Однако эти меры были приняты царскими властями лишь после четырех лет замешательств. В начале 1861 г. власти обратили внимание на «отсутствие признаков радости» среди крестьян, которым сообщали об отмене крепостничества, поскольку те не понимали, почему манифест будет введен с двухлетней отсрочкой. Были зафиксированы многочисленные отказы крестьян от барщины, особенно в апреле – мае 1861 г., когда царской полиции даже пришлось прийти на помощь польским помещикам. Понятие «временнообязанный» объяснялось крестьянами на сотни ладов. Они традиционно винили то помещиков, то полицию, то православных священников в том, что те скрывают от них или переиначивают «истинные» намерения царя. Многие крестьяне отказывались от подписания уставных грамот, которые приводили к новым земельным переделам. Согласно проведенному советской историографией скрупулезному подсчету, в 1861 – 1863 гг. имело место 1147 случаев крестьянских волнений, тогда как в 1858 – 1860 гг. – всего 284. Они распределялись по губерниям следующим образом1003:
Январское восстание разбудило крестьянские мечты о земле. Однако в то же время власти, подтолкнувшие их ополчиться против поляков, констатировали, что народ не видел большой разницы между принуждением помещика идти на барщину и требованием платить налоги, исходившим от царского чиновника, который к тому же еще вел себя подозрительно при межевых работах. Растерянность генерал-губернатора Анненкова в связи с этим видна в его отчете министру юстиции от 10 сентября 1864 г. В нем шла речь об участившихся случаях отказа крестьян платить налоги, выкупать наделы, позволять чиновникам перемеривать наделы. Несмотря на всю серьезность подобных случаев (крестьяне регулярно избивали полицейских и прогоняли, отобрав планы), Анненков просил, чтобы суды дополнительно не усложняли ситуации и чтобы подобные дела замалчивались и улаживались втихую1004.
Безак прибег к совершенно иному методу решения вопроса: он решительно покончил со всеми двусмысленностями и открыто заявлял о намерении властей помочь крестьянам юго-западных губерний. В связи с этим 30 июля 1863 г. был подготовлен перечень всех составленных до этого актов и увеличены земельные наделы1005. Наделение землей происходило достаточно быстро, так как земля не предоставлялась согласно местной традиции не в индивидуальном порядке, а крестьянскому обществу (громаде), т.е. по тому же принципу, что и в самой России. Однако если на первом этапе этот метод принес удовлетворительный результат, то в будущем он привел к определенным проблемам. Вначале власти стремились действовать быстро, сохранившиеся в архиве объемные материалы о проведении этой операции показывают, что согласие крестьян зачастую достигалось тем, что чиновники и мировые посредники делали солидные скидки с зафиксированной в инвентарях стоимости земли. Иногда скидки составляли более 20 % от официально установленной стоимости, а кое-когда достигали даже 50 %. Причинить ущерб польским помещикам было в духе политики Муравьева, который говаривал, что поляков надо укрощать страхом и рублем.
Однако крестьяне жили в такой бедности, что многие комиссии приходили к выводу, что они не в состоянии выкупить землю даже на таких выгодных условиях. При этом Главное выкупное учреждение слишком медленно регистрировало акты. В этой ситуации Безак взял на себя регистрацию трех четвертей дел. Это позволило ему уже 15 августа 1867 г. доложить царю, что «все выкупные акты написаны, поземельные права крестьян и их повинности определены повсеместно, за малыми только исключениями». Эта оперативная акция охватила в трех губерниях следующее количество крестьянских сельских обществ1006:
Однако эти меры не охватили большинства бывших помещичьих крепостных. Полностью все выкупные акты были подтверждены лишь в начале 1870-х гг.1007
Польские свидетельства о проведении этой акции по предоставлению земли крестьянам, как правило, преисполнены ужаса. Леон Липковский представлял всю эту акцию как месть за злоупотребления 1847 г., о несправедливости которых польские помещики уже забыли. Он считал, что основанием для нового предоставления земель послужили «фиктивные планы» российских чиновников, решивших увеличить крестьянские наделы на 50 %. Феликс Шостаковский, на совести которого было переселение целого села до 1863 г., мешавшего его планам по расширению парка рядом с усадьбой, опасался того, что теперь крестьяне начнут требовать конфискованные участки назад. В связи с этим он писал Безаку, что крестьяне были переселены на большие участки плодородной земли, и сетовал на строгость поверочных комиссий. Безак ответил ему, что тот сможет решить вопрос, прирезав крестьянам дополнительную землю. Маньковский посвятил целую главу в своих воспоминаниях негативной роли мировых посредников, призванных, по его мнению, лишь раздувать аппетиты крестьян и вредить полякам. Маньковский перечислил весь «вред», нанесенный ему и членам его семьи, он также писал, что ему угрожали ссылкой в случае отказа уступить как можно больше земли. В его воспоминаниях содержится ценное свидетельство о социальном происхождении исполнителей царской воли. В указе не отмечалось, что ими должны быть русские, речь шла лишь о православных. Это дало возможность некоторым из деклассированных шляхтичей проникнуть в комиссии. Например, некоему Пенёнжкевичу, бывшему секретарю отца автора воспоминаний, который из мести набросился на имение Маньковских, а позднее стал исправником в Виннице. В следующей главе будет показано, что такого рода поведение было по-своему закономерным. В целом же в польских мемуарах мировые посредники изображены как люди, продавшиеся сердцем и душой царской власти, которые при отсутствии земств чувствовали себя вершителями судеб: терроризировали польских помещиков, а к крестьянам относились цинично и пренебрежительно. Еще в 80-х годах XIX в. они вызывали у помещиков страх. «Остающиеся комиссары по крестьянским делам, – писал Маньковский, – являются элементом, продолжающим подстрекать крестьян против господ, они в настоящее время как опекуны вечно малых детей-крестьян, как их начальники в уездах, подчиняющиеся только губернатору и крестьянскому комитету, поскольку до сих пор крупная собственность и крестьяне имеют отдельные организации и отдельные ведомства»1008.
Часть поляков понимала ограниченный характер подобной «экспроприации», последствия которой на самом деле не нанесли большого урона экономике крупных имений (а таких было больше всего). Кроме того, польские помещики умело пользовались слабостями некоторых российских чиновников. Во всех западных губерниях с помощью мошенничества и фальсификаций удалось ограничить и без того незначительные земельные «преимущества» крестьян. Описанная С. Кеневичем ситуация в белорусских землях1009 в случае Правобережной Украины подтверждается воспоминаниями Т. Бобровского: «Следует признать, что и некоторые владельцы имений, видя, что вся популярность этой правительственной операции достигается за их счет с целью нанесения им вреда, защищались всеми способами, порой совершенно позорными, как уничтожение надлежащих документов, т.н. бибиковских инвентарей, или подкуп свидетелей, или даже представление фальшивых планов (позднее некоторые из таких планов получили широкую огласку – впрочем, совсем немногие), отвечая злым умыслом при защите на злой умысел при расследовании, не вызывая, однако, ни у кого осуждения, которое в другом случае представление фальшивых документов вызвать могло бы…»1010
Каковы же были итоги этой специфической реформы в трех юго-западных губерниях? Исследования Зайончковского, перекликаясь с данными Рихтера 1900 г., показывают, что крестьяне достигли приблизительно такого же земельного положения, какое у них было до 1847 г., с той лишь разницей, что теперь земля находилась в коллективной собственности громады. Т. Бобровский приуменьшил площадь земли, отнятой помещиками в 1847 г. и возвращенной в 1863 – 1870 гг. Он утверждал, что эта площадь равнялась 150 тыс. десятин, в действительности же эта цифра была в четыре раза большей.
Общая площадь земель, принадлежащих крестьянам, увеличилась с 3 396 533 до 4 016 604 десятин. Эта цифра представляется особенно красноречивой, если вспомнить, что польские помещики на Украине владели почти такой же площадью. Следовательно, в распоряжении свыше 3 миллионов бывших крепостных было столько же земель, как и у 5 – 6 тысяч семей польских помещиков. Это неравенство станет еще более вопиющим, если принять во внимание, что к 1890 г. русские помещики владели почти таким же количеством земли, как и польские, т.е. 7 – 8 тысяч российских и польских помещиков владели площадью вдвое большей, чем 5 миллионов украинцев. К сопоставлению этих данных мы еще вернемся.
