Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На всякий случай.
К лесу они двинулись не по улице, а коротким путём, через деревенские задворки. И дальше – по неторной тропинке, что уводила в самую глухомань.
– Я думал, мы на Шкуратово болото идём, – буркнул Данила.
– Нет, – сказал дед Сергей, – не на болото. Нам Павлика нужно сыскать. А если мелкий поганец ту книгу стащил, значит, не за клюквой отправился. Наверняка задумал идти на капище.
Данила сбился с шага.
– Зачем ему на капище?
– Сам-то как думаешь? Волшбу станет делать, идолам кланяться, тёмных духов заклинать. Просить, чтоб мамку ему с того света вернули.
– Так он же не знает как.
– Это меня и пугает.
Дед Сергей вышагивал как молодой, Данила даже весь взопрел, пытаясь за ним угнаться.
Через полчаса взмолился:
– Дед, не гони так. А то я сейчас сдохну.
– И сдохнешь, коли не поспеем, – не оборачиваясь, бросил дед Сергей.
Шаг он так и не сбавил.
Они не успели.
Поляна в лесной глуши была небольшая, ограниченная кругом вертикально поставленных, замшелых камней. Внутри круга деревья не росли, лишь высились грозные идолы, высеченные из вековой лиственницы. Один идол фигурой походил на человека с головой лося, другой – на медведя с человечьей головой, безухий, но с тремя глазами. Ещё была змеептица с женским лицом. Последний, самый безобразный, и вовсе не имел с людьми ничего общего.
И каждый из идолов уже получил подношение. Посреди поляны, у подножия алтарного камня, лежал Федя, мёртвый. Живот у него был распорот и внутренности вывалены наружу. Павлик стоял над братом, держа в опущенной левой руке нож. Перед ним, на плоской вершине камня, лежала раскрытая книга. Павлик водил по страницам окровавленными пальцами и приговаривал что-то неразборчивое. Глаза его были закрыты.
Дед Сергей и Данила остановились на границе каменного круга, в нескольких шагах от алтаря.
– Павлик, – сказал дед Сергей хрипло, – ты книгу-то закрой. Не для твоего она разумения. Тебе и не прочесть, что там написано…
Павлик распахнул глаза, и дед Сергей с Данилой отпрянули. В нечеловеческом взгляде мальчика светились жуткие зеленоватые отблески болотных огней.
– Есть такие книги, которые совсем не книги, – произнёс Павлик утробным, потусторонним голосом. Слова, что звучали из его рта, казалось, принадлежали не ему. – Они лишь имеют форму книги. Они сами себя пишут и сами себя читают. Они принадлежат другим измерениям и другим временам. Они суть врата.
Дед Сергей узнал эти слова. Он читал их в одной из тетрадей сумасшедшего нигилиста и чернокнижника Бессонова.
– Старый дурень, – сказал Павлик, презрительно глядя на деда. – Эта книга не для твоего разумения. – И рассмеялся негромким, шелестящим смехом, напоминающим шорох гадюки в сухой траве.
У деда Сергея мороз пошёл по коже.
А Павлик, повернувшись лицом к женскому идолу, воззвал громко и звучно:
– Йоли-торум-сянь, нижнего мира мать, владычица ушедших душ, заклинаю, возверни лиль моей матери, пусть она очнётся от сна смертного и восстанет…
Дед Сергей, наконец, одолел внезапную слабость, наклонился, вытащил из-за голенища засапожный нож.
Пихнул локтем оцепеневшего Данилу, сипло рявкнул:
– Режь гадёныша! Режь!
И первым кинулся вперёд, ткнул Павлика ножом в правый бок, куда-то под рёбра.
Павлик всхлипнул, пошатнулся, но не упал.
Сделал несколько шагов в сторону, приник к идолу, обхватил руками, прошептал:
– Заклинаю те… бя…
Подскочил Данила, ударил ножом в спину. Аккурат под левую лопатку.
***
Оперуполномоченный Карташов сидел на завалинке, смолил деревенский самосад. Мосинский карабин был рядом, только руку протянуть. Не для какой-то специальной цели, а просто так оно было спокойнее.
Он смотрел через улицу, на скособоченный морозовский дом, окна которого были плотно занавешены, а дверь второй день была распахнута настежь. Приходили, в основном, одни скорбные старухи в чёрных платках. Их тоскливые причитания было слыхать даже издалека.
И вдруг что-то случилось. Из дома послышался непонятный гвалт, затем понеслись душераздирающие вопли и жуткий, нечеловеческий вой. Карташов, после войны привычный ко многому, непроизвольно поёжился.
– Что за чертовщина?..
Из дверей в панике стали выбегать люди. Их лица выражали неописуемый ужас. И вроде бы у некоторых на одежде были видны кровавые брызги.
– Да что там происходит?
Оперуполномоченный Карташов поднялся, подхватил карабин и зашагал через улицу. К дому, из дверей которого омерзительно несло гнилой мертвечиной и свежей кровью. Вблизи страшное зловоние буквально валило с ног. Карташов ступил на порог, он был настороже и почти не боялся. Он думал, что повидал в жизни всяких кошмаров.
Он ошибался.
Когда выключается свет
Анна Рэйвен
– Лея, не выключай свет, – Тимка – маленький, взъерошенный, испуганный, натягивает одеяло до самого носа, хочет спрятаться под ним, словно оно защит от всех бед.
Вздыхаю, сажусь рядом – постель у Тимки большая, гораздо шире, чем моя, но он всё равно умудряется забиться в самый уголок кровати, боится.
– Почему? – я знаю ответ, но всё равно должна спросить.
Так нужно. Для него же самого и нужно.
– Там… – Тимка боязливо возится, осторожно указывает рукой в сторону, – там кто-то есть.
И это уже пройдено. Мне не надо следить за рукой моего младшего брата, чтобы понять, куда он указывает. На шкаф. Большой деревянный платяной. В нём и мои вещи, и Тимкины, и даже кое-что от мамы с папой осталось. Но если точнее, то брат указывает не столько на сам шкаф вообще, сколько на его центральную дверцу, в которой заключено большое овальное зеркало. Именно что заключено. Вокруг него тяжелая рама, похожая на клетку.
Мне не надо смотреть за рукою Тимки, чтобы понять, куда он указывает, и вызывать образ зеркала в памяти. Мне не надо смотреть и на зеркало, чтобы вспомнить, что оно уже немного истертое слева, что внизу оно слегка поцарапано (это Тимка случайно задел поверхность солдатиком, когда бегал по дому). Не касаясь стекла, я чувствую его холод – руки леденеют почти мгновенно.
Я надеюсь, что мне удаётся сохранить спокойное выражение лица – у Тимки плохой сон, не стоит ему даже мысли допускать, что его старшая сестра, единственный родной ему человек, может бояться.
– В шкафу? – я делаю вид, что не понимаю.
– Нет, – Тимка нервно облизывает губы, – в зеркале.
Пытаюсь улыбнуться. Выходит криво, и я радуюсь, что в комнате царит полумрак, и свет ночника не показывает моё лицо полностью, поэтому для Тимки моя натужная улыбка выглядит настоящей. Во всяком случае, я надеюсь на это.
– В зеркале ты, в зеркале я… в зеркале будет только то, что ты ему покажешь, – вдохновенно лгу я.
Тимка смотрит испуганно, с недоверием. Вздох мне удается сдержать, но в сердце щемит. Моя бы воля – я бы вытащила этот шкаф отсюда, но он слишком тяжелый и без мастеров не обойтись, а на это нужны деньги, которых, конечно, всегда не хватает. Но что поделать, я работаю одна, у меня проблемы со здоровьем, еще нужно Тимку содержать, приходится экономить.
Можно было бы и поменяться с ним местами, но в моей комнате есть вещи похуже зеркала, например, там живёт призрак. Благо, он тихий, но Тимке такое соседство тоже вряд ли понравится. Прости, братик, я пытаюсь сделать все, что могу, но у меня иногда нет сил. Но я знаю, что ты храбрый, и что большая часть тех, кто окружает нас, безобидны. Просто нужно смириться.
– Там есть еще кто-то, – спорит Тимка.
Он всегда очень упорный и настойчивый. Не то, что я.
– Никого там нет, – снова лгу я, – я старше и лучше знаю.
Помнится, именно так ответила мне когда-то мама. Прости, Тимка, так нужно. Ты еще не готов.
Это работает. Тимка как-то успокаивается, наверное, даже начинает ругать себя за трусость. Братик, ты не трус, просто ты пока не должен знать того, что знаю и очень желаю забыть я.
– Послушай, – мне с трудом удается подобрать нужный тон, чтобы он звучал мягко и дружественно, а не наставительно или снисходительно. – Все не так, как кажется. Иногда
- Разговоры с живым мертвецом - Павел Владимирович Рязанцев - Городская фантастика / Ужасы и Мистика
- Хуже, чем смерть - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Улица мертвой пионерки (СИ) - Кабир Максим - Ужасы и Мистика
- Неадекват (сборник) - Максим Кабир - Ужасы и Мистика
- Гидра - Максим Ахмадович Кабир - Сказочная фантастика / Ужасы и Мистика
- Бастион - Павел Вербицкий - Научная Фантастика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Проект "Плеяда" - Андрей Каминский - Ужасы и Мистика
- Темный рыцарь - Эллен Шрайбер - Ужасы и Мистика
- Мистические истории. Призрак и костоправ - Маргарет Уилсон Олифант - Ужасы и Мистика
- Иные (СИ) - Волков Влад - Ужасы и Мистика