чёрными как уголь глазами и полными, точно завязанными бантиком губами и милой ямочкой на подбородке составляла компанию семидесятилетней старухе, пахнущей пачулями и высохшей, как египетская мумия, но не утратившей, судя по бегающим глазам-пуговицам, ни живости ума, ни энергии. Её правильный нос вытянулся и с годами принял крючкообразную форму. Словом, она могла бы играть на сцене Бабу-ягу без грима. Это ветхозаветное создание в чепчике «осчастливило» Ардашева не только оценивающим взглядом, но и соседством. Клим ей понравился. Об этом говорила лёгкая улыбка, проскользнувшая по её лицу, когда она на него посмотрела. Последним за стол сел молодой, но высокомерный армянин, уже обладавший всеми атрибутами важности: выдающийся вперёд живот, спрятанный в костюм-тройку, был украшен карманными часами на золотой цепочке крупного плетения, а второй подбородок упирался в новомодный стоячий воротник французской сорочки Cifonelli, резавший ему шею.
«Вот так компашка! – подумал Ардашев, кладя в рот кусочек холодной осетрины с хреном. – Археологического рисовальщика звали Фауст… Да!.. Фауст Иосифович Сарновский. А с ним, очевидно, учёный Батищев… Как же его он величал?.. По-моему, Максимилиан Андреевич или Антонович?.. Если даже я ошибся – ничего страшного. Он мне пока ещё не представлялся…Так, а эти двое кто такие? Судя по тому, что они уже пьют по второй рюмке водки, – господа не промах… Армянин чем-то напоминает Бабука[36], но глаза у него недобрые, холодные… Старушка, сидящая от меня справа, всё время что-то шипит, выговаривая своей молодой спутнице, а та – мечта! Хороша до безумия. Таким поэты стихи посвящают и ради подобных стреляются на дуэли. Странно, почему она не замужем. Судя по тому, что бабка ею понукает, наверное, это её внучка, ведь для дочери она слишком молода. По-моему, в неё уже влюбилась вся мужская часть стола, включая капитана, не говоря уже о молодом армянине… Надо же, столько общался с армянами в Нахичевани-на-Дону, а запомнил только две фразы: «барев дзез»[37] и «ай кез бан»[38]… хотя нет, знаю ещё «дук хасканумек русерен?»[39], «воч»[40], «вонц ес?»,[41] «цтэсутюн»[42] и «эш»[43]. В принципе, вполне достаточно для любого диалога, особенно если эти слова тасовать между собой, как карты в колоде», – мысленно усмехнулся Ардашев собственной шутке.
Дождавшись, когда с основными блюдами было покончено и гости уже перешли к десерту, капитан проговорил:
– Полагаю, дамы и господа, пора мне представиться: Добрянский Сергей Васильевич. Командую этой новой посудиной уже семь лет. «Рюрик» построен в Англии. Пароход надёжный, так что ему любая волна не страшна. Экипаж выучен всему. Даже паруса умеет ставить. Плыть нам примерно неделю. Всё будет зависеть от погоды. Расстояние от Одессы до Александрии – 929 миль, или 1612 вёрст. Скорость хода судна – 10,5 узла[44]. Впереди нас ожидают стоянки в четырёх портах: в Константинополе, Дарданеллах, Смирне и Пирее. В Константинополе вам надобно поменять деньги. Любой местный чичероне покажет вам, где безопаснее и выгоднее это сделать. Но теперь я бы хотел узнать, с кем имею честь ужинать, – переведя взгляд на Ардашева, выговорил старый мореход.
– Клим Пантелеевич Ардашев, переводчик российского генерального консульства в Каире.
Присутствующие учтиво кивнули.
– Княгиня Соколова-Мещерская Мария Павловна, – беззубым ртом прошамкала старуха и, глядя на сидящую рядом красавицу, добавила: – А это Дашенька Бестужева – моя внучатая племянница и наследница. Увлекается фотографическим искусством. Мы долго жили за границей, только недавно вернулись в Россию, но, как видите, не засиделись. Опять потянуло в дорогу. – Она повернулась к брюнетке: – Что же ты молчишь, золотце?
– Вы и так уже всё рассказали, бабушка, – потупив взор, ответила та.
– Скромница ты моя, – расцвела старуха. – Дарья Андреевна владеет тремя языками. Три года училась в Париже, Берлине и Праге. А так мы в столице обретаемся после смерти моего бывшего мужа. Призвал Господь нечестивца на Страшный суд. Раньше надо было, но и так хорошо… Кабель был несусветный. Позорной болезнью меня заразил после заграничной поездки. Шлялся где ни попадя. Лечиться пришлось в Париже. Чтобы скучно не было, Дашеньку с собой взяла. Своих детишек Бог не дал. Когда вернулась, подала в Духовную консисторию[45] иск о разводе, но Святейший Синод отказал. Знаю, что без помощи его дружков не обошлось. Резолюция гласила, что нет оснований, потому что брак может быть продолжен после излечения венерического недуга у супружника. Паршивец прощение у меня на коленях вымаливал. Но издох пёс агарянский и слава Богу… Меня весь императорский двор жалел, а императрица покойная утешительное письмо прислала. Я старая, мне не стыдно в чужом грехе признаваться. А вот имя князя Соколова-Мещерского до самой смерти в помойном ведре полоскать буду. Прокляла я его. Пусть аспид в гробу переворачивается…
– Бабушка, ну зачем вы так? – с укором прошептала Дарья Андреевна.
– Ладно уж, не буду, – махнула рукой вдова. – Но и ты не указывай мне. А то, не ровен час, передумаю насчёт духовного. Поняла?..
Капитан, дабы прекратить перепалку, выразительно посмотрел на сидящего перед ним господина купеческой наружности. И тот, поняв, что от него требуется, выпалил:
– Маркел Парамонович Блинохватов, директор театра Ростова-на-Дону, выстроенного собственным иждивением фабриканта Владимира Ивановича Асмолова… Вместе с Цезарионом Юрьевичем следуем в Египет, дабы приобрести реквизит для премьеры «Прекрасной Аиды» в нашем театре. Хотим, так сказать, на месте лицезреть атмосферу древности, дабы наше представление, намеченное на декабрь, вызвало не только восторг, но и всяческое изумление публики. Владимир Иванович выразил желание, чтобы опера произвела фурор не только в местных газетах, но и в российских. Потому и желаем заиметь настоящий саркофаг и даже, возможно, мумию. Наш меценат на искусство денег не жалеет. К тому же, говорят, и в каирском театре эту оперу и сейчас ставят. Сам Тауфик-паша, хедив[46] Египта, очень к ней неравнодушен. Вот мы и посмотрим, поучимся. Как известно, мировая премьера была именно в Каире в канун Рождества 1871 года, – изрёк Блинохватов и взглядом передал словесную эстафету своему помощнику.
– Поскольку меня уже почти представили, – вытянув губы трубочкой, недовольно проронил франт с закрученными вверх усами, – то мне остаётся лишь назвать свою фамилию, доставшуюся от польских князей, – Матецкий, служу декоратором.
– О! Скажите пожалуйста! – удивлённо воскликнула старуха. – Я состою в переписке с княгиней Матецкой, бывшей фрейлиной покойной императрицы Марии Александровны. Сударь, вы кем ей приходитесь? Неужто внук? Тогда у меня имеется ваша фотографическая карточка, когда вы были ещё гимназистом.
– Нет-нет, – опустив глаза, проронил щёголь. – Мы другие Матецкие, не те…
– Так других князей Матецких сроду не было… Я их всех
