в котором небо над головой стоило дороже искусственных станций и колонизаций систем.
— Дорогая брошенная экономическая катастрофа? — спросил Птах. — Думал, что всё проще. Мы подпортили каждый уголок и решили, что уже не стоит держаться за прошлое. Неприятные ощущения, вкратце, подтолкнули исход. Ты это хочешь пережить? Исправить?
— Нет, — ответила Аня и покачала головой. — Акценты сместили, много раз переписывая историю. Мне здесь кажется, что мы не бросили свой первый дом от загаженности каждого метра. До которого только могли добраться.
Девушка осмотрелась и сжала губы в линию. Через пару секунд повернулась и продолжила:
— Конец человечества на планете стал добровольным и массовым исходом к новым границам. Да, может и дурно пахнущей историей одновременно. Мы избавились от необходимости делить. Оказалось, что выгоднее жить всем иначе — мы теперь едины, переменив одно место на множество систем и станций в общей информационной сети. Свобода стала большим шагом. Покинутая планета теперь представляет собой заповедник, в котором от человека остались безжизненные скелеты городов, множество мусора, законсервированные объекты, местные жители и засилье диких кошек. Скелет в шкафу детской комнаты. На котором регенерируется жизнь. Прекрасное наследство, а?
— Ты говоришь про оставленную память, — произнес мужчина кивая. — Мёртвую. Если утрировать. Те же основы истории и экономики, в вольной трактовке. Технический рывок, после которого мы оставили планету и помогаем восстанавливать понесённый экологический урон. Хотя бы не мешаем. Я и тебя, и общепринятую логику понимаю. Все мы, родившиеся на других небесных телах, на станциях и кораблях, относимся к этому месту как к живой сказке. В детстве представляли сказочные леса, населённые дикими чудесными зверями и птицами. Бесконечные зелёные моря, в которых затеряны нити рек. Ты для меня не просто смотритель, а ожившая лесная нимфа среди страниц детской истории и мифологии ребят. Я вижу сон, а сон всматривается в меня. Если ты хотела показать мне это, то стало ещё непонятней.
— Мы оба ничего толком не видим, — грустно и тихо сказала девушка и развела руками. — И не сможем заставить себя, пока не окажемся на краю. С тем же пониманием. Снова.
Она подошла к перилам и оперлась на них локтями. Птах пошёл следом, вглядываясь в едва наметивший себя багрянец вечернего солнца. Казалось, чем тут удивить: он видел закаты нескольких звезд, больших и меньших. Преимущественно закаты, потому что рассветы чаще всего требовали больших усилий. Но после перемен, смотря на солнце, словно проживал первый день жизни. Вдыхал воздух с ещё малознакомыми нотками, прокручивая в голове сценарии, предположения и желания с безумной скоростью. А затем, по запуску сети Аней, на улицы, слой за слоем, наложилась прежняя реальность. Она собрала траву в аккуратные формы клумб, дорожек и секций. Оставленные покрытия оказались полностью целыми. И теперь пробегали вокруг оживших домов. На улицах появились люди, машины и искусственное освещение.
По взмахам рук сеть достраивала мелочи, становилась продолжением мыслей. Девушка тут же пояснила:
— За углом этого дома площадка для игр. Сдвинь точку обзора, стоит того. Дети и взрослые могли тратить там дни вне работы. Мы потратим минуты на реконструкцию, несоразмерно.
Аня указала в сторону ближайшего двора и продолжила:
— Жители неслись над землёй, работали в небоскрёбах и играли на зелёной траве в командные игры. В любое время, на настоящей зелени. Да, я первые дни не могла перестать дышать и начать думать о чём-либо, кроме запахов, с примесью забытых городов и смога, то ли ничтожной, то ли надуманной. Потом стала собирать оживающий пазл из картинок. Поняла, как дёшево стоило счастье на каждом углу.
Каждый переулок вокруг принялся оживать, наполняясь подсмотренными историями. Наложенные изображения множились, несколько напуганный птиц улетело прочь.
— Но ты же не сравниваешь наши миры? — изумился Птах. — Свобода стала намного сложнее, но вместе с тем и приятнее. Мне никогда не собрать весь жемчуг миров за жизнь. Не увидел бы многие, если бы не работа.
Аня повернулась к собеседнику и посмотрела на него. Птах не понял, то ли изучая, то ли силясь понять посыл. Поэтому он сразу продолжил:
— Сначала выпихиваешь себя, а потом вспоминаешь постоянно. Для примера, лет десять назад я всматривался в рисунки далёких звёзд в отражении чистейшего озера. Позже, в последние полевые вылазки, работая над проектом коробочной автономной сети для системы станций в другой части галактики, наблюдал за наступлением холодов. Корка льда превращала свою сеть в прозрачное стекло. Поверхность собирала в оставшиеся сети по частям чужое небо. Зазеркалье крепло, как и понимание — это небо тоже моё. Мы изменились, наш дом стал шире. Разобрали орбитальное кольцо над планетой и переместили. Не бросили и не отправили на солнце. Передвинули границу. Расширили мир. Я понимаю это, но не знаю. Как почувствовать такую громадину, толщину времени, а?
— Ну, внутри мы те же, — покачала головой Аня. — Посмотри в себя. Мы так же одиноки под небом и в темноте. Нечего сравнивать. Важно почувствовать.
— Если быть честным, ничего не меняется и в объятиях, под крышей, в уюте и тепле. Нельзя изменить реальность, окружив себя удивительными вещами или закрыв за собой дверь в пустой комнате. Я могу понять желание достать засов понадёжнее и закутаться в теплое одеяло. Разве легче становится не от желания забыться? Что здесь чувствовать?
Птах договорил и усмехнулся, подчеркивая сомнение в последних фразах. Встретился со спутницей, выдохнул и посмотрел вдаль. Всматривался в тишине, нарушаемой шелестом листвы под вой порывов ветра, пока не зацепился за что-то взглядом. Затем слегка прищурился, нахмурив лицо.
— Мне казалось, что сезон лесных пожаров миновал этот край, — начал он, набираясь уверенности с каждым словом. — Ты же видишь дым чуть правее заходящего солнца? Это не внесено сетью…
Девушка проследила направление. И нахмурилась, уйдя в собственные мысли. Птах размышлял, что именно она сейчас выясняет, какую информацию запросила с орбитальных и локальных станций. Спустя пару минут Аня молча повернулась и заспешила к лестнице. Мужчина побежал за ней, слабо надеясь быстро получить ответы.
— Никогда бы не подумала, что ты настолько боишься летать, — с осторожной иронией в голосе, Анна старалась отвлечь спутника. — Нет, мне тоже бывает страшно. Есть страх застрять в узком лазе, пауки не вызывают восторга и одиночества сильно не хочется. В страхах честно признавалась и раньше. Но ты же ничем себя не выдавал, ни при взлётах, ни при посадках.
Девушку выдержала паузу. Отсутствие реакции оказалось красноречивее любых слов. Но она решила повторить попытку.
— Пойми правильно, ладно? Прежде ты не проявлял желание вырвать подлокотники кресла, находясь в воздухе. И тут такая
