чуши, поддерживаемой префектами, мы посмотрим представление Мандариновых актеров, которые любезно согласились показать нам запрещенную пьесу.
Пьеса – прежде всего
ПЗВ-земли, ПЗВ-зона или Пустые Земли – район к северу от Западного Синего Сектора, суровая и бесплодная гористая местность, состоящая из твердого шпата, где растут одни лишайники, и почва встречается лишь случайными вкраплениями. Скрубберы работают там денно и нощно, вероятно, извлекая углекислый газ из разреженного воздуха. Их точная функция пока неизвестна.
Книга Гармонии Манселла
Мандариновые актеры встали, приготовились и снова начали представление. Они произносили реплики тихо, но с отточенным чувством сдержанного интонирования, тщательно выговаривая слова, чтобы не перейти в бормотание. На миг мне показалось, что это та же пьеса, которую они показывали раньше, пока не понял, что слова, которые они произносят, несут совершенно другой посыл:
Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
И дальше:
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец непримиримой розни[18].
И это было не единственным отличием. Конечно, счет трупов был тот же самый, но эти двое влюбленных – все так же немного глуповатых, я согласен – погибли из-за настоящей любви, а не из-за похоти. Пойдя наперекор своим родителям и установленному порядку вещей, из-за чего все было против них, они пытались достичь единственного, чего хотели больше всего – быть вместе. И смерть была не их выбором, а результатом непонятной, но явно бесцельной вражды их семей. Джейн крепко стискивала мою руку, поскольку и я уловил параллели. Что еще поразительнее, все отсылки к Цветократии были убраны, и вскоре я осознал, что смотрю представление таким, каким оно могло быть изначально: до Явления, до Дефактирования, до Того, Что Случилось.
Актеры на сей раз играли с большей отдачей, и представление, становясь то забавным, то трагическим и жестоким, вызывало у большинства зрителей слезы. Это не была поучительная история – это была трагическая повесть о влюбленных, разделенных общественными условностями и разрушительными династическими планами, причем в конце нас ждало примирение семей, а не сухая речь о глупости нарушения ущербной традиции.
Представление закончилось через два часа, оно длилось почти в два раза дольше прежнего, и потом почти десять минут все стучали указательным пальцем по бедру – «серая» версия аплодисментов, а артисты кланялись и купались в восхищении, беззвучно артикулируя «спасибо» и «право, вы чересчур добры», пока мы выказывали наше одобрение.
Потом Апокрифический Человек встал и поблагодарил труппу, уверив, что никогда не слышал, чтобы текст произносился так гладко. Люси Охристая спросила, как им удалось скрывать текст, поскольку за обладание им грозила немедленная Перезагрузка. Глава труппы улыбнулась и постучала себя по голове, сказав нам, что артисты передают оригинал по непрерывной цепочке от труппы труппе с первого Скачка назад, когда цвет, обучавший всем пьесам, был изъят из обращения и заменен новыми, нецветованными текстами, переписанными в более хромоцентричном ключе. Пьесы, которые они разыгрывали перед публикой открыто, были прикрытием для частных представлений, чтобы манера исполнения, хронометраж и выход и уход со сцены могли репетироваться, оттачиваться и сохраняться так, чтобы когда эти пьесы можно будет снова показывать открыто – пусть и через тысячу лет, – чтобы первый же вечер стал вечером премьеры. Никаких репетиций или проб, читок или заиканий или провальных выходов: пьесы заговорят снова, сразу без сучка и задоринки, словно не исчезали никогда. Казалось, актеры посвящают всю свою жизнь не игре, но сохранению пьесы.
– Когда эта пьеса была сыграна впервые? – спросил я.
– Трудно сказать, – ответила глава труппы, – мы полагаем, что «Ромео и Джульетту» точно давали до Того, Что Случилось в 2163 году, и тогда ей было не менее пятисот лет. Добавить 00496 года после Явления Манселла, и получим больше тысячи лет как минимум.
Это было всего лишь оценкой, поскольку мы не знали, как далеко 2163 год отстоял от Того, Что Случилось. Мы еще немного поговорили с актерами, но они не хотели заниматься обличением пороков Коллектива, будто это вовсе их не волновало.
– Главное – пьесы, – сказала младшая, девушка не старше меня. – Направлять общество на иной путь – дело других. Мы не будем делать ничего, что поставит под угрозу наши драгоценные заученные наизусть пьесы. Таков путь.
Остальные закивали, бормоча: «таков путь».
– Мы будем ждать, сколько бы ни пришлось, – добавил ведущий актер, – потребуется – поколениями. У нас лишь одна цель, и она нам ясна, и все мы должны сыграть свою роль в ее достижении.
Мы поблагодарили их за представление, и они ушли, взяв светилку и обернув ее полотенцем, так что лишь пятнышко света указывало им путь к их жилью. Они уедут следующим поездом к очередному месту выступления, чтобы показать на публике изуродованную пьесу перед приватным выступлением с настоящей. Остальные светилки прятали под покрывало, когда дверь открывалась, а затем снова доставали, когда дверь закрывалась.
Мы с Джейн разговорились с Люси и Стаффордом о том, когда на самом деле произошло Явление, но никто не знал, поскольку последняя дата до Того, Что Случилось, была зафиксирована на чеке за сыр «уэнслидэйл», и это был 2296 год.
– Даты после 2280-го попадаются редко, – сказал Стаффорд, – что может свидетельствовать об общественных беспорядках перед Тем, Что Случилось.
– Или просто перестала использоваться бумага, – добавила Люси.
– Надо спросить Бакстера, – предложила Джейн, кивая на Апокрифического Человека, сидевшего на софе и игравшего в шахматы с Гарри. – Он уже жил вскоре после Явления Манселла.
У Апокрифического Человека не было имени, или, по крайней мере, он не мог вспомнить, как его звали, так что было неясно, являлось ли слово «Бакстер» все-таки именем или какого-то рода ярлыком вроде «Шорник» или «Повар». Один из десяти идентичных Бакстеров, конкретно этот был известен как Бакстер № 4 и был одарен не только зрением в полном спектре, но и ничтожной сенесценцией, что означало замедленное старение – если он вообще мог постареть.
Возложенной на него задачей было наблюдать и вести записи, пока кто-то не попросит его обнародовать заметки, чего никогда еще не случалось и, как он теперь думал, никогда и не случится; либо его значимость понизилась настолько, что он стал совершенно ненужным, либо по прошествии столь долгого времени про него просто-напросто позабыли.
– Господин Бакстер, – позвала Джейн, которая всегда предпочитала действовать напрямую, – как нам вычислить промежуток времени между Тем, Что Случилось и Явлением Манселла?
Апокрифический Человек поднял взгляд и на миг задумался.
– По нескольким кометам, – сказал он. Мы ничего не поняли, так что он продолжил: – Помните воздушный феномен восемь лет назад в дневном небе?
Я вспомнил. Яркий объект в небе, с хвостом, очень зрелищный на закате. Как и Бакстер, он был Апокрифичным. В Книге Манселла ничего не нашлось для его объяснения, так что нам было приказано его игнорировать.
– Эта комета появлялась и раньше, – сказал Бакстер. – За четыре сотни и пятьдесят два года пребывания на этой планете я видел ее пять раз, регулярно как по часам каждые семьдесят шесть лет. Прежние тоже ее наблюдали бы. Мне нужно только свериться с альманахом, когда Прежние видели ее, сравнить с периодичностью трех-четырех возвращений, найти соответствие, и мы получим дату основания Хроматации. Я передам вам.
– Так просто? – удивилась Джейн. – Домыслы о «Дате Явления» были всегда главной темой собраний Хромогенции.
Он пожал плечами:
– Никто прежде не спрашивал. Я здесь, чтобы вас изучать, а не отвечать.
– Но кто поручил вам изучать нас? – спросил я. – Главное Управление? НСЦ?
Бакстер посмотрел сквозь меня:
– Не знаю. Мы называли их «Творцами». Они вдохнули жизнь в меня, в тебя, всех нас, затем пустили идти своим путем.
