Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рубленая церквушка, стоящая на пригорке, такая старая, что стены её и крест в навершии сделались совсем тёмными. На закопчённых иконах непроглядный мрак, намалёванных образов не различить. Кому тут молятся, неведомо.
***
В дальнем конце деревни, на завалинке сидел усатый мужичок в репсовых штанах, солдатской полотняной рубахе и мятой полевой фуражке, дымил смрадной самокруткой, глядел через улицу на окна дома напротив, кривого, почти сползающего в овраг. Подле него зачем-то стоял прислонённый к стене мосинский карабин.
Павлик, словно ничего не замечая вокруг, прошёл мимо, во двор скособоченного дома, толкнул скрипучую дверь, шагнул через порог.
– Вот оно, значит, как, – задумчиво проговорил мужичок на завалинке и покачал головой.
Поплевав на пальцы, он пригасил самокрутку, окурок бережно спрятал в карман. Поднялся на ноги, взял в руки карабин и неторопливо двинулся через улицу.
В доме, куда вошёл Павлик, было грязно, неприбрано, пьяные голоса мешались в воздухе с густым табачным дымом и ядрёным сивушным перегаром. На двух лавках, друг против друга, сидели за столом четверо изрядно пьяных мужиков. Промежду ними грудились на столе синеватые бутылки с брагой, миски с квашеной капустой и огурцами, чугунок с варёной картошкой.
На печи, застеленной грязными дерюгами, сидел мальчик лет десяти, надкусывал круто посолённую горбушку и улыбался мягкой улыбкой блаженного.
– Нет, ты поверишь, родной сын погубил, – вещал один из мужиков. – Предал отца, выдал Советской власти. – Он в сердцах хватил кулаком по столу, так, что звякнула посуда. – Какой он мне сын после этого! Не-ет, не сын. Да, поди, никогда мне родным не был. Танька-то его через семь месяцев после свадьбы родила, чуть не в чистом поле возле леса. Говорила, будто бы леший её напугал, вот и не дотерпела до срока… А я уж и не знаю теперь, что думать, может, она от какого лешего и понесла, курва.
И тут, вдруг оборотившись к двери, хозяин дома, Трофим Морозов, изменился в лице и закричал нарочито приветливым голосом:
– А-а, вернулся! Дорогому сынку, строителю новой жизни – здравствуйте-привет!
Сотрапезники, тоже повернувшись к двери, смолкли, принялись сверлить Павлика мутными взглядами.
– Ну что, сынок, – с притворной лаской сказал Трофим, – рассказывай. Кто ночью сонным прикидывался, а сам слушал, что старшие промеж собою говорят, и потом всё в политотдел донёс, а?
Павлик смотрел на отца угрюмо, ничего не отвечал.
– Молчишь? – нависая над ним, спросил Трофим. – Думал, я не узнаю? Промашка у тебя вышла, сыночек дорогой. Вот дядя Иван мне про тебя всё как есть рассказал.
Павлик и на это не ответил. Лицо у него побледнело сильнее обычного, но не от страха. В его опущенном долу взгляде, который никто не видел, кипел гнев.
Пригнувшись к самому его лицу вплотную, Трофим злым шёпотом осведомился:
– Тебя кто родил, кто тебе жизнь дал? Я или, может, политотдел? Знаешь, что сказал господь наш бог всевышний, когда сотворил небо, и землю, и зверей, и таких вот людей, как мы с тобой? Он сказал: плодитесь и размножайтесь, а если родной сын тебя предаст, то убей его без всякой жалости. Тут же и убей!
Павлик поднял на него глаза, и Трофим отшатнулся, встретившись с ним глазами.
– Убью! – прохрипел он, задыхаясь. – Затоплю печь… Слышишь? Вот сейчас… разрублю тебя на куски… сложу в чугун… Слышишь?.. Сварю… И съем… Сам съем и Федьку ещё накормлю… И даже твоя мать не вступится…
– Верно, – сказал Павлик. – Больше уж не вступится. Ни за меня, ни за Федю.
В это мгновение от церкви послышался удар колокола, и монотонный, скорбный звук поплыл над деревней. Мужики, сидевшие за столом, оглянулись на окно, перекрестились.
Один из них тихонько обронил:
– Видать, по покойнику звонят.
– Что? – Трофим как-то разом сник, безвольно свесил руки. – Что ты такое говоришь? – Взгляд его лихорадочно метался по комнате. – Как это? Нет-нет, я же не нарочно, только поучить хотел, для порядка…
Эти слова уже были обращены к человеку с мосинкой в руках, который стоял на пороге.
– Будет тебе порядок, душегуб, обещаю, – сказал он. – Вот много я сволочей видел на своём веку, но такой сволочи, такого паразита не встречал. Собирайся, в сельсовет пойдём.
– Нельзя меня задерживать, товарищ уполномоченный! – вскричал Трофим. – Я жену не губил, говорю, я же не нарочно. Я всю жизнь бедняк, в Гражданскую воевал, ранение имею. У меня дети малые…
Отметая все возражения, уполномоченный Карташов выразительно качнул стволом карабина.
– Детей ты сам сиротами сделал, ирод.
Трофим бухнулся на колени перед сыном, умоляя, стал отчаянно хватать его за руки:
– Павлуша, сыночек родненький! Ну хоть ты замолви за меня словечко! Кто о вас с Феденькой позаботится, совсем ведь одни останетесь.
– Уж лучше одни, – угрюмо сказал Павлик.
Трофим протяжно вздохнул, поднялся на ноги.
– Погубил-таки отца. Ну, прощай, сирота. Засоли хоть огурцы на зиму.
И, тяжело ступая, вышел из дому в сопровождении Карташова. Следом потянулись мужики. Изба опустела.
– Павлик, а, Павлик, – позвал с печи брат Федя.
– Чего тебе?
– А мама скоро домой вернётся?
– Нет, – сказал Павлик. – Она совсем не вернётся.
И заплакал.
***
Но она вернулась – предстояло отбыть дома последние две ночи. Дед Сергей привёз её во двор, бабка Аксинья привела соседок, чтобы обмыть и по чести обрядить покойницу для похорон. Павлика с Федей дед Сергей увёл к себе в дом, потому что в родительском доме их оставлять не следовало. Накормил внуков кашей, потом, чтобы было им где спать, набросал разной ветхой дерюжки на лавках в летней половине дома, где стояли окованные железом сундуки. Там же, за загородкой в углу, был конторский стол с ящиками, что запирались на ключ. К столу дед Сергей не велел подходить.
Ну и грех было не послушаться, нрав дед Сергей имел суровый. Про него в деревне всякое говорили, но только за спиной и потихоньку, с опаской. Причин для тех опасений хватало.
***
В Герасимовку Сергей Морозов перебрался в тот год, когда в столице короновался последний царь, а до того жил в Тобольске, служил в жандармском отделении, присматривал за ссыльными. Был среди тех злоумышленников один нигилист по фамилии Бессонов, который утверждал, будто является потомком самого Якова Брюса, знаменитого чернокнижника петровских времён.
Бессонов и сам питал страсть к оккультным наукам, за что и поплатился. В Тобольск он был сослан за святотатство и предполагаемое ритуальное убийство одного из аколитов своего тайного кружка. История была тёмная: якобы они творили чернокнижный ритуал на кладбище в Малой Гатчине, окончившийся крайне скверно.
Бессонов оказался единственным выжившим, кто мог дать показания полицейским расследователям. Однако его слова были настолько фантасмагоричны, что их сочли смесью бреда и лжи. Другой участник ритуала пропал практически бесследно, от него осталось только несколько окровавленных клочков одежды. Труп полицейские не нашли, несмотря на все усилия. Молодой аколит происходил из знатного семейства, так что ищейки старались на совесть, впрочем, безрезультатно. В общем, только отсутствие неопровержимых улик спасло Бессонова от виселицы.
Однако даже студёные сибирские зимы не охладили интерес Бессонова к тайному знанию. Изысканий своих он не оставил, продолжал вести какие-то маловразумительные записи в толстых тетрадях. Будто бы по памяти пытался перетолковать таинственный чёрный гримуар.
С собой он привёз несколько старых книг, но запрещённых среди них не числилось. То была весьма необычная подборка, в которой «Астрософия» Петера Крюгера соседствовала с травником Иоганна Цвельфера и «Брюсовым календарём», испещрённым загадочными пометками.
Похоже было, что после всего пережитого нигилист слегка тронулся умом. Сообщали, что Бессонов приходил с расспросами ко многим местным, про кого шла молва, будто умеют колдовать или хотя бы знают наговоры. Впрочем, никаких кощунственных ритуалов он,
- Разговоры с живым мертвецом - Павел Владимирович Рязанцев - Городская фантастика / Ужасы и Мистика
- Хуже, чем смерть - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Улица мертвой пионерки (СИ) - Кабир Максим - Ужасы и Мистика
- Неадекват (сборник) - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Гидра - Максим Ахмадович Кабир - Сказочная фантастика / Ужасы и Мистика
- Бастион - Павел Вербицкий - Научная Фантастика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Проект "Плеяда" - Андрей Каминский - Ужасы и Мистика
- Темный рыцарь - Эллен Шрайбер - Ужасы и Мистика
- Мистические истории. Призрак и костоправ - Маргарет Уилсон Олифант - Ужасы и Мистика
- Иные (СИ) - Волков Влад - Ужасы и Мистика