вторым гудком.
– А вы что же, с тростью и чемоданом… Верно, куда собрались? – робко вопросил монах.
– В Каир. Получил назначение на дипломатическую службу.
– О! – покачал головой Ферапонт. – Надо же! Выходит, мечты сбываются?
– Да, – холодно отозвался Клим, – если учить арабский столько же, сколько вы молитесь, и тоже спать по три часа в сутки.
– Не кощунствуйте, сударь. Вы занимались этим ради своей карьеры, а я молюсь во искупление чужих грехов.
– Простите, я не хотел вас обидеть. Друг мой, не откажите в любезности предоставить мне возможность общаться с вами. У нас ведь почти целая неделя в море. Вы не будете возражать, если я куплю вам койку в первом или втором классе? Всё будет зависеть от наличия свободных мест. А третий класс, насколько я знаю, наверх не пускают. У вас имеется лишь небольшое пространство на корме, чтобы подышать свежим воздухом. У первого и второго классов общая палуба, ресторан и кают-компания.
– Хотите общаться? Что ж, попросите капитана открыть дверь в третий класс. Тогда и приходите, и поговорим. А в подачках я не нуждаюсь. Вы унижаете меня подобным предложением.
– Ладно, – пожал плечами Клим. – Как хотите. Нам пора на борт, а то трап уберут.
– Так берите багаж и айда наверх!
Ардашев вынул из кармана серебряную монету и, протянув её проходящему мимо артельщику, велел:
– Любезный, возьми чемодан и сак отца Ферапонта. Отнеси наши вещи вот на эту посудину.
– Ещё чего! – зло бросил монах. – Я что немощный? Сам донесу.
Носильщик остановился в нерешительности. Клим махнул рукой и с одной тростью начал взбираться по трапу. Чемодан, оказавшись на плече артельщика, следовал за ним. Последним, с холщовой сумкой через плечо, шёл иеродиакон.
Послышался третий гудок, и трап подняли. Из трубы повалил чёрный дым, и «Рюрик», лавируя между другими пароходами, стал выбираться из бухты. С пристани ещё долетали прощальные крики провожающих, махавших шляпами и платками. Наконец публика поредела, а потом и вовсе исчезла. Пароход вышел за мол и начал набирать ход.
С палубы удаляющегося от берега судна Одесса не представляла особенной красоты, и Ардашев, вручив матросу чемодан, спустился в каюту первого класса.
Глава 10
Знакомства
Клим разобрал чемодан. Пальто, два костюма, сорочки и галстуки он повесил в шкаф, а туалетные принадлежности разместил в ванной комнате. Едва Ардашев успел привести себя в порядок после дальней дороги, как раздался звонок, приглашавший пассажиров первого класса в ресторан. Ужин для второго класса, как выяснилось, накрывали на час позже, в шесть пополудни.
Раскланявшись с присутствующими, молодой вояжёр занял место за круглым столом, предназначенным для всех гостей.
Обеденная зала была небольшой. У стены стояло пианино, а при входе – высокое зеркало. Слева – диван и два кресла. В центре – большой круглый стол с венскими стульями. Вверху – люстра с масляными лампами. Пол украшали два восточных ковра. Выяснилось, что «первоклассников» оказалось всего восемь человек из двенадцати. Четыре каюты пустовали. Второй класс состоял всего лишь из одной большой купеческой семьи и двух пассажиров-мещан, деливших одну каюту. Капитан – широкоплечий старик лет шестидесяти с уже седой бородой и усами – сел подле Ардашева. Каково же было удивление Клима, когда прямо напротив него расположился тот самый археологический рисовальщик из Эрмитажа. Увидев молодого дипломата, он улыбнулся и кивнул сдержанно. Рядом с ним находился незнакомец с профессорской внешностью. В левом глазу у него сидел монокль. Правильная борода в стиле Генриха IV и усы делали его старше своих лет, хотя на самом деле ему было не больше сорока пяти. Далее приборами орудовала ещё одна парочка господ, тихо обсуждавших блюда. Один из них – с усами, бакенбардами и острой бородкой – уже перешагнул сорокалетний рубеж, а другой – с нафиксатуаренными, закрученными вверх усами и без бороды, внешности актёра на роль первого любовника, – то и дело поглядывал на красотку лет двадцати пяти, сидящую через одно место от Ардашева. Стройная брюнетка с
