юноша кричит: “Пристрелить вас мало!”
Я выдержал многозначительную паузу и продолжил:
– Итак, мы знаем, что Троубридж уехал в Бостон поездом в 8:10. По дороге на станцию он должен был миновать дом Макналти, причем не позднее чем в 8:05. Согласно показаниям профессора Альбрехта, Макналти застрелили в одну или две минуты девятого. – Я опять помолчал, чтобы придать вес указаниям времени, над которыми следовало поразмыслить. Затем сказал с тихим торжеством: – В сложившихся обстоятельствах я вынужден признать, что заподозрить Троубриджа логично. – Загибая пальцы, я стал приводить аргументы: – Он ссорился с убитым и угрожал ему – вот мотив; он служил в армии, сражался за океаном и, возможно, сохранил трофейный “люгер” – вот оружие; он был возле дома убитого в то время, когда произошло убийство, – вот возможность; и, наконец, он бежал в Бостон – вот свидетельство виновности.
– Но обычно в профессоров не стреляют за то, что они не зачли курс, – возразил Эдвардс.
– Да, обычно так не делают, – признал и я. – Но ценности меняются. Троубридж сражался за океаном. Думаю, он часто видел, как убивают, и стал намного ниже ценить святость человеческой жизни. Вдобавок не сдать этот курс означало вылететь из колледжа. Кстати, Троубридж говорит, что поехал в Бостон, чтобы разузнать, не сможет ли он перевестись в один из тамошних колледжей. Нервный, чувствительный юноша легко мог убедить себя, что все его будущее разрушено.
Эдвардс медленно кивнул, как будто засчитывая мне очко.
– Вы допрашивали его?
– Да. Я не добился признания, если вы спрашиваете об этом. Но кое чего добился. Зная, что он должен был пройти мимо дома Макналти примерно в 8:05, я сказал, что его видели там. Конечно, это был выстрел наугад, но не совсем. Приблизительно в это время проходит поезд на Олбани, с которого всегда сходят два три пассажира. По дороге в город они вполне могли встретить Троубриджа, шедшего на вокзал.
Эдвардс кивнул опять.
– И это сработало. Троубридж покраснел и наконец признался, что остановился у дома Макналти. Он утверждал, что простоял там несколько минут, думая, не попытаться ли снова поговорить с профессором и переубедить его. Но потом он услышал поезд на Олбани и, зная, что бостонский отходит вскоре после него, поспешил уйти. Я задержал его как важного свидетеля. Допрошу его завтра. Быть может, после ночи в тюрьме он станет более покладистым.
Полковник Эдвардс медленно покачал головой.
– Вряд ли. Троубридж не стрелял в Макналти. Макналти застрелился. Это самоубийство.
Я удивленно посмотрел на него.
– Мы ведь сразу отвергли версию о самоубийстве. Да вы же сами...
– Я ошибся, – холодно сказал Эдвардс, задетый тем, что я напомнил об этом.
– Но наши тогдашние возражения нечем опровергнуть. Кто то позвонил в дверь, и Макналти пошел открывать. Профессор Альбрехт подтвердил это.
– Не подтвердил. Это мы решили, что он подтверждает. На самом деле Альбрехт сказал, что посреди шахматной партии Макналти извинился и встал, сказав, что кто то стоит у двери. Давайте еще раз повторим все обстоятельства дела, и вы увидите, где именно мы ошиблись. Профессор Альбрехт говорит, что играл в шахматы с Макналти. Как я понимаю, они часто играли друг с другом.
– Да, – сказал я, – они играли каждую среду вечером, как мы с Ники играем каждую пятницу. Они обедали вместе в университетском клубе и шли домой к Макналти.
– Ну а в ту среду было иначе. У Альбрехта было много работы, и он задержался в лаборатории, прежде чем прийти к Макналти. Как бы то ни было, они сели играть в шахматы. Вы помните, как стоит мебель в кабинете Макналти? Давайте я вам покажу.
Полковник открыл свой портфель и достал фотографию кабинета. Это была уставленная книгами комната, которую отделяла от коридора арка. Шахматный столик находился почти в центре, справа от арки. Фотограф, видимо, стоял у самого столика, потому что на снимке были четко видны расставленные шахматы. Взятые фигуры, белые и черные, лежали вперемешку по одну сторону доски.
Полковник показал на стул, придвинутый к столику.
– Здесь сидел Альбрехт – лицом к арке, которая ведет в коридор. Прихожая и входная дверь слева по коридору, то есть слева от того места, где сидел Альбрехт. Итак, он утверждает, что посреди игры Макналти пошел к двери. Альбрехт слышал что то, что, как он решил позднее, и было выстрелом, но тогда он подумал, что это автомобильный выхлоп на улице. Звучит правдоподобно, так как дуло, судя по всему, было прижато к телу Макналти. Это должно было заглушить звук, как если бы стреляли через подушку. Во всяком случае, Альбрехт подождал пару минут и позвал Макналти. Не дождавшись ответа, он отправился на поиски и увидел, что его друг лежит на полу прихожей с пулей в сердце и еще теплым пистолетом в руке. – Эдвардс обратился ко мне. – Таковы показания Альбрехта? Я ничего не упустил?
Я покачал головой, гадая, что последует дальше.
Полковник улыбнулся, чрезвычайно довольный.
– Естественно, благодаря показаниям Альбрехта мы отмели версию с самоубийством. Мы предположили, что тот, кто позвонил в дверь, выстрелил в Макналти и, думая, что тот дома один, вложил ему в руку пистолет, чтобы создать видимость суицида. Если в дверь звонили, то это должно быть убийство и не может быть самоубийство. Это логично, –настаивал он, как будто все еще был недоволен тем, что я припомнил ему его заблуждение. – Даже если в дверь звонил совершенно посторонний человек, чтобы спросить, допустим, дорогу до вокзала, Макналти не мог совершить самоубийство: ему пришлось бы выстрелить, как только за прохожим закрылась дверь, и тот сразу же вновь заглянул бы в дом, чтобы узнать, что произошло. Это означало бы, что все время, пока Макналти играл в шахматы, у него в кармане лежал заряженный пистолет. Это означало бы...
Я перебил его:
– Хорошо, версия с самоубийством была несостоятельна. Что заставило вас изменить свое мнение?
Эдвардса несколько рассердило мое вмешательство, но он тут же взял себя в руки и торжественно произнес:
– Дверной звонок. Что то в показаниях Альбрехта не сходилось. Я несколько раз заставил его повторить свой рассказ. И понял, что он ни разу не сказал, что слышал звонок в дверь – только что Макналти попросил извинить его, ссылаясь на то, что кто то стоит у двери. Когда я спросил напрямую, слышал ли
