были служебными. Не то чтобы денег у народа не было, деньги были! Автомобиль было не купить, в очередях за личным авто люди годами стояли, на какие только ухищрения не шли! Даже подержанные машины с рук продавались дороже, чем новые у государства, просто потому, что у государства было не купить! Вот, кто-то скажет мне, почему? В чем состояла сложность снабдить народ тем, за что он готов он был платить? Нет, мне пытались потом объяснять, я даже какие-то статьи читал, но не понял, хотя я не тупой. Впрочем, хрен с ним, мне сейчас не до этого. Что делать-то?
А что тут сделаешь? Преступление уже совершено и не предотвращено. Да, одного преступника взяли… Интересно, кстати, сдаст он Джина, как сдал меня? Я ставлю на то, что сдаст. Но это — хрен с ним, главное, что я тоже оказался замешан! Вот уж действительно, лихо закручен сюжет! Желая предотвратить преступление и сдав дружков ментам, я все равно стал соучастником. Преступников было двое, ловкость рук, и их стало трое. Сука… Пойти, что ли, к ментам, отдать сумку и сдать Джина внаглую, по сути, открыто объявив себя стукачом, так сказать, документально оформленным?
Я уже почти решился на это, когда рядом со мной упал запыхавшийся Джин в роли капитана Очевидность:
— Микроба менты повязали!
Ага, взяли, это как раз то, чего я и хотел. Хреново то, что не взяли тебя, сучонок. Я подумал это, но сказал другое:
— Когда приедут за тобой, обо мне не говори. Микроб меня не видел, так что знаешь один ты. Учти, Джин, если меня возьмут, то только из-за тебя.
— Да ты чего! — взвился Джин. — Ты чего мелешь, Микроб меня не сдаст!
— Обязательно сдаст, Саня, — ответил я. — Скорее всего, уже сдал. Если бы тебя менты не видели, то тогда еще можно было надеяться, а так… Менты на него надавят, лапши на уши навешают… конечно, сдаст.
Джин растерянно посмотрел на меня, видимо, плохо сейчас соображая от кипятившего кровь адреналина. А потом он как-то разом сдулся и тихо спросил:
— И чего делать-то?
— Трудно советовать в таких делах, — я пожал плечами. — Но раз уж вы все равно спалились, то, бегать нет смысла. Я бы посоветовал тебе, Джин, брать сумку и идти сдаваться, все равно тебя примут, не сегодня, так завтра. Поной там, что бес, мол, попутал, а как очухался и понял, что совершил, то тут же решил идти в милицию и честно во всем признаться. Ты пока малолетка, на учете не состоишь, сам пришел, сам все вернул, осознал, так что… Я думаю, при хорошем раскладе, если, конечно, терпилы не будут настаивать, даже дело заводить не станут. Подержат вас в камере пару часов, чтобы прочувствовали, родителей твоих вызовут, им нотацию прочитают. Тебя поставят на учет в детскую комнату милиции, и на этом все. Мне кажется, что терпилы, если им все вернут, не станут заяву писать, там же у них деньги в сумке и алкашка. Если напишут, это все у них изымут как вещдоки, вместе с сумкой, а оно им надо? В противном случае, если ты сейчас не сдашься, заведут дело, будет суд, Микроба как совершеннолетнего, посадят, тебя тоже или, может, условно дадут, но срок будет по любому. В общем, я тебе все обрисовал, решай сам.
Саня Джин смотрел на меня изумленными глазами, словно перед ним сейчас сидел не его приятель, а кто-то совсем незнакомый. Хм, наверное, я в свои пятнадцать лет так не разговаривал. Первое, что до него дошло:
— Там, в сумке, деньги?
— Двести рублей, — кивнул я, — а еще их паспорта. Ну и пара пузырей «Зубровки». Все вместе уже на приличную сумму набегает, на суде припишут причинение значительного ущерба.
— Откуда ты все это знаешь, Пастор? — растерянно спросил он.
— А то ты не в курсе, что мой родной дядя из тюрьмы не вылезает?
Это правда, самый младший брат отца лет до сорока, начав с малолетки, на воле бывал исключительно набегами и очень недолго. Годам к сорока опомнился и больше уже до самой смерти не сидел, но сейчас он был еще в самом разгаре своей преступной карьеры, если можно так выразиться, и Джин об этом, конечно, слышал. Поэтому, подумав, кивнул, встал, подхватил сумку, поглядел на меня:
— Так я пошел?
— Иди, Саня, — согласился я, — так и правда будет лучше. Иди прямо в ментовку, они уже все должны быть там. И раскаивайся там, напирай на то, что сам не понял, как так случилось. А когда опомнился…, ну, ты уже в курсе. Давай!
И он, глубоко вздохнув, ушел.
Прикиньте, как легко загрузить малолетку, засрать ему мозги? Нет, я сейчас посоветовал ему самое лучшее в этой ситуации решение, все остальное будет для него (да и для меня) много хуже. Но как же легко он со мной согласился, куда делась вся блатная романтика, которой он еще полчаса назад упивался? Эх, люди, люди…
Я смотрел ему вслед и вспоминал, что в прошлой истории Джин не сидел и, кажется, даже никогда не привлекался. Но и в жизни своей, несмотря на это, ничего хорошего не добился, можно сказать, впустую жизнь прожил. Последний раз я его видел лет двадцать назад, они с приятелем тогда во дворе распивали. Я к ним присоединился, посидели, поболтали. Он рассказал, что на хлебозаводе грузчиком работает, с женой развелся. А потом, лет через пять я узнал от случайно встреченного Седого, что Саня Джин помер уже, как он сказал: от водки. Может, лучше бы ему сидеть тогда? Кто его знает, как оно лучше, иногда и тюрьма для кого-то может быть спасением от смерти.
* * *
Я прятался за деревьями Комсомольского парка и с тоской смотрел, как приехала Лариса, немного покружилась на площадке и, разочарованная, укатила назад. Несколько раз тушка моего тела пыталась выскочить ей навстречу, но опытный, много всего повидавший мозг железной рукой каждый раз удерживал ее. Когда любовь моя первая, наконец, укатила в жизнь, в которой теперь уже не будет меня, я прошел под деревьями, вышел с другой стороны парка, прямо с заднего двора нашей школы и уселся на лавочку, недалеко от спортивной площадки. Мне было грустно и немного обидно, сейчас у меня могла быть любовь в самом глубоком смысле этого слова. Вот только я не был уверен в том, что в конце этого сказочного вечера не случится что-то с той, кого я так сейчас любил.
