Я не хочу, чтобы ты уходила, — он снял очки и стал массировать переносицу.
Это было похоже на неловкое извинение.
— Хорошо, я останусь.
Он сказал:
— Я вряд ли смогу заснуть с другим человеком. Но у меня завтра выходной. Поэтому я просто буду всю ночь лежать рядом и смотреть на тебя.
23. Общежитие
— Вот, девочки, вам новая сестричка. Да-шень-ка! Смотрите, какая нарядная девочка с душой-колокольчиком! Так и ходит-позвякивает. «Дзынь, дзынь», — кажется, слышите вы майским утром, двигаясь по дворам, где осколочная сирень прислонена к стене под балконом — так это не сирень проснулась, это Дашенька за ней воздух перебирает. «Дзыыыынь, дзыыыынь», — протяжно доносится через деревенскую тишину, сквозь которую, бряцая лёгким обмундированием, налетает на вас безжалостная армия комаров, а это всего лишь Дашин смех — такой острый, что — до крови, а потом чешется. «Дзыньььь» — бормочут себе под нос две одинокие лирические звезды в мыслях у всеми забытого поэта, что просиживает годы за коркой хлеба и коньяком, за сплетанием мыслей и слов в безусловную всеобъемлющую фигуру, в соловьёвскую Софию или блоковскую Прекрасную Даму, и сам ещё не знает, что не обретает великого смысла, потому что никак не прозреет Дашеньку и не возведёт её по ступенькам букв на пьедестал бесконечной всепрощающей ночи.
— А что у неё с головой?
— Всегда ты, Саша, любопытствуешь чрезмерно… Не нравится, что ли?
— Как-то непривычно, что у неё голова квадратная… и без носа и глаз.
— Зато с музыкой! Открываем голову-шкатулку, а там у нас живёт Бетховен и балеринка под него крутится. Разве не хорошо я придумал, девочки?
— Не знаем мы, Коля.
— Зачем ты отдал ей самое красивое платье? Где ты его нашёл, почему не нарядил в него одну из нас? Заляпанное немного, конечно… Но Настя уже спрашивает, не собирается ли Дашенька замуж, что так вырядилась. А Поля расплакалась — тоже хочет себе такое. Она тут уже шесть лет, а у неё всё один и тот же полосатый колючий свитер, в котором её замуж никто не берёт, и дырявые колготки — даже юбки нет. А этой новенькой сразу свадебное! Катя и ещё три девочки обиделись: опять ты кого-то притащил, и сидят в углу, отвернувшись и губы надув. Извини, но ты забыл о Катином совершеннолетии, а она здесь запевала, самая старшая. Кроме Наташи, конечно. Забыл, что девять лет Катя уже у тебя, и не отпраздновал. Забыл, как выкопал сильно обгнившее её девятилетнее тело на Ново-Федяковском, твою первую девочку, потом обработал его с помощью соли и соды и воскресил, и вот уж совершеннолетие души её. Естественно, она обиделась и против Даши теперь заговор плетёт. Всё из-за этой Юли-прошмандовки из головы повыбрасывал, ходил сено Метельковское жевал и слюни пускал. А надо было думать о нас и работе. Честно говоря, к тому же устали от тесноты, ещё и потому волком смотрят. Всё-таки нас тут восемнадцать, с новенькой — девятнадцать. Хорошо, не двадцать пять, и некоторые тебе разонравились — только сорное настроение среди нас наводили, но всё равно мало нам места. А скоро с дачи вернутся твои родители, так даже по квартире не побегаешь — в одной комнате придётся прятаться.
Смотри, как Ромашка сидит на подоконнике, прижавшись восковым большим лбом к стеклу: вертятся там шустрые вёсны, кусая себя за хвост, и крылышкуют лета, плывут китообразные осени, выпуская фонтаны дождей, и наваливаются, словно бы для изнасилования, большие зимы, напирают своими жирными белыми животами и придавливают к земле дома и машины, роняют женщин и детей на дороги, и невозможно из-под этих зим выползти, пока они сами не слезут, сделав своё грязное дело, подорвав наше здоровье и веру в лучшее; Ромашка следит: бегают звонкие дети по улицам, строят из снега крепости, водят овчарок, шпицев и спаниелей на разноцветных поводках, оставляющих какахи на куцых газонах, греют дряхлые кости старухи, вмонтированные в приподъездный асфальт, ссорятся хозяева из-за парковочных мест, когда не могут втиснуть машину, гремит в пять утра мусоровоз, забрасывая на хребет себе наши отходы, в которых ты, бывает, копаешься: серебристые мальки банок из-под газировки, завитые, словно локоны, картофельные очистки, надутые полиэтиленовые мешки, недоеденные продукты — всё увозят от нас, а сколько бы Нина отдала, чтобы пройтись с собачкой по улице, построить снежную крепость или съесть что угодно, хоть сырую шкурку от картофелины, — а мусоровоз уже навострил шины в пустое загородное утро.
Лена Кошкина ещё маленькая и поэтому добрая. Ей сейчас девять? Она у нас, кажется, с шести. Нежная, как ушко котёнка. Жалко её: от маньяка пострадала. Хоть она о своей смерти нам ничего и не рассказывает, — стресс, наверное, память выдавил — но неудивительно, что с ней плохое случилось. Слишком ласковая и доверчивая. Ещё и красивая. Самая красивая из нас, чего уж. Лучше всего у тебя получилась из неё кукла. И золотые длинные волосы, которые ты ей приделал из парика, и лицо её тебе удалось, и тело ладное, не зря ты его сушил целый год, Леночка — жемчужина твоей коллекции.
И неудивительно, что она первая сказала: «Даша, ты проходи. Давай играть в ладошки? Можем и музыку твою включить для интереса. Покажешь свою балеринку?»
Арина, Анечка и вторая Аня заснули. Тем, кто помладше, тяжело в квартире. Меланхолия одолела. На улице царствует такое золото, будто Мидас бродил по округе и трогал ладони листьев, такое прощальное грустное солнце, что хочется читать Боратынского про селян и скирды, и в одиночку, шаркая требующими каши ботинками, передвигаться далёкими дорожками, что скучают по дворникам. Тяжело в такое время сидеть взаперти, чихать от домашней пыли. Анечка, просыпайся, а почему бы завтра ночью после встречи с Юлей не сходить погулять?
— Правда? Погулять? А можно?
— Но тогда придётся не спать до трёх ночи, чтобы нашу прогулочную пару не рассекретили.
— А это что, новенькая? Что у неё за ящик вместо головы?
— Это последний писк моды. Тебе тоже не нравится?
— Почему же… Очень красивый ящик. Она им разговаривает?
— А ты подойди и познакомься, — сама увидишь, какая она болтушка.
— Привет, я Аня. А тебя как зовут? Кто выигрывает?
— Привет. Даша. Я слишком долго в земле спала, пока ещё не приноровлюсь никак к новым конечностям…
— Это дело времени, ты не переживай. А я ночью завтра
