Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я спросил Густава, зачем все-таки он пошел в СА. Он объяснил мне, что это очень важно для партии; кроме того, если он хоть немного вправил мозги такому парню, как я, то это тоже неплохое дело. Когда я спросил Густава, не страшно ли ему в СА, он ответил, что, конечно, сначала чувствовал себя неважно, но сумел быстро свыкнуться и даже приобрести военную выправку.
– Это, конечно, опасная игра, – сказал он мне, – и в конце концов, вероятно, придется писать завещание.
– Значит, жизнь для тебя не представляет никакой цены?
– Наоборот, я очень дорожу жизнью, именно потому, что знаю: у меня есть за что ее отдать. Ну а теперь, Вилли, довольно болтать. Не забудь, что мы перестали быть приятелями. Главное же – держи язык за зубами.
Лежа на койке, я долго думал о Густаве. Хотя он коммунист, но он настоящий человек, у нас в штурмовых отрядах таких нет. Что касается меня, то я сам не знаю, кто я. Я понимаю, что национал-социалистская революция оказалась обманом, я понимаю, что нас надули, что Адольф Гитлер обо всем этом знал. Но, с другой стороны, я не считаю себя коммунистом. Я не понимаю, что собираются делать коммунисты. Я думаю в первую очередь о Германии. Я знаю только одно: что нам нужна вторая революция и что нам нужно драться не с коммунистами, а кое с кем другим…
25 декабря 1933 г.
Наконец окончилась эта лейпцигская комедия. Мне теперь и без Генке ясно, что все это было подстроенное жульничество.
Все разговоры о том, что против Димитрова и других арестованных у Геринга есть какие-то документы, оказались брехней. Всех оправдали, только Ван дер Люббе вынесен смертный приговор. Что за птица этот голландец, не знает никто. Я спросил Густава об этом, а также о том, почему всех остальных оправдали: ведь суд мог приговорить их к смерти и без доказательств. Тогда Генке сказал мне:
– Наши руководители, начиная процесс, не знали, кто такой Димитров, и не ожидали, что он им провалит все дело. Когда они это поняли, то не знали, что делать дальше; поэтому процесс тянулся столько времени. Против Геринга и других национал-социалистских вождей выступили рабочие всего мира, поэтому суд не посмел приговорить Димитрова и других к смерти, так как это вызвало бы негодование всего мира. Вот, Вилли, что значит пролетарская солидарность, а ты считал всегда, что французские и английские рабочие плюют на немецких, и верил в какой-то чисто немецкий социализм. Что касается Ван дер Люббе, то он, возможно, действительно был в рейхстаге, завлеченный туда национал-социалистскими провокаторами. Ван дер Люббе, вероятно, слепое орудие провокации. Когда-нибудь все это будет раскрыто, и в советской Германии сумеют раскопать, кто какую роль играл в этом гнусном деле.
Я очень доволен, что Генке со мной так разговаривает и ничего от меня не прячет. В Генке я уважаю настоящего коммуниста. Он может быть уверен, что я скорее откушу себе язык, чем выдам его. Смелость и решительность Генке навсегда выбили у меня даже мысль о его выдаче.
Густав как-то сказал мне, что национал-социалисты являются врагами трудящихся. Но для того, чтобы привлечь массы к себе, они вынуждены беспрерывно лгать и обманывать. Без таких подлостей, как поджог рейхстага, «третья империя» не может держаться. Коммунисты же защищают интересы рабочих, и поэтому им не нужно никого обманывать; они честно говорят рабочим, как обстоит дело, и не обещают им того, чего не могут выполнить. Они не говорят, что сразу после революции наступит рай, а готовят рабочих к борьбе. Вот, например, в России большевики освободили страну от нападения иностранных армий; рабочие там во время Гражданской войны очень страдали, но теперь зато они настоящие хозяева в своей стране, не знающие ни безработицы, ни нищеты.
Мне еще надо будет обо всем этом основательно подумать и поговорить с Густавом. Хотя я теперь никому не доверяю, но вижу, что Генке действительно говорит правду и то, что думает.
5 января 1934 г.
Несколько дней назад в зале цирка Буш были собраны штурмовики двух штандартов, в том числе и нашего. Группенфюрер Лютце сделал нам доклад о политике «третьей империи». Если его послушать, то все выглядит очень хорошо, в особенности, когда он говорил о безработице. Оказывается, что в ряде областей не осталось ни одного безработного.
Это все – нахальная брехня. Две недели назад я ездил с командой СА в Восточную Пруссию по одному делу; там я видел, как обер-президент Эрих Кох в сопровождении своего штаба объезжал города и отправлял безработных пешком, группами по двадцать-тридцать человек к помещикам. Там их заставляли работать двенадцать – четырнадцать часов, а кормили одной похлебкой. Семьи же дома голодали…
Лютце говорил еще много чепухи. Наши ребята остались недовольны и начали ему задавать вопросы. Я хотел было тоже кое-что спросить, но Генке удержал меня:
– Не беспокойся, и без тебя найдётся, кому спросить, и как раз то, о чем ты думаешь.
Действительно, один парень спросил, почему не выполняется программа, почему говорят, что революция закончена, почему тех, кто хочет второй революции, посылают в Дахау. Другой парень спросил, почему мы уступаем полякам, которых Розенберг всегда называл нахальным народом.
Лютце начал рассказывать, что Германия вышла из Лиги наций и сейчас против нее весь мир. Теперь главное – вооружаться; для этого надо все остальное отложить. Поэтому приходится уступать и полякам, так как Гитлер должен быть уверен, что поляки не помогут французам напасть на Германию.
– Но наступит день, – говорил он, – когда мы расквитаемся с поляками. Что касается национал-социалистской программы и социализма, то в Германии мало земли и ничего пока сделать нельзя. Вот когда Германия будет вооружена, она разобьет своих врагов и завоюет новые земли. Тогда будет выполнена наша программа, мы создадим настоящую «третью империю».
Многие СА хлопали Лютце и, видно, с ним соглашались. Другие молчали. Кое-кто бурчал: «Каждый раз новая история!» Я сам еще полгода назад, может быть, поверил бы Лютце, а теперь я вижу, что все это демагогия и ложь. Меня война уже больше не привлекает – я знаю, что останусь пушечным мясом. Нашему брату везде плохо.
Вечером я говорил обо всем этом с Генке. Я попросил Густава, чтобы он мне доказал,
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Буря на Эльбе - Мириам Георг - Русская классическая проза
- Верёвка - Геннадий Падаманс - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне