желтеющему ворсистому ковру выполнять любое его пожелание. Вчера вечером он попросил ее отсосать ему, хотя их приемная дочь сидела всего в трех футах[1], так что я поспешно извинилась и сбежала к себе.
Впрочем, грех жаловаться. У них было лучше, чем в приюте – и лучше, чем в колонии для несовершеннолетних.
Энн тепло улыбнулась мне. Мне так и хотелось вцепиться в эту улыбку двумя руками, ощутить ее поддержку, но я сдержалась.
– Пойдем? – Энн открыла тяжелую красивую дверь, и я осознала, что затаила дыхание. Перед глазами плясали черные точки. Я выдохнула, пытаясь успокоиться. В гигантском холле было пусто и пахло чистящими средствами. Выложенный плиткой пол больше подошел бы галерее искусств или музею. Потолки были высотой не меньше двадцати футов, а через большие, высеченные в них окна струился естественный свет. Пока я таращилась на открывшееся мне огромное пространство, на ум пришло слово «безупречный». Справа от нас выстроились высокие каменные колонны, и, судя по тому, что Энн, цокая каблуками, направилась как раз к ним, в той стороне располагался кабинет директора.
В определенном смысле я была в восторге – самую капельку. Школа, где тебя будут готовить к колледжу, где можно изучать британскую литературу и астрономию, а не ходить на скучные занятия, где учат различать и писать слова «порок», «порог» и «парок», была подобна глотку свежего воздуха. Кроме того, приятно сменить обстановку и оказаться среди школьников, которые не пытаются завербовать тебя в свою банду, а в обед не продают всякую дряньв испещренных граффити туалетах. Мне приходилось не только постоянно держаться настороже дома (а таких «домов» я сменила немало), но и давать отпор в школе. Как только на тебя вешали ярлык «ребенок из приемной семьи», рядом тут же возникала определенная группа ребят, которые изо всех сил пытались утащить тебя к себе, иными словами, на дно. Они считали меня такой же сломленной, как они сами. Может, так и было. Но в итоге я сбегала от сомнительных новых знакомств – с каждым разом все быстрее.
Не поднимай головы, Хейли. Держись особняком, Хейли. Не поднимай шум. Не смотри в глаза. Держи рот на замке. Я столько раз повторяла себе эти слова, что потеряла счет.
Я как раз пыталась одернуть юбку (она болталась на талии, так что, к счастью, опустилась еще на дюйм), когда Энн прочистила горло.
– Здравствуйте, я Энн Скова. У меня встреча с директором Уолтоном.
Миниатюрная, изящная пожилая дама, сидящая за шикарным дубовым столом, взглянула на нас поверх очков.
– Да, минутку, пожалуйста.
Энн посмотрела на меня сияющими глазами и ободряюще улыбнулась. Мол, ничего, не пропадем, сестренка.
Едва дверь отворилась, Энн быстрым шагом двинулась вперед, а я поспешила за ней. При виде кабинета директора Уолтона у меня чуть рот не открылся от изумления. Помещение было больше моей спальни – любой моей спальни за всю жизнь. Честно говоря, я была почти уверена, что кабинет был больше дома моей третьей приемной семьи – того, где была крошечная рыжая ванная. Садясь на унитаз, я вечно задевала коленками душевую шторку.
– Директор Уолтон, здравствуйте. Меня зовут Энн Скова. Мы с вами разговаривали по телефону несколько дней назад, насчет Хейли Смит. – Энн пожала руку пухленькому невысокому мужичку, который переводил взгляд с нее на меня.
– Да, наша стипендиантка. – Он откинулся на спинку кожаного кресла и принялся листать документы в папке. – Перевелись из «Оукленд-Хай», так?
Энн взглянула на меня, с намеком изогнув идеально очерченную бровь. Мы с ней опустились в кресла, напоминающие сиденья «Кадиллака», и я, прочистив горло, подала голос.
– Да, из «Оукленд-Хай».
– Хм. – Директор Уолтон продолжил изучать мое дело, и я вдруг ужасно смутилась, осознав всю свою уязвимость. Оставалось лишь гадать, что там было, в моем деле. – Как я вижу, вы посещали еще несколько старших школ в округе, так?
– Да, сэр. – Я едва не назвала его «ваша честь». На мгновение мне показалось, что я снова сижу в зале суда.
Он закрыл папку, сложил руки и взглянул мне прямо в глаза. Раньше я бы смутилась, но не теперь. Я стала другим человеком и никогда не пряталась от противостояния. Я выпрямилась и уверенно встретила его взгляд.
– Политика школы не приемлет насилия, мисс Смит. – Я сглотнула и прикусила язык. – Хотя преподаватели «Оукленд-Хай» предоставили вам блестящие рекомендации, боюсь, наша программа покажется вам трудной, учитывая ваше предыдущее обучение в местных школах. Я прекрасно осведомлен о вашей успеваемости и, разумеется, о вашей ситуации, так что скажу один раз, и только один: если не сможете следовать школьным правилам, вас попросят уйти. Ваша стипендия перейдет другому ученику, готовому здесь учиться. Вы умны, это я признаю. Однако, возможно, окажется, что вы не вписываетесь в нашу школу.
На последних словах его взгляд скользнул к синякам на моем лице, розовые губы слегка скривились. Я почувствовала, как затрепетали крылья носа – во мне поднимался гнев, я была в шаге от взрыва, но тут, к счастью, вмешался разум. Я ведь знала, какой у меня вид. Выглядела я невзрачно. Мертвенно-бледное лицо, темные синяки. Под глазами – мешки, пепельные впадины, а голубые глаза давно утратили блеск. От таких как я вечно ждали неприятностей, а мое личное дело явно это подтверждало, особенно происшествие в последней приемной семье. Вероятно, казалось, что мне ни до чего нет дела, хотя это не было правдой. Мне правда было не все равно, какое будущее меня ждет. Я хотела преуспеть. Мне необходимо было преуспеть. Если «Инглиш-Преп» могла стать моим билетом из города и пропуском в колледж, где я сумею выжить, то я готова прикусить язык. Проглотить резкий ответ, который так и рвался на волю.
– Понимаю, директор Уолтон. Не стоит беспокоиться на мой счет. Я здесь ради образования, чтобы поступить в приличный колледж. Вот и все.
Директор поджал губы, как будто мои слова его не убедили, но все же кивнул, а потом встал. Мы с Энн поднялись вместе с ним, и он проводил нас до массивной дубовой двери.
Энн на прощание еще раз поблагодарила его за предоставленную мне стипендию. Когда же я собиралась выйти из кабинета вслед за ней, директор вдруг снова заговорил.
– Я возлагаю на вас большие надежды, мисс Смит. Не заставляйте меня пожалеть о моем решении.
В горле у меня встал ком. Я понимала, до чего жалко, что мне хочется плакать, услышав подобные слова от совершенно незнакомого человека, но мне давно никто не говорил ничего искренне.
Энн
