сторон. В 1867 году русские преобразовали Туркестанскую область, появившуюся два года назад, в край, разделенный на области. Таким образом, он стал частью Российской империи, которая подчинялась имперскому законодательству и управлялась российской бюрократией (см. карту 5.2). По мере дальнейших завоеваний регион расширялся вплоть до 1889 года. В 1868 году русские ввели в степи новые административные формы, разделив ее на четыре округа. В 1881 году две восточные области – Акмолинскую и Семипалатинскую, земли Среднего жуза, – объединили в Степной край. И Туркестан, и Степной край возглавляли генерал-губернаторы, которые подчинялись непосредственно царю. Генерал-губернатор Туркестана, в частности, пользовался широкими полномочиями, включая ответственность за отношения с протекторатами (Хивинским ханством и Бухарским эмиратом), а также с другими государствами коренных народов у границ Туркестана. Местные жители называли его ярым-падшо, что буквально означает «полуцарь», хотя более подошел бы перевод «вице-король».

Тем временем в 1884 году династия Цин превратила Синьцзян в провинцию и начала внедрять в нем китайские административные структуры. Синьцзян перестал быть зоной военной оккупации и землей маньчжурских и монгольских знаменных войск. И все же обе империи воспринимали неоднородность своего населения как данность. Ключевым моментом было научиться управлять различиями, не стремясь к однородности. На практике это проявлялось в том, что разные юрисдикции подчинялись разным уставам, а религиозные общины продолжали вершить правосудие по своим собственным законам. В обеих империях территории Центральной Азии оставались самобытными.

Глава 6

Колониальный порядок

В 1873 году Юджин Шайлер, секретарь американского представительства в Санкт-Петербурге, собрал чемоданы и отправился исследовать новые завоевания России в Центральной Азии. Зачастую он критиковал то, что там видел, даже когда полагал, что российская власть улучшила ситуацию по сравнению с тем, как было при «местном деспотизме». Однако при первом впечатлении Ташкент его просто поразил. «В первый вечер по приезде в Ташкент я сидел на веранде, – писал он, – и мне с трудом верилось, что я в Центральной Азии. Мне казалось, будто я нахожусь в каком-нибудь небольшом городке центрального Нью-Йорка. Широкие пыльные улицы в тени деревьев; отовсюду слышится журчание воды; маленькие белые домики чуть в стороне от улиц, перед ними деревья и изгороди; огромная площадь, заросшая травой и цветами, а посередине церквушка – всё это вызывало у меня ощущение чего-то знакомого». Шайлер описывает новый город, построенный русскими по другую сторону реки Анхор от ташкентской крепости. «При дневном свете, – продолжал он, – Ташкент напоминает какой-нибудь американский городок на Западе – Денвер, например, – хотя ему и не хватает тамошней энергичности, а вместо индейцев и шахтеров здесь сарты в тюрбанах и халатах»{68}. Шайлер интуитивно воспринимал российский Ташкент как фронтирное поселение. Такое описание было бы еще уместнее для городов, возникших в степи на российских линиях укреплений. Орск, Семипалатинск, Верный (ныне Алматы) и Пишпек (ныне Бишкек) выросли вокруг российских крепостей и изначально были пограничными поселками. Интуиция не подвела Шайлера. Он напоминает нам о том, что Россия завоевала Центральную Азию примерно в то же время, когда США покоряли американский Запад, и помогает нам рассмотреть оба эти завоевания в более широком контексте колониализма. Как и у Соединенных Штатов, у Российской империи не было официальных колоний, которые бы отличались территориально или юридически от имперской метрополии, однако обе эти державы в XIX веке были колониальными государствами.

Экспансия России в Центральную Азию была неотъемлемой частью европейской колониальной экспансии по всему миру в XIX веке, и как сами русские, так и их соперники именно в таком качестве ее и рассматривали. В 1864 году, когда русская армия продвигалась к югу от Сырдарьи, министр иностранных дел России князь Александр Горчаков направил российским послам за рубежом меморандум, в котором излагалось официальное обоснование российской экспансии в Центральной Азии. «Положение России в Центральной Азии подобно положению всех цивилизованных государств, вступающих в контакт с полудиким кочевым населением, не имеющим определенной социальной организации, – писал он. – В таких случаях всегда выходит так, что более цивилизованное государство в интересах безопасности своих границ и торговых отношений обретает определенное превосходство над теми, кого присущий им неспокойный и невоздержанный нрав превращает в самых неудобных соседей». Он подчеркивал, что подобное переживают все великие державы: «Соединенные Штаты Америки, Франция в Алжире, Голландия в ее колониях, Англия в Индии – все они оказались вынуждены, не столько из-за амбиций, сколько в связи с насущной необходимостью, продвигаться вперед, и самая большая трудность состоит в том, чтобы знать, когда следует остановиться». Различия между цивилизациями были здесь ключевым понятием, поскольку, как утверждал Горчаков, «особенность азиатов заключается в том, что они не уважают ничего, кроме видимой и ощутимой силы; у этической силы разума и интересов цивилизации пока нет над ними власти»{69}. Британские наблюдатели обнаружили множество параллелей между российской Центральной Азией и британской Индией. Лорд Керзон, будущий вице-король Индии и министр иностранных дел Великобритании, путешествовал по Центральной Азии в 1888–1889 годах среди прочего для того, чтобы изучить, «какими методами действуют [русские], и сравнить их результаты с деятельностью Англии в Индии»{70}. Российские авторы с его сравнением соглашались, даже если считали российское правление в Центральной Азии гуманнее британского империализма в Индии. Подобные параллели часто возникали и в российской общественной жизни, причем Туркестан чаще сравнивали с британской Индией или Алжиром, чем с другими частями самой Российской империи{71}. Центральная Азия была колонией Российской империи.

Несмотря на то что у колониализма, как и у любого другого термина в гуманитарных науках, нет единого общепринятого определения, мы будем обозначать им совокупность практик и концепций, возникших в XVII веке, в рамках которых европейские империи начали осмыслять огромные непреодолимые различия между метрополией и колониями (и колониальными подданными). Эти различия рассматривались с точки зрения цивилизации, расы и этнической принадлежности и под них все чаще подводились научные основания. Колониальные империи утверждали, что несут в мир цивилизацию, которая подарит местным жителям порядок и достойное управление, способное поднять их до уровня цивилизованного государства. Между претензиями насадить среди туземных народов просвещение и ощущением того, что различия непреодолимы в принципе, сохранялась некая напряженность, и, похоже, оказывалось, что уже и не столь важно, какого прогресса добились аборигены: все равно им было еще очень и очень далеко до подлинной цивилизации. Именно такое представление о различиях было у Горчакова, когда он предложил свое обоснование экспансии.

Российской империи управлять различиями было не впервой. В нее входили разные территории, и каждая подчинялась своим особым законам, а разветвленная система рангов и статусов помещала различные социальные группы внутрь сложной социальной иерархии. Мусульман Волго-Уральского региона, завоеванного в XVI веке, интегрировали в империю как раз в соответствии с такими принципами. Однако пропасть, отделяющая Россию от Центральной Азии, была гораздо глубже, и она была концептуализирована при посредничестве языка европейского колониализма XIX века, а не старых русских представлений о различиях. Такое понимание различий и определило стиль управления в Центральной Азии. Коренное население региона так и не ассимилировалось с общей для империи системой рангов и иерархией. Юридически они оставались инородцами, чужими – и эта категория подразумевала отсталость и наличие моральной дистанции. В Туркестане коренное население называли туземцами, со всеми вытекающими колониальными коннотациями этого термина. Жители Центральной Азии были освобождены от обязательной военной службы, которая считалась важным признаком принадлежности к империи. Протектораты, навязанные Бухаре и Хиве, были для Российской империи явлением уникальным, причем позаимствованным у европейского империализма XIX века. Они словно вошли в состав империи за здорово живешь, «по скидке» – так, что колониальная держава оставила на троне местных правителей, чтобы те управляли своими подданными по своему усмотрению и за свой же счет, при этом отказывая им в праве на экономическую независимость и ведение внешней политики. Британцы повсеместно использовали этот метод в Африке и в Индии, где сотни княжеских государств сосуществовали с провинциями, которые находились непосредственно под управлением Британии. Правители этих княжеских государств подчинялись британским представителям (назначенным вице-королем), которые обычно жили при дворе. Именно эту модель русские переняли для Бухары и Хивы. «Политический представитель» с резиденцией в Кагане, городе недалеко от Бухары, но входящем в российский анклав, служил переговорщиком с эмиром от лица России. Хивинский хан общался с российским чиновником в Петро-Александровске, русском

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий