Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я решил никому не говорить ни слова, но Густава я возьму в работу. Пусть не считает меня круглым дураком. У меня, может быть, голова медленно работает, но зато вижу я хорошо.
В этот момент прибежал Граупе. Он налетел на вернувшегося Генке и обеих конвойных СА, начал на них орать. Конвойные не успели открыть рта, как Генке быстро и четко доложил о происшедшем. По его словам, если бы не эта проклятая неуклюжая колода, конвойный, он бы несомненно пристрелил коммуниста, но как раз, когда он во второй раз прицеливался в беглеца, конвойный налетел на него и сбил с ног. Граупе побежал доложить обо всем фон Люкке, тот приказал посадить под арест в карцер всех СА, присутствовавших при побеге, на пять суток, а конвойных – на десять. Таким образом, в карцер попал и я.
До того как нас туда отвели, я подошел к Генке и тихо ему сказал:
– Я все видел. Зачем ты сбил с ног конвойного? Другие, может быть, не заметили, а я стоял сбоку и все видел.
Густав слегка побледнел, повернул ко мне голову и, не спуская с меня глаз, сказал:
– Иди, выдай меня!
Я положил ему руку на плечо и ответил:
– Полгода назад я бы тебя, Густав, выдал или, вернее, пристрелил. Но теперь я этого не сделаю. Когда ты стал коммунистом?
Генке подумал мгновение и сказал:
– То, что я коммунист, это верно. Но не стал им, а был им еще тогда, когда ты и во сне не слыхал о Гитлере и СА.
– Как же ты попал в наш штурм?
– Это длинная история. Когда-нибудь, может быть, я тебе расскажу. Пока же идем садиться в карцер. Я хоть попал за дело, а ты так – за здорово живешь.
10 декабря 1933 г.
После отсидки в карцере я около месяца не видел Густава, так как его отправили в качестве инструктора в лагерь трудовой повинности в Восточную Пруссию. Воображаю, как он там будет инструктировать ребят! Я еще не встречал такого ловкого и бесстрашного человека. Ведь он ежеминутно рискует жизнью; если его поймают, с ним расправятся самым беспощадным образом.
Я вспоминаю, как он спокойно спросил меня, не выдам ли я его. Конечно, риск, которому он подвергается, огромен, и какими смешными и жалкими кажутся опасности, которым подвергались мы до прихода Гитлера к власти! Тогда было убито не больше сотни СА. А у коммунистов только за последнее время погибли тысячи людей. Густав Генке постоянно находится среди врагов и должен все время притворяться и носить маску. Я уже давно почувствовал, что он ведет странные разговоры, но никогда не сказал бы, что он коммунист.
Три дня назад Густав вернулся. Он сильно загорел и похудел. По его словам, в лагере трудовой повинности очень плохо кормят. Когда Густав явился к штурмфюреру, тот ему сказал, что ему полагается три дня отпуска, но Генке отказался от отпуска, говоря, что у него нет родных и что для него семья – это СА.
Вечером несколько наших ребят, в том числе я и Густав, ходили по городу. Генке предложил нам пойти к «Ашингеру»[20] выпить пива и съесть пару сосисок. Густав долго выбирал столик, пока наконец не нашел подходящий. За соседним столиком сидел какой-то парень с девицей и угощал ее яблочным пирожным. Вскоре он подошел к нам и попросил огня. Генке дал ему коробку спичек, тот зажег папиросу и положил спички в свой карман. Тогда Густав спросил его:
– А где же мои спички?
Парень очень смутился, стал извиняться, достал спички и отдал их Генке. Тот спокойно сунул коробку в карман.
Я теперь очень интересуюсь всем, что делает Густав, и слежу за каждым его шагом. Мне кажется, что тот парень неслучайно подошел именно к нему. Парень заплатил за пиво, взял девицу под руку и ушел. Густав даже не обернулся. Я попросил у него спички. Он мне протянул коробку, но я убежден, что это не та. Та коробка была потертая и старая, а эта новенькая. Здесь что-то неладно. Густав смотрит на меня и как будто читает мои мысли.
– Что ты, Шредер, такой кислый, скучаешь по маме? Я тебе куплю соску.
Ребята громко хохочут.
Пока мы сидели у «Ашингера», Густав все время подсмеивался надо мной. Один из ребят спросил:
– Что это вы взъелись друг на друга? А ведь недавно были такими друзьями, что, казалось, водой не разольешь.
Густав грубо ответил:
– Какая дружба может быть между мной, старым СА, и молокососом Шредером?
Меня это окончательно взбесило, и я решил было уйти, с тем чтобы больше не разговаривать с Генке, но другие ребята меня удержали. Я Густава не понимаю: он ведь знает, что я держу его в руках и стоит сказать мне слово, как его скрутят.
В казарме вечером Генке подходит ко мне:
– Не злись, Вилли, я сделал это нарочно. Ведь меня могут каждую минуту арестовать, и тогда схватят и тебя, как моего лучшего друга. Если меня пристрелят, то я хотя бы знаю, за что, а тебе будет тяжело, ты еще веришь в «третью империю».
– Я сам не знаю, во что я верю… Расскажи мне лучше, как ты стал коммунистом.
– Я уже тебе говорил, что я коммунистом стал очень давно. Собственно говоря, я не должен был бы тебе рассказывать свою историю, но я тебе доверяю, а кроме того, ты и так держишь меня в руках. Ну, так слушай.
Я родился в Берлине, но долго жил в Баварии. Это, как ты увидишь, мне позже пригодилось. Моя фамилия, конечно, не Генке, и зовут меня не Густав, но я тебе не скажу моего настоящего имени и фамилии: ты по неопытности можешь еще нечаянно назвать меня при других настоящим именем! После поджога рейхстага я успел вовремя скрыться, в то время как мой лучший товарищ был убит в Веддинге штурмовиками.
Я с ужасом вспомнил об убитом нами парне, но не решился сказать об этом Густаву. Он мне не простил бы, если бы оказалось, что я участвовал в убийстве его товарища.
Густав продолжал:
– Потом я работал в подполье в Берлине и многих других городах. Несколько месяцев назад к нашим мюнхенским товарищам пришел один СА
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Буря на Эльбе - Мириам Георг - Русская классическая проза
- Верёвка - Геннадий Падаманс - Историческая проза
- Перекоп ушел на Юг - Василий Кучерявенко - Историческая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне