она вслух, медленно пробуя слово на вкус, как нежный заварной крем, – Где-то-там. Думаю, ты можешь быть в чем-то прав, Красный. Упавшая женщина добавляет весу твоему предположению. Если она должна была упасть на землю живой и здоровой, то, значит, летательная технология до сих пор существует. Но если так, – добавила она, – почему мы ничего не видели?
– Они приходят под покровом ночи. На молчаливых летательных машинах.
Она кивнула:
– Зрящие в ночи; выше Правил и вне Правил, последняя линия обороны Доктрины Манселла. Не знаю, реальны ли они, но думаю, что да. Но летающие машины?
– Мы знаем, что некогда такие существовали, – ответил я, – может, до сих пор существуют, просто Где-то-там. Думаю, лебеди как раз машины, просто без людей внутри. Тот оперативник из НСЦ видел такого, из металла и проводов.
Мы снова мгновение помолчали.
– Я не готова рассуждать о существовании Кого-то Где-то-там, пока не встречусь с ним, – сказала Джейн. – К тому же, где бы им быть, кроме как здесь?
– Единственное такое место – по ту сторону воды.
Мы полежали во тьме, пока она молча не скатилась с кровати.
– Лучше тебе одеться.
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты кое с кем встретился.
Мы быстро оделись, и я вылез следом за Джейн в окно, в непроглядную тьму. По комнате вслепую я двигался без проблем, и даже выбраться из окна было не очень трудно. Но когда она повела меня между домов, стало немного страшнее.
– Как ты этому научилась? – прошептал я.
– Меня в тринадцать лет отцветовали от ревматической лихорадки, – шепотом ответила она, – и вот такой оказался побочный эффект. Редко, но бывает.
– Моего приятеля Фентона в Нефрите как-то цветовали от коклюша, – сказал я, – и после этого он наизусть запомнил либретто «Моей Красной леди». Он потом был очень востребован как суфлер.
Джейн вела меня через главную площадь – я ощутил босыми ногами теплую желобчатую плитку, – затем пошла более холодная утоптанная земля района между мастерской Карлоса и переработочным цехом. Потом была трава, легкий склон, и мы замедлились, преодолевая более захламленную маленькую улочку с домами, лепившимися террасами друг к другу, образуя Серую Зону.
– Куда мы идем? – спросил я.
– Увидишь.
Она стиснула мою руку, затем легонько трижды постучала в невидимую дверь. Пауза, два удара в ответ. Дверь открылась, и мы вошли внутрь, холодную плитку под моими ногами сменили теплые деревянные доски. Я понимал, что не один в комнате, поскольку слышал легкий шорох одежды, дыхание и в воздухе висел слабый запах верескового табака.
Как только дверь со щелчком закрылась, кто-то снял черное покрывало с десятка светилок, сложенных в деревянный ящик в центре комнаты. Я ахнул – светилки были запретной технологией. Все такие, что выкапывались в полях или выносились наверх при размыве грунта, складывались в мешки с грузом и топились в озерах; иногда мелководье светилось по ночам. Я заморгал и обвел комнату взглядом. Я был в общинном доме Серых, и хотя я не пересчитывал их по головам, полагаю, что там было человек сорок – и по большей части Серые, не считая Оранжевых актеров и Люси Охристой, сидевшей рядом с человеком, которого я опознал как Джонни Серого, представлявшего половину команды Мойщиков окон Восточного Кармина. Она конфузливо помахала мне, осознав, что ее раскрыли – она отказала Томмо по более глубокой и сильной причине. А еще в комнате было шестнадцать человек, технически называемых «незарегистрированными внештатными работниками». Их давно бы отцветовали до Плесени или отправили на Перезагрузку, но они сбежали и осели в Восточном Кармине – и жили здесь под защитой Серых, предположительно питаясь едой, стянутой с кухонь. Укрывание незарегистрированных нештатных влекло немедленную Перезагрузку – фактически смерть – за то, что знал и не донес. Мама и папа Джейн подошли к нам.
– Привет, Тот, кто бегает с ножницами в руках, – сказал Стаффорд, обращаясь ко мне по имени, под которым меня знали в Серой Зоне. – Брюзгобла говорит, что в тебе есть скрытые глубины, которые раскроются со временем.
– Брюзгобла?
– Спасибо, папа, – отозвалась Джейн, я впервые увидел ее хоть чуточку смущенной. Пока она отошла «обсудить тот план де Мальвы, о котором мы говорили», я болтал с родителями Джейн.
– Вы воспитали прекрасную дочь, – сказал я.
– Это как глянуть, – ответила Белинда. – Ее упертость может погубить нас всех – и тебя. Странно, – добавила она, пристально рассматривая меня, – ты вроде не в ее вкусе.
– А какой у нее вкус?
Оба пожали плечами:
– Не знаем. Она до тебя никогда не выказывала ни к кому интереса. Она пыталась тебя убить?
– Да, но мне кажется, что если бы действительно хотела, то уже убила бы.
– Мы тоже так думаем. Сдается, ты ей нравишься.
– Если не убила, то нравлюсь?
– Это многое значит, – сказала Белинда. – И она рассказывает о тебе дома.
– Правда? И что рассказывает?
– Говорит, что не собирается тебя убивать.
Лучше не стало. Когда люди говорят о том, чего не будут делать, это в целом означает, что они по крайней мере думали о том, чтобы это сделать. Так что мы вместо этого поболтали о Ярмарке Бесправилья и шансах Джейн выиграть гонку, что, по их мнению, сводилось к тому, кому будет больше наплевать на собственную жизнь в стремлении к победе – ей или Бешеной Суке Можжевелли. Белинда сказала, что Джейн так далеко не зайдет, но Стаффорд не был столь уверен:
– Когда на нее накатывает Серый Туман, мне страшно подумать, на что она способна.
Мы не успели поговорить дольше, поскольку Джейн вернулась. Я откланялся, она взяла меня за руку и повела к пустой софе.
– Кого ты подобрала Тане?
– Моего брата Клифтона. Он мужская версия Мелани. Очень адаптивный и Серый до мозга костей. Таня его знает, поскольку он был побочным Серым Виолетты, так что все будет путем: он знает план дома, и если кто-то увидит его, то просто подумает, что между ним и Виолеттой все еще что-то есть. Я заберу его позже.
Мы сидели рядом, больше не скрываясь: в этой комнате сейчас вершилось столько совместных штрафных нарушений, что это создавало ощущение единства между всеми нами. Я расслабился, ощущая сильное чувство причастности – но не к моему цвету. К чему-то еще, к ощущению совместной цели на фоне почти оглушительно невысказанного мнения, что все наши знания и понимания Коллектива фундаментально неверны.
– Эдди, это Дафна, – Джейн представила меня женщине, сидевшей возле нас. Она была средних лет, и казалось, что у нее не было обеих ног ниже колена. Я не видел такого прежде и, наверное, слишком долго пялился.
– Линолеумный завод, – весело сказала она. – Ограничения безопасности сняты для ускорения производства. Цветоподборщик Охристый отослал меня в Серую Зону, затем списал как «неспособную к работе вследствие смерти от Плесени», а перерабатывающий штат подделал цифры. Сюда в любом случае мало кто заглядывает, так что префекты приняли цифры без вопросов.
Она захихикала над безнравственностью всего этого.
– Неужели во всех городах есть скрытые неучтенные? – спросил я.
– Насколько я знаю, – ответила она, – я обычный случай.
К нашей софе подошли двое, и мы подвинулись, чтобы они могли сесть.
Рядом со мной оказался Апокрифический Человек.
– Привет, Эдди. Добро пожаловать в изнанку Восточного Кармина.
С Апокрифическим Человеком был еще один, который от ног до шеи был как все мы, но от шеи до макушки вообще не походил ни на кого, я таких прежде не встречал. Вместо носа у него были две дырки, у него не было подбородка и, насколько я мог видеть, челюсти. У него был один глаз – правый – на неповрежденной части его головы, при помощи которого он внимательно рассматривал меня. Я понял, что он тоже гость этого дома, который жил наверху с Апокрифическим Человеком.
– Это Гарольд Лайм, – сказал Бакстер.
Гарольд протянул руку, и мы обменялись дружеским рукопожатием. Когда он заговорил, это был странный гортанный монотонный говор. Поначалу я вообще не понимал его, но вскоре приспособился.
– Можешь называть меня Гарри, – произнес он, – и благодарю за еду и питье в вашем доме. Это было очень мило.
– Всегда, ммм, пожалуйста.
Я никогда
